Птичка в клетке или Клетка с птичкой - Нинель Лав

бы поработал пугалом для своей королевы, или Сергея у Дмитрия Викторовича одолжила бы на пару часиков, а еще лучше взяла бы с собой обоих здоровяков — они же из одной шайки-лейки — вот тогда бы твой муженек быстро все подписал, особенно, если бы они перед его носом пистолетиками помахали».

Кира тут же согласилась со своим внутренним голосом: отдавать Леопольда ужасно не хотелось и, решив еще денек побыть замужней дамой, достала из бардачка небольшой, пластиковый контейнер с черносливом и миндальными орешками (любимые шоколадные конфеты вместе с потерянными килограммами были безжалостно удалены из ее новой жизни) и, отправляя по очереди в рот то одно, то другое, опустила спинку сиденья. Она устроилась на сиденье и прикрыла глаза.

— Подремлю полчасика и поеду обратно…

День выдался жарким.

Солнце раскаляло до бела все, к чему прикасались его обжигающие лучи. Раскаленный воздух со всех сторон обнимал низкий «Ягуар», стараясь проникнуть в прохладное кондиционерное нутро, но напрасно — окна были плотно закрыты и ни жара, ни шум не проникали в машину.

Природа жила собственной жизнью, обособленной от людской суеты и нескончаемых человеческих проблем. По ее расписанию было время дневного сна, и все подчинялось этому расписанию: ленивый, разомлевший от жары ветер едва шевелил дремлющие ветки деревьев, птицы примолкли в уснувших кронах, и лишь спрятавшиеся в высокой траве кузнечики, не подчиняясь установленному правилу, как оглашенные, стрекотали в звенящей обеденной тишине.

Им не было никакого дела до всеобщей сиесты, ни до перламутровой машины, одиноко стоящей на дороге, ни до сидящей в машине женщины, мирно дремавшей внутри машины.

Постепенно мысли, разбавленные видениями, растаяли, и Кира уснула.

Дремала она не больше получаса, а, проснувшись и вспомнив совет бабушки: «Не хочешь — не делай!», совсем повеселела.

«— Как хорошо, что можно в последний момент передумать! «Я слово дал — я и обратно взял!» — размышляла она, доставая из сумочки и засовывая в бардачок машины документы о разводе, подготовленные ее адвокатом. — И не надо подыскивать причину для оправдания, а не делать это потому, что просто не хочешь этого делать! Пусть считают меня капризной, сумасбродной — какое мне дело до их мнения! Тем более до мнения бывшего мужа. Ах, Лара, Лара! А вот от тебя я такой подлости не ожидала!»

Кира вздохнула — до сих пор для себя она не решила, какое из предательств (мужа или подруги) ее больше огорчило в первую минуту.

Вспомнила, как выглядела Лариса в их последнюю встречу и улыбнулась: легкий загар, неброский макияж, яркое цветастое платье с глубоким вырезом, подчеркивающее идеальную фигуру и соблазнительно обтягивающее высокую грудь, к тому же роскошные золотые локоны и зеленые глаза… Красавица! Какой мужчина не обернется в след такой прелестнице! Что уж говорить об Анатолии!

Это в школе Лариска была невысокой, тощей, рыжей девчонкой с веснушчатым лицом, жиденькими волосенками и плоской грудью, с которой никто (кроме Киры, жалевшей всех и каждого) не хотел дружить — характер у новенькой был замкнутый и драчливый.

Прошло около двадцати лет, а характер у Ларисы, оказывается, так и не изменился: по-волчьи вцепилась прямо в горло, не пожалев ни свою лучшую подругу, ни свою крестницу…

Права, видно, поговорка: «Не делай добра — не получишь зла в ответ!».

— Все! Хватит о грустном! — Кира резко выпрямилась, прогоняя образ бывшей подруги. — К Анатолию я сегодня не поеду! Пошлю ему документы о разводе с курьером, как советовал сделать адвокат — он лучше знает, как надо избегать стрессов и лишних неприятностей.

Кира посмотрела на стоящую рядом клетку и решила проверить на сколько «подарок» Дмитрия Викторовича говорящий.

— Как думаешь, Филя, — обратилась она к попугаю, — стоит ли добровольно идти навстречу неприятностям? Или лучше отойти в сторонку и дать возможность неприятностям пройти мимо тебя?

— Торопиться не надо! — раздался скрипучий голос ее визави, и, покашляв, попугай философски добавил, почему-то женским голосом: — Жизнь так коротка и прекрасна, милый, что не стоит тратить ее на выяснение отношений.

Фраза была произнесена нараспев, с характерным женским любованием, и Кира представила себе бывшую хозяйку Капитана Флинта — холеную, избалованную вниманием дамочку бальзаковского возраста. Почему-то образ этой женщины, как две капли воды, походил на ее подругу Ларису.

Кира взяла из контейнера миндальный орешек и просунула его сквозь прутья клетки.

— Умница! Спасибо за совет, дорогой.

Попугай взял орешек раскрошил его, но вместо «спасибо»…

— Береги Филю, дура! Ты даже не можешь себе представить своим слабым умишком, какая это бесценная птичка! Когда-нибудь он снесет золотое яичко и позволит нам жить в свое удовольствие!

Открыв рот от такого птичьего панибратства, Кира не сразу сообразила, что пылкая нравоучительная речь относилась вовсе не к ней — попугай повторял услышанные им слова какого-то мужчины, копируя не только кавказский акцент, но и прокуренный кашель.

Она снова взяла из контейнера миндальный орешек и сунула его сквозь прутья клетки.

Капитан Флинт милостиво принял угощение, долго дробил его крепким клювом и, закончив, слово в слово повторил свою нравоучительную речь.

На этот раз Кира рассмеялась, достала мобильный телефон и, набрав номер, проворковала:

— Мой милый, славный Ланселот, я снова передумала и возвращаюсь в Москву…

9

Кира еще немного посидела, предаваясь воспоминаниям, и завела машину.

Включив зажигание, она пришла в восторг от едва слышной работы двигателя — ее прежняя фиолетовая «старушка» долго чихала и кашляла, прежде чем завестись и тронуться с места (сменив работу на более разъездную и высокооплачиваемую, Анатолий тут же сменил и машину, а старенькая «восьмерка», как поношенный халат с барского плеча, досталась ей).

Неожиданно разогретый на солнце «Ягуар» подозрительно дернулся.

Ларион на заднем сиденье вскинулся и зарычал, предупреждая хозяйку об опасности.

Подняв голову, Кира посмотрела по сторонам сквозь закрытые, тонированные стекла машины, но ничего подозрительного не заметила — за окнами по-прежнему полыхала жара, и не видно было ни единого живого существа.

И все же, доверяя собачьему чутью, она вышла из «Ягуара» в обеденное пекло и открыла заднюю дверь,