АДОНИЯ - Том Шервуд

— Но… как это связано с Ицхаком? Он ведь не собирается грабить всё население, а лишь обрушить суконный рынок. Суконный, а не мясной, не соляной и не хлебный!

— Впрямую связано, мой драгоценный Филипп! Впрямую! Ицхак всю свою мудрость употребил на расчет — как каждый вложенный в дело фунт увеличить в пятнадцать раз. Но он не понимает, что рыночные законы, на которых он строит этот расчет, однажды отменят, уничтожат!

— Но кто и как?

— Тот и так, кто способен и хочет.

— То есть… Король?!

— Да. Король. Государство. Неужели ты думаешь, что военное ведомство станет терпеть убытки? Безропотно перекладывать свои деньги в карман одного умного лондонского иудея? Нет. Достаточно будет пустяка. Бумажки. А именно — указа, повинуясь которому по городам Англии пойдут алые мундиры, со свинцом и штыками. И все суконные лавки, на устройство которых Ицхак употребит свои деньги, закроют. Сукно заберут — и бесплатно. А иудеев разгонят. И заметь, все рыночные торговцы, все простолюдины будут плясать на площадях и приветствовать горестные вопли разорённых ицхаковых родственников. Придут и к Ицхаку и все деньги из хранилища перевезут в королевскую казну. В счёт покрытия убытков, которые никто и не станет подсчитывать. Солдаты заберут всё.

— И наше золото тоже?

— И наше золото тоже.

Филипп помолчал. Потом, покачиваясь в раскатившейся по хорошей дороге карете, задумчиво проговорил:

— Вы самый мудрый человек из всех, кого я встречал, патер.

Люпус в знак признательности прикрыл глаза.

— Ицхак сказал, — продолжил Филипп, — «на это пойдут ваши деньги, а также мои, сколько успею собрать». А соберёт он, безусловно, сумму незаурядную.

— Да, с запасом.

— И взять её нужно в последнюю ночь, перед самым началом ицхакова дела.

— В его хранилище железная дверь? — припоминая, спросил Люпус. — Без замка, без ключа? Тогда что же, взрывать?

— И камни, и раствор между ними — старинные, прочные. Время не тронуло их. Дверь кована вполне добротно. Конечно, взрывать.

Глава 2

Помещение старой тюрьмы совсем не трудно преобразить. Из камер и коридоров нужно вынести старый хлам. Потолок и стены очистить от копоти и покрыть их белой или слегка подсиненной известью. Привезти новую мебель — желательно тяжёлую, долговечную. В зарешеченные оконные проёмы вставить рамы со стёклами. Проверить и смазать запоры. В итоге получится не тюрьма, а приличный и строгий пансион для благонамеренных девочек.

И, чтобы завершить приятное превращение, в пансион следует привезти достойную во всех отношениях пожилую метрессу.

Донна Бригитта

Ранним осенним утром, наполненным невысоким и тихим солнцем, к воротам бывшей тюрьмы приблизился неторопливый эскорт. Кто-то глянул на него из бойницы над воротами. Видно было, что ехали всю ночь, кони устали, всадники выпрямленными руками тяжело упирались в луки сёдел.

Небольшая карета и трое всадников остановились возле высоких, окованных железными плашками створок.

— Кто и зачем? — долетел из бойницы хрипловатый, простуженный голос.

«Голос женский, но с показной грубостью. Боятся они кого — то, что ли?» — подумал тот, кто был ближе всех к воротам; и, вскинув голову, зычно крикнул:

— Привезли сиротку на воспитание! Патер Люпус прислал метрессе письмо! И деньги!

Спустя минуту из бойницы на верёвке опустили корзинку. Один из всадников, подъехав, положил в неё кошелёк и бумажный свиток с печатью. Корзинка, подёргиваясь, полезла вверх.

— Ещё немного подождём, — сказал всадник, возвращаясь от ворот к спутникам.

— А сколько это «немного»? — недовольно спросил один из них, тяжело наваливаясь животом на луку седла.

— Ну, сам считай. Сейчас привратница отнесёт письмо к метрессе. Та прочитает, сочтёт деньги. Отдаст распоряжение. Привратница вернётся — и впустит нас. Думаю, через полчаса мы напоим лошадей и отдохнём.

— Через полчаса! Ехали весь день и всю ночь! Я к этому седлу припёкся, как к сковородке…

— Заткнись, приятель, — негромко бросил предводитель эскорта. — Ты что, терпеть не умеешь?

«Приятель» промолчал. Всадник подъехал к карете, заглянул в окно, резко постучал в дверцу.

— Просыпайся! — приказал он. — Приехали.

Карета едва заметно качнулась. Дверца раскрылась, в её проёме показалась маленькая Адония в своём мальчишеском одеянии. Присев, она осторожно опустила одну ногу на ступеньку, потом вторую — и спрыгнула на землю. Верховые, страдальчески кривясь, тоже стали слезать с лошадей. Разминали затёкшие ноги, переговаривались:

— Всю ночь тащились без отдыха.

— Да. К чему бы такая спешка?

— Наверное, за этой девчонкой могла быть погоня. Не зря же в мужское одели. Кто она, кстати, такая?

— Не твоё дело.

— Ну да, конечно. Я просто так, без интереса спросил. Не доноси патеру.

— Ладно, забудем.

Ждать, действительно, пришлось полчаса. Дрогнула и медленно отошла высокая створка ворот. Из-за неё на полтуловища выступила рослая служка в чёрном балахоне, неприветливо взглянула на прибывших.

— Донна Бригитта распорядилась впустить сиротку! — крикнула она деланно грубым голосом.

— А нас? — не без недовольства спросил предводитель эскорта. — Хотя б лошадей напоить!

— Только сиротку! В женский пансион мужчины не входят.

Шёпотом выругавшись, посланник повернулся к Адонии.

— Иди, тебя ждут.

— Я хочу к маме, — сообщила, уставившись на посланника ясными синими глазками, Адония.

— Ну, так иди! Мама там.

Адония поспешно, стуча мальчишескими, с железными пряжками, башмачками, затопала к воротам и неприветливой, в чёрном балахоне, служке. Торопливо вошла в безлюдный, тщательно выметенный двор. За её спиной с грохотом затворились ворота.

— Где мама? — спросила, обернувшись, с радостным томлением в голосе, девочка.

— Вон туда иди, — махнула рукой служка.

Адония посмотрела в сторону, указанную жестом. В рыжей кирпичной стене приземистого длинного здания с узкими зарешёченными окнами — крашеная коричневой краской дверь с округлым верхом. Над дверью — венок из белых и синих цветов. Цветы! Ну конечно же, мама там!

Добежав до двери, Адония попыталась её открыть, но та не поддалась. Тогда она стала тревожно и часто бить носком туфли в коричневый деревянный планшир. Ей открыла пожилая женщина, тоже в чёрном, с пугающей волосатой бородавкой над бровью. Грубо схватив Адонию за ворот камзольца, она, приподняв, перенесла девочку через порог и, толкнув в сторону раскрытой неподалёку двери, громко крикнула: