Страна мурров - Ирина Владимировна Скидневская

— всё привело её в ярость. Портрет исчез со стены в неизвестном направлении, но сегодня, после долгих и измотавших Айлин переговоров с Фанни, должен был вернуться и действительно висел на прежнем месте, Айлин быстро нашла его. Вместе с пририсованными чёрными усиками.

Стянув перчатки и белую меховую накидку с драгоценной брошью вместо застёжки, она села в кресло.

На стене напротив, на почётном месте — портрет Сантэ, пушистой серой кошки, главенствующей над остальными муррами. Лёгкая, зеленоглазая, с кисточками на ушах, Сантэ была прелестна. Рядом супруг Сантэ, Господин Миш, в лохматой коричневой шубе, почти чёрной на боках, тяжеленный, вальяжный, вечно сонный и сытый. Чуть ниже и согласно рангу портреты остальных: Мягкая Кошка Югаев, коротколапая, круглая, как колобок, обыкновенного бурого цвета; Нежная Миу из дома Бастет, мраморная, с вытянутым гибким телом, изысканная и утончённая, как её нынешняя хозяйка; Рыжая Кучка из рода Дрём-Лисов, пресекавшая любую попытку её расчесать и из-за свалявшейся шерсти похожая на видавшую виды диванную подушку, и, наконец, лохматый Сердитый Ван из семейства Ванов, помельче, чем Господин Миш, и с нежно-бежевым окрасом, что смотрелся вычурно и придавал коту отнюдь не мужественный вид. Вану приходилось с этим жить и, по слухам, кочевавшим из века в век, именно потому на его плоской морде навсегда застыло выражение крайнего недовольства.

Детки мои, радость моя, подумала Айлин и лишь скользнула взглядом по последнему «портрету» — чёрному полю в строгой золотой раме. Что-то привлекло её внимание. Присмотревшись, она ахнула и поспешила к портрету. Так и есть — краска, вспучиваясь, хлопьями осыпалась с полотна.

— Безобразие! — прошептала Айлин. — Как же так? На прошлой неделе…в три слоя…

Она быстренько достала из-за рамы баллончик с чёрной краской и довольно нервно распылила её, густо закрасив жёлтые глаза, с ненавистью глядящие на неё из мрака.

Возвращаясь к креслу, Айлин прошла мимо изображения молодой женщины, затянутой в чёрный бархат, с талией, которую можно перехватить двумя пальцами. Красота её тонкая и нежная: красиво очерченные губы, каштановые волосы, приглаженные до зеркального блеска, и огромные глаза, такие тёмные, такие сияющие. Это она сама в былые дни, двадцатилетняя невеста, восходящая оперная звезда. Кажется, только вчера были цветы, поклонники, будущность и он, неотразимый, как бог, влюблённый, пылкий… И что потом? Плюс сорок, минус красота, здоровье, покой. Старость — никакая это не жизнь.

Усевшись, Айлин с кривой улыбкой взглянула на портрет мужа, отставного военного, шальным ветром занесённого в их края. У него горящий взгляд из-под длинных чёрных кудрей и плотно сжатые губы. Ни одна женщина не могла перед ним устоять, когда он был захвачен страстью, — что же говорить о ней самой? Юная и малоопытная в любовных сражениях Айлин сдалась без боя. Он требовал, и она оставила сцену, а через неделю после свадьбы объявил ей, что свобода есть высшее благо для мужчины и ему жаль, что он не понял этого раньше. И что ей теперь вспоминать, его измены с прислугой? Дикие кутежи? Грубость и пренебрежение? Когда через много лет одна из служанок вбежала в спальню с криком, что господин Буй сломал шею, неудачно скатившись с лестницы, Айлин у туалетного столика примеряла серьги. Ничто не дрогнуло в её лице, она переспросила: «Сломал шею, только сейчас?» Служанка, девушка простая, подтвердила, глотая слёзы: да, только что, прямо на её глазах… Она оказалась беременна от скатившегося господина Анчи Буя. Какой сюрприз.

