Избранное. Том второй - Зот Корнилович Тоболкин

- К чему душа лежит, то и выбирай. Давно примечаю, нос воротишь от молота. Выбрал, стало быть.

- Да что ты, тятя! – покраснел парень. – Сёдня же откажусь!

- Посылают – иди. Дело стоящее. Я не против. Но чтоб без баловства у меня! Машина дорогая. Ей с умом руководить надо.

- Это тебе не мерином править, – назидательно подняла палец Фешка, но, не выдержав, прыснула смехом.

Гордей улыбнулся:

- А ты, хохотушка, в классы ходила?

- Не-е, – протянула девочка, – пимы у меня дыроватые.

- Починю. Эту зиму придётся поносить старые. Зато шубу тебе боярскую сработаем. Я пару волчишек споймал.

- Ну-у! – Фешка округлила глаза и набосо выскочила в ограду.

- Вот шалая! Простынет ишо! – и, будто вернуть сестрёнку, Прокопий вышел за ней следом.

- Ты где их изловил, тятя? – ведя сестру за толстую соломенную косу, не скоро вернулся он.

- У Волчьего буерака, – наваривая дратву, бросил Гордей. – Вечером освежуем. Шуба добрая выйдет.

- Как ты их, а?

- Так. Ты бы у коровы в стайке почистил. Накопил тут без меня, хозяин!

Починив дочери пимы, Гордей отправился в кузницу.

Рядом, стараясь попадать в ногу, шагал сын. Бросив школу, он давно уже помогал в кузнице. Пока Гордей выбирал заготовки, Прокопий смахнул с потолка куржак[2] и, вздув горно, подкачал мехами.

На приветливый огонёк горна тянулись выкурить по цигарке мужики... Раньше всех заглянул Панфило Тарасов, ширококостный сутулый старик с цыганистой бородой, прозванный Вороном.

- Бог в помощь! – истово перекрестился он; красная морщинистая щека при этом дёрнулась.

- Сами справимся! – сухо отозвался Гордей, не оборачиваясь. Сдвинув уголь, вынул раскалённую добела заготовку, казавшуюся в предрассветном сумраке маленьким метеором, кивнул сыну. Прокопий с радостной готовностью хватил кувалдой по зубилу и, следуя за поворачивающимся в клещах куском металла, стал нещадно его дубасить. Кузнец, где надо, поправлял сына, подстукивал молотком в лад. Вытянув заготовку в обод для тележного колеса, бросил её в горно: оставалось сварить концы.

Панфило прикрыл за собой поплотнее дверь и, заглядывая в лицо кузнеца снизу, заговорщически шепнул:

- Получил я, слышь, весточку от зятя. Поклон тебе шлёт.

- Ишь ведь какой памятливый! – усмехнулся Гордей и окликнул сына: – Заснул, что ли, Прокопий?

- Ишо пишет, скоро в гости наведается, – придерживая парня за руку, торопливо пришёптывал старик, шоркаясь о наковальню.

- Твой зять – твои заботы. Моё дело сторона.

- Это как, слышь, понять?

- А вот так, – сердито пристукнул молотком Гордей. – Ты меня в это дело не впутывай! Однеж у меня скирда сгорела, дак Петьша твой пуда хлеба взаймы не дал, а тут дружка вспомнил. Я вечор изловил двух таких дружков.

- Ты что, Гордей! – не поняв его, попятился старик. – Души в тебе нету, что ли?

Погоди, Прокопий! Ты вот что, старый ворон, остерегайся душу мою трогать. Изъязвлена она у меня! И так по вашей милости подкулачником ославлен, хоть за всю жизнь свою трёх штанов не износил.

Что-то бормоча под нос, старик не по годам шибко сиганул через порог.

Будто сговорившись, один за другим входили мужики. Первым – председатель сельского Совета Вар лам Сазонов. Из-за его спины выглядывала востроносая физиономия Мити Прошихина, хмурое, в сизых прорезях лба лицо Пермина, плутовато щурил выцветшие глаза Коркин.

- Здорово, кузнецы! Как куётся? – перекрывая певучий гул, зычно заговорил Сазонов.

- Что ни удар, то шишка, – проворчал Гордей.

- А вы не торопитесь. Торопитесь, вот и шишки, – приспустил веки Варлам.

- Торопиться ему некуда! – выдвинул сухое плечо Пермин. – Дружки торопились – теперь вон где! А этот ловок – уцелел!

- Ботало ты коровье, Сидор! Прилип репьём – и колешь, и колешь. Сам-то хоть знаешь за что? – с терпеливым недоумением спросил Ямин.

- Спроси иглу, зачем тычет, – разве она ответит? – хохотнул Евтропий. – Колет – стало быть, шьёт.

- Шить-то шьёт, да что выйдет, – чуть приподнял веки Сазонов.

- Что-нибудь необходимо выйдет... Может, как у той девки: шила милому кисет, вышла рукавица, – ввернул Прошихин, намусоливая цигарку.

- Что ни сошью, мне носить, – вспыхнул Пермин. – Ты бы, Митыпа, не встревал в этот разговор, не твоего ума...

- Не подтыкивай меня, Пермин! – Митя в сердцах смял цигарку, рассыпав табак. – Я не хуже тебя активист. В этом деле заслуги имею.

- А с тобой, Ямин, у нас разговор особый! – отодвигая его, хрипло сказал Пермин.

Хоть бы людей постеснялся, – привстал Евтропий. В глазах завечерело. – Совсем уж осатанел!

- Такому дай власть – враз к стенке поставит! – Митя озадаченно сдвинул на затылок шапчонку: не