Йарахонг. Город и тьма - Наталья Гунина

Игнасий поднял голову, уже привычно выискивая птичий силуэт. Впустую. Галки по ночам не летают. Да и швырнуть оружие могла лишь человеческая рука. Ещё божественная, конечно, но тут, в отличие от утра, похоже, обошлось без вышнего вмешательства. Но каково! — прямо перед дверью храма, за шаг до спасения.

Это означало одно из двух. Либо Старшая Искажений смертельно помешала кому-то, либо она должна была рассказать Игнасию что-то действительно важное. Теперь не оставалось сомнений. Все нити сходились к Ахиррату, богу пророчеств, и его храму.

Вдалеке что-то грохотнуло. И еще раз, с другой стороны. Взрогнула земля под ногами, задребезжали стекла в соседних храмах. Небо полыхнуло багровым. Игнасий выпрямился. Ничего не видать. Он бросил все и выбежал на широкую улицу.

На севере в темнеющее звёздное небо поднимался столб черного дыма. Оттуда, где стоял храм Истины.

Интерлюдия 2

Занимается утро. Здесь, на юго-восточной оконечности городского плато, почти никогда не лежа дождевые облака: их сносит ветер. Поэтому вид на рассвет отсюда особенно хорош. Но ты не любуешься им, нет. Ты жмешься в комок, дрожа в своей остывшей щели, пытаясь добыть хоть немного тепла, а потом вскакиваешь, бьешь себя ладонями по груди и плечам, прыгаешь и дергаешься, разгоняя захолодевшую за ночь кровь. Переплавляешь кошмар в решимость. Другой бы еще вдобавок визжал, вбивая босые пятки в камни, или встретил бы солнце торжествующим воплем. Твой же рот сжат в тонкую линию, глаза пылают. «Я выживу и отомщу. Я не могу не отомстить».

Скоро, немного согревшись, ты несешься в проулок. Цель твоя совсем рядом.

Если бы этот домишко родился человеком, он был бы плюгавым худосочным стариком с пожелтевшими от табака зубами. Все-таки будучи постройкой, он опасно кренится вбок, грозясь упасть с самого края обрыва. Снизу в трухлявое дерево стены, как костыли, втыкаются подпорки, сверху драной шляпой свисает угол крыши. Именно тут сходятся твои сиюминутные надежды и чаяния. Хозяин дома, похожий на свое жилище как близнец, часто дает таким, как ты, мелкие поручения. Сбегать туда, принести то, кому-то что-то передать. Все это за миску жидкой похлебки или — редкое сокровище! — тусклую медную монету. Ты слыхал, что он один из тех, кто торгует контрабандой, что в его свертках бывает незаконная дрянь. Но это последнее, что сейчас тебя волнует. Ты робко просачиваешься в проём двери и замираешь возле грязной и пустой по раннему времени барной стойки.

Сегодня утром тебе везет. Ты явился раньше всех, и никто не оттиснул тебя в дальний угол, за спины. Тебе достаётся небольшой сверток из плотной промасленной бумаги. На нём ни букв, ни пометок, и ты заучиваешь адрес наизусть, беззвучно шевеля губами. Тебе бросают кусок зачерствелого хлеба. Ты его радостно ловишь: это ещё не плата. Тебе обещана монетка за доставку и ещё одна — за скорость. «Беги, дитя, беги». Ты уже у дверей, но голос подталкивает тебя в спину, и ты мчишься по просыпающимся трущобам.

— Ха! Да это же Сопля!

— Эй, Плакса! Куда бежишь!

— Хорошие мальчики должны делиться!

Гогочут. Они такие же, как и ты, только чуть старше, чуть крупнее. Наглее. Оборванные бродяжки, тебе они кажутся монстрами, непобедимыми людоедами из страшной сказки, только наяву. Щерятся щербатыми ртами.

Ты отталкиваешься от их гогота и бежишь. За угол. Под воротами. А там можно срезать и выскочить с другой стороны.

Ты не успеваешь. Тычок в спину бросает тебя на землю, в глазах темнеет. Тебя потрошат, как весеннюю икряную рыбу: тщедушное тельце на мостовую, а жирное, нутряное — сберегаемый за пазухой свёрток и хлебную горбушку — отдельно. Засаленная соломенная лошадка остается при тебе — они делают вид, что трогать ее брезгливо. Твои чудовища разочарованно кривятся. Надписей и подсказок на свертке, вопреки обыкновению, нет, а заученный адрес ты не выдаешь, как ни бей по лицу. Рвать бумагу звереныши не решаются. О том, что делает старик с теми, кто портит его товар, наслышаны все. Скоро они сбегают, напоследок попинав тебя по ребрам. Сверток остается рядом.

Ты смотришь им вслед. Как их не опаляет ненависть твоего взгляда?

Глава 5. Кусочек мозаики

Лучи угасающего солнца падали на мозаичный пол так основательно и весомо, как будто более важного занятия у них сроду не было. Только вот это: проникнуть сквозь цветное витражное стекло и подсветить изумрудным пятном листья, пунцовым — полураспустившийся пионовый бутон, розово-лиловым — серебряное око в самом центре зала. Тщательно вычищенные руками послушников стыки камней не ломали великолепие. Наоборот, подчеркивали остротой линий.

От торжественности у Эрны захватывало дух, живот сводило тревожно-радостное предвкушение. До главных событий оставалось совсем чуть-чуть. Сегодня всё получится, всё удастся. Глава пророков Онгхус Ар не может ошибаться. Смотрящий вперёд Ахиррат с ним. И значит — уже к утру мир станет совершенней.

Эрна не тревожилась, вовсе нет. Свой посильный кусочек работы она выполнила, и выполнила хорошо. Маленькое дело — как цветной камешек в мозаике, их надо выложить бессчетно, один к одному, чтобы проявилась целая картина. Многие, как и Эрна, уже вернулись с успехом, остальных ещё ждали. До назначенного срока было достаточно времени.

Скрипнула рама. Через подоконник перевалился взъерошенный комок черных перьев. Колупнул что-то клювом на груди и шагнул-свалился внутрь, не падая, а вырастая в долговязую фигуру.

О, Всевидящий Ахиррат, в каком виде был Лландер! Рукава лилового одеяния опалены, длинные, обычно гладко зачесанные, волосы спутанными прядями спадали на лицо. Он поднес ладонь ко рту и взял зажатую в зубах фибулу — дуга бронзовой пластинки, застежка-иголка и крохотная подвеска в виде одного витка спирали. Обнажилась обожженная, сплошь в волдырях, кожа на тыльной стороне кисти. Красивое лицо скривились гримасой боли и почти сразу оскалилось в торжествующей усмешке. Не шутка — подкинуть в храм Огня чужую реликвию и умудриться ускользнуть. Даже на птичьих крыльях не так-то просто!

— Хорошо, что эти болваны так долго отвлекали Фаршаха, а то бы мне не уйти.

— Наживка удалась? Они купились? — жадно спросил кто-то.

— Куда они денутся, — Лландер хохотнул, картинно взмахнул повреждённой рукой и поморщился, — это же их драгоценная святыня, Дыхание Инаша. Восставшая из пепла, как долбаный феникс.

— И как? Они сцепились?

— Увы. Не досмотрел. Больно у пламени норов горяч!

— Курица паленая, — прошипела Эрна под нос.

Лландера она не любила. Он был слишком шумным, слишком красивым, слишком явно наслаждался вниманием. Любой, даже крохотный, его успех превращался в великое достижение,