Аракчеев. Реформатор-реакционер - Майкл Дженкинс

Власть Аракчеева усилилась еще больше в апреле 1797 г. после его назначения генерал-квартирмейстером всей армии. Существовали лишь несколько человек, которые могли бы одновременно энергично бороться с беспорядком, царившим в тех подразделениях армии, которые ведали снабжением, и не поддаться искушениям казнокрадства, пронизывавшего эти структуры сверху донизу. Теперь Аракчеев мог наслаждаться положением человека, расположения которого искали; к нему обращались с прошениями те, от кого он сам когда-то зависел. «Ваша слава льстит моему самолюбию, – писал Мелиссино молодому генералу в июне 1797 г. – Еще давным-давно по вашим талантам я мог судить, кем вы станете. Думаю, вы все еще помните, что я сказал вам после того экзамена, на котором ваши знания поразили господина Эпинаса, как и то, что я надеялся и предсказывал, что я подготовил вас для службы императору». Позднее в том же году Мелиссино писал своему бывшему ученику и просил его помощи в создании лаборатории для изучения артиллерии39.

Однако за то короткое время, пока Аракчеев занимал этот пост, ему не удалось решить основных организационных проблем. Возможно, потому, что слишком много времени у него отнимали другие обязанности. Может быть, тогда еще недостаточно развились его способности управленца, которые впоследствии составили основу его власти; и для решения запутанных вопросов снабжения требовались качества иные, нежели та «сильная рука», которой обладал он. «Ты ушел, чтобы спать и бездельничать; это недостойно, и я бываю иногда неосмотрителен, когда бужу людей», – писал он одному неудачливому майору департамента. Именно в Департаменте продовольствия в начале следующего года одно драматическое событие впервые воспрепятствовало быстрому продвижению Аракчеева наверх.

Центральная контора департамента располагалась в Белом зале Зимнего дворца непосредственно под его апартаментами, и Аракчеев обычно делал внезапные «набеги» на работавших там чиновников. Он влетал в контору и ругал их за малейшие ошибки так, словно был в солдатских казармах. Однажды в конце января он обрушил поток оскорблений на иностранца, работавшего в департаменте, полковника Лена, который служил в русской армии с отличием и был награжден орденом Святого Георгия. Лена глубоко уязвило это публичное унижение. Он сходил домой, взял пару заряженных пистолетов, затем вернулся во дворец и потребовал Аракчеева. Офицер дворцовой охраны не впустил его, и Лен снова вернулся домой, написал письма императору, Александру и Аракчееву, после чего застрелился. Когда весть об этом скандале дошла до Павла, он приказал Аракчееву временно покинуть должность до расследования дела, и 1 февраля Аракчеева отправили в отпуск «по причине здоровья». Шесть недель спустя его официально уволили из армии в чине генерал-лейтенанта.

«В этих тягостных обстоятельствах мое единственное утешение в том, что я еще могу вернуться к вашему императорскому высочеству», – писал он Александру из Грузина, но великий князь ответил лишь через шесть недель. Однако, когда ответ пришел, Аракчеев понял, что не слишком долго пробудет в немилости. «Когда я приехал в Вышний Волочок, то очень хотел увидеть вас и сказать, что я, как и прежде, ваш верный друг. Признаю, я виноват в том, что не писал так долго, но лишь потому, что не имел ни минуты свободной, и, я надеюсь, вы достаточно хорошо меня знаете, чтобы не сомневаться во мне. Если вы усомнитесь в этом, то погрешите против моей чести, и я буду на вас обижен, но я надеюсь, что вы все же не сомневаетесь. Прощайте, друг мой. Не забывайте меня и пришлите письмо, которое вы должны мне прислать». Менее чем через три месяца Александр написал Аракчееву снова и сообщил хорошие новости: «Император попросил меня написать вам и сказать, что вы нужны ему и что вам следует к нему приехать. Я рад этой возможности снова вас увидеть, потому что долго этого желал».

По прибытии в Санкт-Петербург Аракчеев был восстановлен в своем прежнем положении в армии и принят в свиту императора. Таким образом, пробыв в отсутствии всего лишь шесть месяцев, он оказался еще ближе к Павлу, чем прежде. Императору не хватало ревностно относившегося к службе и квалифицированного офицера, который никогда не обсуждал приказы сверху. Кроме того, он не понимал великого князя, не доверял ему и надеялся извлечь выгоду из его дружбы с Аракчеевым. Вскоре после восстановления Аракчеева Павел частным образом спросил его, не может ли он выполнить его задание и присмотреть за Александром «как за любимым первенцем», сообщая императору обо всем, что, по мнению Аракчеева, тот должен знать. Аракчеев, предвидя собственное двусмысленное положение и будущую опасность для своего положения, отказался. Он попросил Павла поискать кого-нибудь еще. «Я ответил, что не могу служить оружием для борьбы между отцом и сыном, и Павел больше не возвращался к этому разговору, хотя не рассердился», – вспоминал Аракчеев через много лет40.

