Гараж. Автобиография семьи - Михаил Александрович Ширвиндт

На следующий день надо мной вновь нависла неотвратимость получения знаний.

– Миша, бери тетрадки и иди сюда, – позвала мама.

– Сейчас, – сказал я и ушёл в лес.

Спустя полчаса я вернулся с окровавленным зубом в руках. Я раскачал и вырвал здоровый зуб!

(Посвящается всем павшим в борьбе со знаниями.)

Михаил Ширвиндт, «Мемуары двоечника»

М.Ш.: Я ненавидел все школьные предметы. Ненавидел клише, которые в нас вбивали: «Онегин – умная ненужность», «Базаров – лишний человек», «Катерина – луч света в тёмном царстве». Однажды нам задали выучить стихотворение об осени. Чтобы найти хорошее, то есть короткое, я перерыл всю литературу. Прочитал такое количество стихов об осени, какое не читал ни один учитель. И нашёл. Эффектно сказал в классе: «Самуил Яковлевич Маршак, “Октябрь”».

«В октябре, в октябре

Частый дождик на дворе.

На лугах мертва трава,

Замолчал кузнечик.

Заготовлены дрова

На зиму для печек».

Кол! За то, что я надругался над осенними стихотворениями.

Я начал набираться знаний уже потом, после школы. Один из моих любимых писателей – Василий Аксёнов. Где-то на первых курсах театрального училища я наткнулся в журнале «Новый мир» на его повесть «Поиски жанра» и потом перечитал его всего. Лучшее из произведений Аксёнова для меня – рассказ «Жаль, что вас не было с нами», который я слушал на пластинке в его исполнении. Я был знаком с Василием Павловичем. Однажды мы с ним встретились на пересадке в каком-то аэропорту. Я сказал ему, что недавно купил пластинку, где он читает этот рассказ. Василий Павлович удивился, и я обещал ему её передать, но уже не успел.

Н.Б.: С Аксёновым мы жили в одном доме на Котельнической набережной. Но я с ним познакомилась ещё до этого – его первой женой была моя одноклассница Кира Менделева.

А.Ш.: В журнале «Знамя» лет десять назад было опубликовано письмо Зямы Гердта Аксёновым, написанное предположительно в 1982 году, в котором он упоминает приход к нам в гости с Беллой Ахмадулиной и Борей Мессерером. Процитирую кусочек.

Из бардачка Александра Ширвиндта

«Дорогие Маечка и Вася!

Так счастливо сложилось, что нам с Таней понадобилась водка с винтом (для подарка, как вы догадываетесь!) и мы остановились около Елисеевского в большой надежде на удачу, каковой не последовало, зато у входа в ВТО встретили Беллу и Борю и вместе пообедали паштетом, капустой, рассольником и поджаркой.

Имея в виду зов в гости к Шурику Ширвиндту на этот вечер, я, естественно, позвал туда и Белочку с Борей. Шурку предупредил, что придём не одни, а приведём пару милых людей, хотя они и из торговой сети. Без паузы он заявил, что любит торговцев гораздо жарче, чем эту сраную элиту…

У Ширвиндта Белочка прочла твоё, Вася, письмо; очень смеялись и грустили».

Василий Аксёнов, «Незабываемый век», публикация Виктора Есипова, «Знамя», № 10 за 2012 год

М.Ш.: Самым читающим человеком в нашей семье считалась моя слепая бабушка. Она ослепла, когда мне было лет пять. А умерла, когда намечалась правнучка. Все эти годы каждый день к нам приходили нанятые старушки, которые читали ей вслух газеты – «Советскую культуру», «Литературку», толстые журналы – «Новый мир», «Знамя», «Москву»… Все их мы выписывали. Однажды бабушкин друг принёс «Архипелаг ГУЛАГ» и сам читал ей. То, что я тогда, лет в тринадцать, услышал, произвело сильнейшее впечатление. Потом, уже в осмысленном возрасте, году в 1980-м, мы с друзьями, сидя втроём ночью на кухне, читали его по очереди вслух.

А.Ш.: Я мог бы быть образованным человеком, если бы не забывал через секунду все приобретённые сведения. Никакого накопления. Ужас биографии. Мои любимые писатели Саша Чёрный, Ильф и Петров, О’Генри и Маркес. Не люблю я Шекспира. До сих пор ведь неизвестно, был Шекспир или нет. У меня такое ощущение, что какие-то десять английских евреев сидели и придумывали «Короля Лира».

Бессмертие – выборочно. Столько талантливых людей канули в Лету. Я случайно отрыл на даче сатирическую книгу конца позапрошлого века «Наши за границей» Николая Лейкина. Он был писателем-юмористом. В его журнале «Осколки» печатался Чехов, которого тот курировал. Он был читаем больше Пушкина, Салтыкова-Щедрина и Чехова. И где сейчас Лейкин? А ведь надеялся. Глупость таланта – верить в это.

«На сына мы орали от безысходности»

А.Ш.: Как-то меня спросили в интервью, влиял ли я на судьбу сына. Ответил, что постоянно влиял, поэтому он делал всё, чтобы это влияние перебороть. И кое-что ему даже удалось. Ещё спросили, ругал ли я его, когда он приносил двойки. Так он ничего другого и не приносил! Миша учился в трёх школах, и нужно было, чтобы он всё-таки переходил из класса в класс. Есть такой анекдот: «Какие самые счастливые годы в вашей жизни?» – «Это те четыре года, когда я учился в третьем классе». Примерно то же происходило с Мишей.

М.Ш.: Родители на меня всегда орали. Особенно отец. Став старше, я понял, что орёт он только на тех, кого любит.

А.Ш.: На сына мы орали от безысходности: «Не надо! Не надо!» Иногда взывали: «Прекрати сейчас же! Опомнись!» Потом опять: «Не надо! Не надо!» И даже во время каких-то проблесков правильного поведения всё равно на всякий случай упреждали: «Не надо! Не надо!» Эти три наставления – прекрати, опомнись и не надо – лежали в основе воспитательного процесса.

М.Ш.: Все дети врут, и за это их наказывают. Все взрослые врут безнаказанно. Проведя целый день во вранье, они приходят домой и начинают орать на детей, которые соврали, что не брали конфету. Мне кажется, любой ребёнок, сидя обиженным в углу, думает: «Вот вырасту и никогда не буду такой сволочью, как мои родители». Но вырастает и становится точно таким же.

А.Ш.: Мишка намного выдержаннее меня. Не открывает пасть по любому поводу. Он пережидает, а значит, умнее. А я дома ору по мелочам. В остальном мы похожи. С возрастом я понял, что суть взаимоотношений с детьми – постоянное умиление их действиями, начиная с первых шагов. Если ото всего отговаривать, то ребёнка можно и потерять. А советы давать бессмысленно, их всё равно никто не слушает.

М.Ш.: Вот один из примеров ора. Мне было лет 16. Грянул мой день рождения. Видно, отец никакого подарка не