Убийство в частной лечебнице - Найо Марш

— Я полагаю, это по-французски?

— Совершенно верно, Фокс. Я всегда вам говорил, что к языкам у вас способности.

— Я учусь по самоучителю с граммофонными пластинками. Все равно, сэр, анархисты — дело нешуточное.

— Разумеется. Премьер-министр, или П. М., как его называет депутат от Малой Гдетотамии, считал, что О'Каллагану нужна полицейская охрана. Я с ним полностью согласился. А что мне еще оставалось делать? О'Каллаган презрительно высмеял эту идею. Как вам известно, мы за ним все-таки приглядывали в нашей скромной и ненавязчивой манере. В тот день, когда они должны были на заседании Кабинета принимать закон, я сам направился на Даунинг-стрит. Мне кое-что сообщили насчет этого невыносимого надоеды Николаса Какарова, и я нашел его на улице перед зданием, переодетого кем-то совершенно нелепым… по-моему, фотографом. Он сбежал, со всеми своими инфракрасными лучами и бог весть чем еще, едва меня увидел. Я взял такси и поехал за О'Каллаганом домой. В какой-то момент наши машины оказались совсем рядом. Он включил свет у себя в машине, я ответил ему тем же.

— Его слуги в порядке? — спросил Фокс.

— Конечно же. Мы и это проверили. Но, разумеется, не так много можно было сделать без ведома или разрешения О'Каллагана.

— Понятно. Мне кажется, ее светлость подозревает хирурга или девушку.

— «Хирурга или Девушку», — повторил Аллейн. — Словно они персонажи радио-шоу. Сэр Джон — очень способный хирург и, как я понял, весьма талантливо управляется с ножиком. Она считает, что хирург загнал ножик не в то место, куда следовало, потому что О'Каллаган увел у него девушку — так, что ли?

— Она считает, что сэра Дерека отравили, по крайней мере, такая у нее идея, хотя, разумеется, в письме на этот счет ничего конкретного нет.

— А письма у вас?

— Да. Вот они.

Аллейн внимательно прочел письма.

— Ну, знаете, Фокс, сотни людей пишут подобные письма, не имея в виду убийства всерьез.

— А я ей что говорил?!

— Бедный мой Братец Лис! Посмотрите, не найдете ли в газетах отчета о его смерти. —

Фокс вытащил газету.

— Я его захватил, — сказал он.

— Вы обо всем позаботились! Так… Умер через час после окончания операции. Анестезиолог был обеспокоен… перитонит… прорвавшийся аппендикс… «не желая отвлекаться от поставленной перед ним титанической задачи»… Запустил, видно, запустил свой животик. Звучит весьма просто и очевидно, и все же…

Аллейн сжал пальцами кончик прямого носа и задумчиво подергал его.

— Боже ты мой, — сказал он грустно. — Придется пойти поговорить с дамой.

На лице Фокса было написано облегчение.

— Если тут что-то нечисто, — рассудил он, — это будет чертовски крупное дело. Такое, какое вы называете, — он смущенно запнулся, — коз селебр[4].

— Так оно и есть, — согласился Аллейн, который никогда не насмешничал над кем-нибудь больше необходимого. — Интересно, она меня примет сегодня вечером?

— Уверен, что примет, сэр.

— Спросим…

Аллейн позвонил в особняк на Кэтрин-стрит.

— Дом леди О'Каллаган? Это ее дворецкий? С вами говорит старший инспектор Аллейн из Скотланд-Ярда. Спросите у ее светлости, не могу ли я нанести ей визит сегодня в любое удобное для нее время? Да, инспектор Аллейн. Спасибо.

Он рассеянно смотрел на Фокса, ожидая ответа.

— В девять часов. Благодарю вас.

Он повесил трубку и сообщил:

— Готово.

Когда Фокс ушел, Аллейн сел и минут двадцать смотрел на стену напротив. Потом он позвонил полицейскому хирургу и поговорил с ним насчет аппендикса, перитонита и анестезии. Затем отправился к себе на квартиру неподалеку от Ковентри-стрит, принял ванну, переоделся в смокинг, пообедал и прочел первую сцену из «Гамлета», которую особенно любил. Было без четверти девять. Он решил пройтись до Кэтрин-стрит пешком. Его слуга, Василий, помог ему надеть пальто.

— Василий, — сказал Аллейн, — тебе не приходится ли встречать твоих имеющих дурную славу дружков из «Мирового Советского Братства» или как его там?

— Нет, сэр. Не сейчас, когда я стал такой старый негодник. Уж слишком у меня кишки тонки.

— На что я и надеюсь, старый ты ишак. Не слышал в последнее время никаких сплетен насчет Николаса Какарова?

Василий размашисто перекрестился справа налево.

