Живи в свое удовольствие! - Алим Тыналин

Орел молодой сидит в заключении, в темнице сырой

К тому мгновению, когда Север и его люди ворвались в мою комнату, мы с Секстилией уже благопристойно сидели друг напротив друга, я на ложе, она на табуретке напротив меня, у стола.

Девушка сидела, скромно сложив ручки перед собой, завернувшись в плащ, воплощение самой невинности. Ее отец стоял, тяжело дыша, с красными глазами, разъяренный, как бык на арене и переводил взгляд с меня на свое ненаглядное чадо.

— Что ты сделал с моей дочерью? — заревел глава партии прасинов. — Я тебе сейчас глаза выдавлю и задушу собственными руками!

Поскольку слова у него не расходились с делом, Север бросился на меня, вытянув вперед огромные ручищи. Никто не успел сказать и слова, как он схватил меня за шею и повалил на пол.

Перед глазами у меня мгновенно потемнело, воздух едва поступал в легкие. Глава прасинов что-то еще кричал, брызжа на меня слюной, но смысл его слов я воспринимал отдаленно, словно сидел под водой, а он вопил на поверхности. На поясе у Севера я нащупал рукоятку кинжала, вытащил его и уже собирался вонзить безумному папаше в бок, когда его оттащили от меня.

Сделали это Родерик и еще один мужчина в зеленых одеждах, тоже, видимо, функционер партии, причем мой охранник оттащил господина довольно энергично, да еще и встряхнул пару раз, чтобы успокоить. Пользуясь тем, что все взоры были обращены на неистового Севера, я спрятал его кинжал в свой плащ, стараясь не порезаться.

— Успокойтесь, господин пропретор, — увещевал начальника его подчиненный. — Вы же видите, что с вашей дочерью ничего не случилось. Император просто разговаривал с нею.

— Тогда почему она так кричала? — взревел Север, пытаясь вырваться, но Родерик крепко держал его за плечи. — Слышишь, ты, мелкий ублюдок, почему моя дочь кричала?

Мне, конечно, были понятны его переживания по поводу любимого ребенка, но все же, мне кажется, он немного перехватил через край. В той, прошлой жизни в двадцать первом веке я такое не спускал, так зачем же разрешать проделывать такое здесь, в каком-то там году от основания Рима? Шутки кончились, господа, теперь будем играть по-взрослому.

— Она не могла выйти, засов заклинило, вот она и закричала, — прохрипел я, растирая шею. У этого мясистого подонка оказалась звериная хватка, чуть не свернул мне шею. — Что еще я мог с ней сделать, трахнуть, что ли?

Север постепенно успокаивался, но при моих последних словах снова зарычал:

— Если ты хотя бы прикоснешься к ней, я лично вспорю тебе брюхо.

— Я был бы рад, но ваша дочь настоящая львица, не подпускала к себе, — заверил я его, заметив, однако, краем глаза, что Секстилия легонько улыбнулась при этом.

Север шумно выдохнул и взял себя в руки. Обернулся, посмотрел на присутствующих и объявил:

— Ладно, пошли отсюда, — и погрозил пальцем Родерику: — Смотри, чтобы никто здесь не появлялся, понял?

Воин кивнул, склонив огромную косматую голову.

— Пойдем, моя дорогая, — сказал Север, протянув руку к Секстилии. — Больше не заглядывай к этому недоноску в комнату, он недостоин твоего внимания.

Все они вышли гурьбой из комнаты. Девушка украдкой глянула на меня и опять слегка улыбнулась. Дверь захлопнулась, лязгнул засов.

Все еще потирая шею, я позволил себе улыбнуться. Кинжал остался у меня в плаще. Деньги я успел спрятать под перину на ложе. Парсаний позже просветил меня, что эти кровати с подголовниками называются клиниями или лектусами. Интересно, однако. Получается, когда ты подбиваешь клинья к девушке, потом ты занимаешься с ней любовью на клинии.

В доме настала тишина. Непонятно, сколько сейчас времени. Вечер уже, наверное.

Я подошел к двери и постучал. Сначала никакого отклика, в ответ молчание. Потом, через полминуты, из-за двери раздался приглушенный голос Родерика:

— Чего тебе, доминус?

Надо же, отозвался. Я уж думал, что он вообще теперь пропадет без следа, после внушения, сделанного Севером. Это внушало надежду на освобождение. Хорошо, когда в обороне врага ты нащупываешь слабое звено. Несмотря на то, что физически гот был сильнее большинства людей, я попробую превзойти его морально.

— Мы же не закончили с тобой наш разговор, — сказал я, приблизив лицо к проему между дверью и косяком. — Ты привел моего слугу, а я должен поблагодарить тебя за это.

Сначала ответом было молчание. Видимо, Родерик напряженно думал, можно ли мне верить. Наверное, от усиленной мысленной работы у него от головы пошел пар.

— Это как? — наконец, настороженно спросил воин.

Я улыбнулся и сказал самым задушевным тоном, на который был способен:

— Открой и увидишь, — и для пущей убедительности позвенел монетами в кошельке.

Снова наступила тишина, а потом через пару минут снова лязгнул засов и дверь открылась. На пороге, закрывая весь проем, стоял Родерик. Я пригласил его внутрь и сказал:

— Сначала, великий и грозный Родерик, позволь выразить признательность, за то, что не дал буйному господину придушить меня. Несомненно, он и сам бы потом пожалел об этом. Для всех нас, а для меня в первую очередь, это была бы невосполнимая потеря. Вот тебе за это первое мое спасибо.

И я вручил ему золотой солид. Разглядев монету, воин широко раскрыл глаза от удивления и захрипел, сипло втягивая в себя воздух. По-моему, щедрость моя далеко превзошла его ожидания. Ну да ладно, если моя свобода будет стоить того, пусть будет так. Причем, это ведь еще далеко не все.

— Кроме того, я обещал тебе выразить благодарность за то, что ты привел моего слугу. Кстати, если ты приведешь его еще раз, я снова буду тебе бесконечно благодарен. А пока, вот тебе мое второе спасибо.

И я отдал ему еще один солид. Монеты казались маленькими блестящими кругляшами на огромной лапище Родерика.

— Ух ты! — восхищенно выдохнул великан. — Вот это щедрость!

Я кивнул и вытащил из кошелька третью золотую монету.

— Такие люди, как ты, должны быть достойно награждены за безупречную и верную службу. Я сожалею, что пропретор Кан Север до сих пор так и не рассчитался с тобой полностью за весь прошлый год. Как император, я не могу пройти мимо такого упущения одного из моих подданных и должен немедленно исправить его. Надеюсь, это закроет остаток его долга?

И я вручил ему третий солид. Глаза Родерика и сами превратились в круглые монеты, по величине не уступающие полученным деньгам.

— Это намного превышает долг, мой господин, — замотал он головой и протянул мне ладонь с монетами. — Я не могу принять такую сумму.

Однако же, это делает ему честь. Этот человек