Русский тоталитаризм. Свобода здесь и сейчас - Дмитрий Шушарин

Можно и дальше продолжать. Но главное сформулировано у Ханны Арендт: государство уничтожается тоталитаризмом как представитель интересов всех социальных групп. Это очень важно – всех.

И происходит это на основе консенсуса, добавлю я. Консенсус этот подводит к выводу, что сводить тоталитаризм к одному разрушению никак нельзя. Разрушение – это зачистка стройплощадки. Далее строится новое. Не бескультурье, а иная культура, не безнравственность, а новая нравственность. Не бездуховность, а новая духовность.

И потому большое заблуждение считать путинизм застоем. Все обстоит с точностью до наоборот. Путин возвращает страну не к Брежневу, то есть развитому тоталитаризму, а к Сталину, к ранней, весьма динамичной стадии тоталитаризма. Застой лишь там, где развитие запрещено или заглохло само. Во всем остальном постоянные перемены и новшества – в законодательстве, переделе собственности, кадровой политике. Да и горбачевский термин «застой» не слишком удачен. При Брежневе шло общественное развитие, которое и породило перестройку. И именно такого развития Путин, как и Сталин, не допустит.

У русской общественности есть одна мечта, которой не суждено сбыться. Кто-то признается, а кто-то нет, что более всего хотел бы жить в славные брежневские времена. Но это неосуществимо.

Брежневские стабильность и благополучие – это ГУЛАГ претворенный. Бель эпок на основе нефтедолларов никто создавать не собирался. Для новой бель эпок нет никакой экономической и – что гораздо важнее – социальной базы. Те социальные слои, которые сформировались в последние тридцать лет, подлежат уничтожению, пусть даже не физическому, но во всех аспектах социального – имущественно, морально, юридически. Бель эпок – для новых поколений.

Брежневская эпоха прямо противоположна сталинской и хрущевской как ее продолжению. Вопреки тому, что принято считать, десталинизацию провел Брежнев, допустив горизонтальные связи внутри элиты. Он и первым в партии стал благодаря горизонтальному заговору, а не дворцовому перевороту – без ста добродетельных губернаторов, сиречь секретарей обкомов, не видать ему власти. И рост интереса и симпатии к Сталину ближе к концу его правления – это уже поиски альтернативы.

Медленно, постепенно осознается, что происходящее в России требует перевода, что на эту страну невозможно переносить логику цивилизованного мира, что есть некое единство идущих там процессов.

Самое главное – понимание того, что единственной целью всех действий русской правящей элиты является ее пожизненная несменяемость во власти. Часть этого – вероятное пожизненное президентство Путина, возможно, сочетаемое с ротацией людей в элите. Или же замена Путина на более приемлемую для нее фигуру. Варианты весьма разные, но в рамках одной политической культуры.

Цель эта должна быть достигнута любой ценой. Никакие экономические, политические, гуманитарные катастрофы на власть повлиять не могут.

Игры вокруг назначения/выборов губернаторов, выборов по партийным спискам и частичного отхода от них, становление тандемократии, разрушающей институт президентства, пересмотр Конституции для продления президентского срока и прямое ее нарушение законом об ограничении юрисдикции суда присяжных, а также расширение понятия «государственная измена», – все это и многое другое заметной общественной реакции не вызывало.

Между тем это вполне институционально-кризисные явления. По ним и по отношению к ним можно судить о правовой самоидентификации власти. В публично-правовом измерении эти действия сокращают ее легитимность. А в архаично-понятийном – усиливают, как и кажущаяся абсурдной реакция на проявления самостоятельности в общественной и культурной жизни, кампании то по борьбе с коррупцией, то с американцами-усыновителями, то с НКО, то с гомосексуалистами, то и с историками и даже с курением.

Разрушение цивилизованной государственности перешло в стадию формирования тоталитарного квазигосударственного образования, в котором, как и в советские времена, совсем иным становится понятие «кризис». Для того чтобы кризис стал заметен, необходимы серьезные перемены в установившемся властном равновесии, передел сфер влияния, значимые персональные изменения во власти. Любые общественные проявления кризиса, даже если это массовая безработица, инфляция и голод, – для этого политического устройства не вполне кризис. Тем более что все эти явления могут быть спровоцированы и даже организованы самой властью в целях собственного укрепления, ужесточения, а также в связи с задачами внутривидовой борьбы. Проецировать на нынешнюю Россию те способы описания и анализа кризиса, которые применимы к развитым странам, не следует. Рыночные механизмы, возможно и сходны, и даже очень, но акторы в России совсем другие.