— Господи ты боже мой! Это один из самых-самых плохих! — горячо сказал он. — Очень плохой тип. До Советов он был молодой и никогда не был консев… консерватором. А после революции стал старше — и все равно всегда был готов на пакости. Советы ему нравились не больше Романовых. Иногда он убивал комиссаров, а потом так подогрел Россию против себя, что ему пришлось ехать в Англию.

— Где, как обычно, его встретили с распростертыми объятиями. Да, все это я знаю, Василий. Спасибо. Не жди меня. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, сэр. — Василий положил, руку на рукав Аллейна. — Пожалуйста, сэр, — сказал он, — не якшайтесь с Николаем Алексеевичем — он очень плохой негодяй.

— Что ж, тебе лучше знать, — весело заметил Аллейн и вышел, улыбаясь про себя.

На Кэтрин-стрит его встретил Нэш, который вытаращился на инспектора, как вареная сова. В голове Нэш держал что-то вроде социальной лестницы, и полицейские были им раз и навсегда помещены на одну ступеньку с настройщиками роялей. Старший инспектор Аллейн этому образу не соответствовал — ни по внешности, ни по манерам. Нэшу пришлось произвести мысленную перестановку.

— Леди О'Каллаган? — спросил Аллейн.

— Ее светлость ожидает вас, сэр.

Аллейн отдал ему пальто и шляпу.

— Спасибо, сэр, — сказал Нэш и поплелся к кабинету.

Аллейн последовал за ним. Нэш открыл дверь.

— Мистер Аллейн, миледи, — доложил Нэш. Совершенно очевидно, он решил опустить позорные названия должностей.

Аллейн вошел.

Сесили О'Каллаган сидела у огня в кресле своего мужа. Когда Аллейн вошел, она поднялась и безмятежно посмотрела на него.

— Рада познакомиться с вами, — сказала она.

— Счастлив познакомиться… Мне очень неприятно беспокоить вас, леди О'Каллаган.

«Дьявол, ну вылитый Крысоед!» — подумал о ней Аллейн.

— Но это я хотела увидеться с вами. Очень любезно с вашей стороны прийти так быстро.

— Что вы, что вы…

«Какое вежливое вступление к разговору об убийстве!» — усмехнулся про себя инспектор.

— Садитесь же. Я полагаю, человек, который был здесь сегодня днем, передал вам, по какой причине мне хотелось бы связаться с полицией?

— Мне представляется, что инспектор Фокс полностью пересказал мне вашу беседу.

— Да. Я уверена, что Мой муж был убит — отравлен скорее всего.

— Я очень огорчен, что в дополнение к вашему горю вам приходится переносить страдания, вызванные подобными подозрениями, — сказал Аллейн и задал себе вопрос, долго ли еще они будут обмениваться подобными речами.

— Благодарю вас. Вы согласны со мной, что обстоятельства требуют расследования?

— Мне хотелось бы побольше узнать про эти обстоятельства. Я прочитал письма.

— Мне кажется, что они сами по себе могут вызвать подозрения.

— Леди О'Каллаган. Для человека, который всерьез замышляет убийство, в высшей степени нехарактерно писать подобные письма. Я не говорю, что такие случаи неизвестны, но это, повторяю, необычно. По-моему, Фокс вам это сказал.

— Да, он говорил что-то в этом роде. Моя точка зрения такова: я не считаю, что убийца задумал свое преступление, когда писал письмо. Но в то же время мне кажется, что человек, написавший такое, способен воспользоваться представившейся ему возможностью.

«Так и есть: она жаждет крови Филлипса и девушки», — подумал Аллейн.

— Разумеется, я понимаю вашу мысль, — сказал он медленно.

— Был и еще один инцидент, который я не стала обсуждать с… инспектором Фоксом. Еще до операции я находилась в палате вместе с мужем. Он не понимал, где он и что с ним случилось. Я пыталась все ему объяснить. Тут в комнату вошел сэр Джон Филлипс. Когда мой муж увидел его, он воскликнул: «Не надо… не давайте…» — и потерял сознание. Казалось, он был перепуган присутствием сэра Джона Филлипса, и я уверена, что он пытался сказать: «Не давайте ему прикасаться ко мне!» Должна вам сказать, что за неделю до этого сэр Джон Филлипс заходил к мужу. Я полагала, что это профессиональный визит по поводу приступов боли, которые к тому времени сделались очень сильными. Я встретила сэра Джона в вестибюле, и вел он себя весьма необычно. На следующее утро я спросила мужа, осмотрел ли его сэр Джон. Он уклонился от ответа и показался мне очень расстроенным. Письмо было написано в тот самый вечер, очевидно, под влиянием их встречи.

— Вы прямо связываете письмо сэра Джона с другим, подписанным Джейн Харден?

— Да. Она — сиделка в лечебнице, где оказался мой муж. После того как сегодня ушел ваш человек, я позвонила в лечебницу под предлогом, что хочу поблагодарить всех сестер и сиделок, которые помогали моему мужу. Я узнала их имена. Она присутствовала на самой операции и, осмелюсь предположить, помогала сэру Джону.