С каждым месяцем положение Аракчеева ощутимо укреплялось. В конце 1798 г. он был восстановлен в должности генерал-квартирмейстера, а в январе следующего года стал инспектором всей артиллерии. В мае он получил следующий знак отличия: Павел пожаловал ему титул графа. Аракчеев стал подумывать о женитьбе. Ему очень нравилась Авдотья Савельевна Ваксель, молоденькая дочка бывшего чиновника Адмиралтейства. К сожалению, девушка уже была обручена с генералом Котлубицким, который был адъютантом Аракчеева в Гатчине, а теперь стал адъютантом императора. Мать Авдотьи считала Аракчеева человеком с блестящим будущим и пыталась уговорить дочь на этот брак, но у Аракчеева не было шансов. «Я была у дядюшки Алексея Ивановича и наконец-то увидела этого графа, – писала Авдотья Котлубицкому в июле. – За обедом он делал мне весьма экстравагантные комплименты и заявил, что, так как вы с ним всегда были друзьями, он надеется, что я буду с ним поласковее. Какой он отвратительный и злобный! Какое у него гадкое и подлое лицо! Я нахожу его очень неприятным». И снова: «Если бы ты знал, что маменька делает с твоей ягодкой! Она каждый раз посылает ее через дядюшку к графу, этому ужасному Аракчееву!»41 В августе Котлубицкий женился на Авдотье, но двое мужчин остались друзьями. Котлу бицкий, который всегда с нежностью относился в Аракчееву (и, подтрунивая над ним, говорил, что «ему следует хотя бы иногда кого-то хвалить, пусть даже по ошибке»), в дальнейшем делал все возможное, чтобы помочь своему бывшему начальнику.

Сохранилось немного свидетельств о деятельности Аракчеева в этот период, и среди них ни одного о его работе в должности инспектора артиллерии, предвосхитившей те реформы, которые он должен был претворять в жизнь во время царствования Александра. Систематическое управление было ни в коей мере невозможно во время царствования Павла, отказывавшегося назначать главу Военной коллегии, которая управляла армией, предпочитая сам занимать этот пост. Руководя артиллерией, Аракчеев проявил несколько актов милосердия, считающихся примерами чувства справедливости, которое скрывалось за его грубой внешностью; но для историка более позднего времени эти случаи характеризуют скорее случайную и дикую природу этой сиюминутной справедливости, чем доброту Аракчеева42. Так, некоего штабс-капитана Лопатина приговорили к временному понижению в должности «за разнообразные запрещенные действия»; «ввиду того факта, что он уже провел десять лет под арестом в кандалах», Аракчеев порекомендовал отменить последующее наказание.

К концу 1799 г. немногим из тех, кто получил высокие должности от Павла сразу после его вступления на престол, удалось сохранить свое положение. Шведский посол писал домой: «Я могу бесконечно перечислять людей, которых видел обласканными при дворе и которые потом куда-то исчезли. Министры, генералы и фавориты менялись постоянно, почти ежедневно». Непрерывная череда повышений и понижений в должности повергла государственный аппарат в хаос и оттолкнула от императора его самых преданных слуг, включая старых друзей, таких, как Плещеев и Алексей Куракин. Лишь камердинер и наперсник императора Кутайсов, всеми ненавидимый глава тайной полиции Обольянинов, Ростопчин да Аракчеев были неуязвимы. Наконец на Аракчеева обрушился новый удар, на этот раз полностью спровоцированный им же.

Успехи Аракчеева способствовали карьере двух его братьев, которые после восшествия Павла на престол стали офицерами гвардии. В 1799 г. его младший брат Андрей был произведен в генерал-майоры и принял командование батальоном полевой артиллерии. В сентябре его батальон охранял оружейный склад, в котором находилась старая орудийная колесница. Однажды ночью воры проскользнули мимо караульного и сумели украсть расшитые золотом знамена, золотые галуны и кисти, которыми была украшена колесница. Естественно, о краже следовало доложить императору; но Аракчееву очень хотелось спасти брата от беды. В рапорте Павлу он сообщил, что офицер, проводивший расследование, выяснил, что «окна склада, через которые офицеры, отвечавшие за охрану склада, обнаружили, что произошла кража, были разбиты ранее. Таким образом, у людей была причина подумать, что кража имела место не этой ночью, а ранее». Неизвестно, подсказал ли ему это Аракчеев, но император, всегда поспешный в своих решениях, немедленно отстранил от службы полковника Вильде – офицера, дежурившего предыдущей ночью. Но воров, трех артиллеристов, быстро поймали, и они признались, что совершили кражу в ту ночь, когда дежурил Андрей. Вильде добился восстановления через Кутайсова, заступившегося за него перед императором. Павел изменил свое решение так же быстро, как и принял, но разгневался на Аракчеева, которого счел ответственным за то, что его ввели в заблуждение. Вечером того дня, когда произошел разговор Кутайсова с Павлом, Аракчеев прибыл в Гатчину, где император давал бал. Увидев его, Павел послал к нему Котлубицкого с запиской, в которой приказывал Аракчееву уйти.