По двойному портрету — единственной дочери Катрисс и зятя — Айлин лишь скользнула взглядом. Слишком больно. Зять напал на Сантэ, и его убил Хранитель, после этого дочь ушла из дома, оставив Фанни на её попечение.

— Бабушка, ты хотела меня видеть? — раздался звонкий голос. Фанни вошла в гостиную.

— Здравствуй, милая, — сдержанно поздоровалась Айлин, оглядев внучку, довольно высокую для своих четырнадцати лет, тонконогую, в чёрных обтягивающих брюках и короткой белой курточке. Слегка вьющиеся чёрные волосы накрывали её плечи. — Как школа?

— Стоит на месте, — с вызовом ответила Фанни, плюхаясь на стул напротив Айлин.

— Это радует. Поговорим о твоём портрете. Считаешь, усы тебе идут?

— Э-э… — растерялась Фанни.

— В принципе, я не возражаю, вот только немного жидковаты, кажется. Попрошу

художника сделать их пышнее. А может, как у Сантэ? — Айлин жестом указала на портрет главной мурры. — Одно время Дубъюк был помешан на кошачьих усах, все модницы их

наклеивали.

— Бабушка, это не смешно!

— Хотя бы выйдет оригинально.

Фанни задохнулась от возмущения, но не успела ничего сказать, Айлин её опередила:

— Давай так, дорогая. Усы сотрём, а портрет останется на месте. И мы закроем тему живописи.

— Нельзя меня переодеть в брюки?

— Извини, это парадный портрет.

— Ладно, — помолчав, буркнула Фанни. — Что ещё?

— Ты знаешь.

— Уже доложили? Бомбаст? Вечно шпионит!

— У меня просто… нет слов, — срывающимся голосом произнесла Айлин. — Как ты могла пнуть мурру? Мне в тысячный раз повторить, что это смертельно опасно? Для тебя это новость?

— Она сама напросилась! Больше не будет ко мне лезть.

— Могла бы её приласкать! Хотя бы иногда.

— Ни за что!

— Любой ребёнок в Дубъюке знает, что нельзя причинять кошкам боль. Даже непоседа Гонзарик с муррами сдержан и ласков.

— Просто он любит кошек, а я их ненавижу! Так и знала, что ты устроишь скандал из-за какой-то пнутой мурры…

Айлин смотрела на внучку расширенными от ужаса глазами.

— Ты понимаешь, что говоришь?

— Да не пинала я её, бабушка! Бомбаст, как всегда, преувеличивает. Ну, отодвинула легонько ногой…

— Видимо, одна нога у тебя лишняя, — скорбным голосом сказала Айлин. — Если бы не великодушие Сантэ, не призвавшей Хранителя… Скажи, ты в самом деле такая бессердечная или просто притворяешься? Не понимаешь, что ей было больно?

Фанни опустила глаза.

— Случайно, наверное, по сухожилию попала… прости, бабушка…

— Ты ей скажи, перед ней извинись!

— Да?! Чтобы она потом опять ко мне полезла?

— Фанни, прошу тебя, остановись, пока не случилось беды… Взываю к твоему разуму…

Айлин говорила громко и взволнованно, но семена её красноречия падали в бесплодную землю: Фанни замкнулась и демонстративно глядела мимо, наматывая на палец волнистую чёрную прядь. Вся в мать, такая же упрямая, расстроилась Айлин, и криком тут не поможешь…

— Знаешь, я не устаю им удивляться, — сказала она тихо.

В глазах Фанни мелькнул интерес.

— Кому?

— Мы живём рядом с удивительными созданиями. Проходят тысячи лет, рушатся города, цивилизации, а мурры всё ещё здесь, с нами. Только подумай, видеть их — всё равно что смотреть на солнце или на луну. Неужели тебе не хочется узнать их поближе?

— Дорогая бабушка, — иронично сказала