Одним из кризисных, дестабилизирующих явлений считают терроризм. Это весьма неточно. Крупные теракты совпадают с этапами становления политической системы, во главе которой стоит Путин. Власть, доказавшая свою целеустремленность и способность к сложным многоходовым комбинациям в деле ЮКОСа и игр вокруг Роснефти и прочих компаний, при отмене губернаторских выборов и партийно-парламентской реформе, при проведении политики дестабилизации в соседних государствах при применении силы против них, так ничего и не сделала с терроризмом, направленным против мирных граждан. Более того, эти граждане порой не знают, кто приносит им больший вред – террористы или антитеррористические действия. Подобное недоумение испытывают многие жители Чечни, Ингушетии, других северокавказских республик, жертвы «Норд-Оста» и Беслана.

Так что при ответе на вопрос, не хочет или не может власть подавить терроризм, стоит сильно задуматься. В любом случае следует признать: главное отличие нынешнего российского государства от той модели, которой оно внешне пытается соответствовать, состоит в том, что терроризм в современной России является частью политической системы, а не направлен против нее. Он системен, а не антисистемен.

Существует крайняя точка зрения, которая кратко сформулирована в названии известной книги «ФСБ взрывает Россию». Это, безусловно, одна из равноправных версий, косвенно подтверждаемая тотальной смертностью среди тех, кто имел отношение к этой теме. А также судебным запретом этой книги в России как экстремистской. Уместно вспомнить, что симбиоз терроризма и спецслужб прослеживается в России, по меньшей мере, со времен народовольцев. Их окончательное слияние произошло в тоталитарных ЧКГБ и ГРУ. Но само существование такой версии тоже в известном смысле выгодно власти, чего не понимают ее обличители. Любая демонизация нынешней власти приятна и полезна.

Не утверждаю, что ей приятны теракты, но польза от них несомненна. Материал, накопившийся с девяностых годов, позволяет сделать вывод о том, что терроризм является важнейшим средством легитимации власти. Постбесланские реформы уже никакого отношения к борьбе с терроризмом не имели, теракт лишь создал необходимый информационный фон. Власти полезно все, что приумножает страх в обществе – страх вообще, любой, независимо от происхождения.

Окончание работы Государственной думы летом 2016 года было отмечено принятием законов, в которых очевидно использование страха перед терроризмом для усиления репрессивной составляющей режима. Речь идет об «антитеррористическом пакете», внесенном депутатом Ириной Яровой и сенатором Виктором Озеровым. Он касается десятков российских законов. Изменения самым серьезным образом отразятся на жителях России.

С 20 июля 2016 года несообщение о преступлении станет уголовным преступлением. Под угрозой лишения свободы на срок до одного года люди должны будут сообщать властям о подготовке теракта, вооруженного мятежа и некоторых других видах преступлений; всего их в списке полтора десятка.

Призывы к терроризму и его оправдание в интернете приравняли к аналогичным заявлениям, совершенным с помощью средств массовой информации. Ответственность за такие записи ужесточилась: граждане будут отвечать по тем же нормам, что и СМИ. Максимальное наказание – семь лет лишения свободы.

Теперь операторы связи обязаны хранить все записи звонков и любые сообщения, которыми обмениваются пользователи, в течение полугода. В течение трех лет они должны хранить мета-данные – то есть не само содержание разговоров и переписки, а сведения о том, что такой-то разговор или такой-то обмен смс-сообщениями состоялся такого-то числа в таком-то часу. Это касается и «организаторов распространения информации в сети интернет».

«Организаторов распространения информации» коснулась еще одна важнейшая поправка: если тот или иной интернет-сервис – мессенджер, социальная сеть, почтовый клиент или просто сайт – поддерживает шифрование данных, владельцы обязаны помочь ФСБ расшифровать любое сообщение, которое понадобится силовикам. За отказ вводится штраф – для юридических лиц он составит от 800 тысяч до миллиона рублей.