Повседневная жизнь Дюма и его героев - Элина Драйтова

Кроме свидетельств из его жизни, интерес писателя к внутренней свободе в рамках провиденциальности доказывается тем, что у него, помимо Монте-Кристо, есть и другие герои, претендующие на подобную неуязвимость и умение побеждать. Таков, например, Шико в «Графине де Монсоро» и «Сорока пяти». Сохранились свидетельства о том, что Дюма далеко не беспристрастно относился к этому историческому персонажу, он входил в число его любимых героев. Шико был придворным шутом королей Генриха III и Генриха IV. Впрочем, его имя даже не было включено в официальный список шутов, а современники свидетельствовали, что «он был королевским шутом, только когда сам этого хотел». Реальные исторические свидетельства и шутки Шико, приводимые де л’Этуалем в его «Журналах правления Генриха III и Генриха IV», позволяют представить себе умного и острого на язык человека, привыкшего к достаточной свободе поведения, чтобы выделиться из общего числа придворных и завоевать несомненную симпатию такого осторожного человека, как Генрих IV, который, по словам очевидцев, тяжело переживал смерть Шико, погибшего в 1592 году при осаде Руана.

Неуязвимость этого героя Дюма той же природы, что и неуязвимость Монте-Кристо. Шико — несомненный профессионал в военном деле, одна из лучших шпаг королевства. Он умен, начитан, многое умеет и замечает. Он действует всегда в рамках провиденциальных интересов: помогает королю Генриху III противостоять интригам Гизов, втягивающих Францию в пучину религиозной войны. Шико невозможно вывести из себя. На восклицание короля: «Ты дурак!» — он невозмутимо отвечает: «Это моя профессия». Ни друг, ни враг не в состоянии спровоцировать его на действия, которые он не считает необходимыми. Зато сам он настолько познал чужие слабости, что умудряется во всех ситуациях подчинять себе тех, кого хочет заставить что-то сделать. Действуя не в корыстных целях, а ради блага Франции, он практически никогда не поворачивает против себя перст Провидения и насмешливо поздравляет себя с тем, что управляет Францией руками короля, которого искренне любит. Он рассуждает о нем и о своем положении следующим образом:

«Поистине, кажется, один лишь я глубоко изучил это странное смешение развращенности и раскаяния, безбожия и суеверия, как один лишь я хорошо знаю Лувр с его коридорами, где проходило столько королевских любимцев на своем пути к могиле, изгнанию или забвению, как один лишь я без всякой опасности для себя верчу в руках эту корону, играю с нею, а ведь стольким людям мысль о ней обжигает душу, пока еще не успела обжечь пальцы» («Сорок пять». Ч. I, XVII).

Шико умеет наблюдать, умеет ждать, говоря, что «вода и время — два могущественнейших растворителя: один точит камень, другой подтачивает самолюбие» («Сорок пять». Ч. I, XVI). Если в «Графине де Монсоро» Шико свойственны широкий размах и веселье, внешне бесшабашное и заставляющее многих заблуждаться относительно его реальной роли в королевской политике, то в «Сорока пяти» — это уже умудренный годами человек, не позволяющий себе лишних движений, но при этом живущий со вкусом и успешно продолжающий исполнение своей миссии при французском короле.

Скорее всего, реальный Шико не был столь идеален и неуязвим, но Дюма-то воплотил в нем свою мечту о внутренней свободе!

И наконец, вспомним еще одного героя Дюма, который тоже претендует на полную свободу и идеальное соответствие Высшей Справедливости. У него даже имя говорящее — Сальватор («Спаситель»), Впрочем, это его ненастоящее имя. В действительности его зовут Конрад, — он внебрачный сын маркиза де Вальженеза. Перед смертью старый маркиз признал сына и завещал ему все свое имущество, но по воле хитрого племянника и его продажного адвоката завещание потерялось. Племянник унаследовал маркизу, а г-на Конрада выставили за дверь. Поначалу Конрад, пусть и уязвленный несправедливостью, считал, что не пропадет в жизни. Он неплохо рисовал и музицировал и вообразил, будто сможет прокормиться, давая уроки музыки и продавая свои картины. Жизнь внесла в его планы существенные коррективы. Таланта пианиста, срывающего аплодисменты на салонных вечерах в доме отца, оказалось недостаточно для того, чтобы учить музыке других. Акварели, казавшиеся «милыми», пока их автор был полупризнанным сыном маркиза, стали теперь никому не интересными. Первоначальные знания естественных наук не позволяли надеяться на то, чтобы найти даже самую примитивную работу в этой области. Короче, то, что вызывало умильные похвалы в свете, в реальной, жестокой жизни оказалось никому не нужным багажом. Уверенный, что ему придется умереть голодной смертью, Конрад чуть было не покончил с собой. По счастью, ему в последний момент довелось услышать проповедь монаха Доминика, говорившего о недопустимости уклонения от жизненных предначертаний. Конрад опомнился и отказался от мысли о самоубийстве.

Впрочем, самоубийство он все-таки инсценировал, чтобы окончательно успокоить на свой счет мстительного кузена, завладевшего его имуществом. После этого молодой человек стал искать свое место в жизни. И нашел: он стал комиссионером, то есть человеком, зарабатывающим на посредничестве и выполнении различных поручений. Этот род занятий позволял заработать достаточно, чтобы прокормить себя, но главное — он помог Конраду проникнуть в самые разные слои общества и, что называется, научиться жизни. На первых же страницах романа «Парижские могикане» мы встречаем его уже умудренным жизненным опытом. В отличие от Монте-Кристо мы не видим становления его сверхъестественных способностей. О прошлом Конрада мы узнаем только из его собственных рассказов. В первых же главах романа перед нами предстает человек искушенный, невозмутимый, хорошо знающий людей, пользующийся уважением всех, кто его знает, и конечно же неуязвимый. Сальватор решил посвятить свою жизнь борьбе с несправедливостью. Он участвует в политической борьбе республиканцев. Он улаживает распри между обитателями парижского дна. Он учит жизни людей более высоких сословий. Он покровительствует слабым и старается оказывать помощь в восстановлении справедливости, где бы и когда бы она ни была нарушена.

При всем этом у Конрада есть одна черта, резко отличающая его от Монте-Кристо и Шико: его образ, по сути центральный в романах «Парижские могикане» и «Сальватор», схематичен, он не оброс реальными жизненными чертами. Впрочем, таковы и другие герои названных романов. Однако именно схематичность позволяет говорить о Сальваторе как о наиболее полном и символическом воплощении двух основных принципов, делающих, по мнению Дюма, человека неуязвимым: провиденциальности и внутренней свободы, которая зиждется на жизненном опыте, постоянном самосовершенствовании и спокойном осознании себя в окружающем мире.

Но довольно теории. Давайте теперь посмотрим, как отражается в произведениях Дюма повседневная жизнь его современников и исторических лиц и как сквозь события этой жизни просвечивают законы провиденциальной гармонии. А заодно попытаемся заглянуть и на отдельные страницы биографии самого писателя, чтобы поинтересоваться, как вышеуказанные принципы проявлялись в его собственной жизни.

Глава третья

Путешествия

Подобно Монте-Кристо, Дюма много и со вкусом путешествовал. Он оставил огромное количество путевых заметок, которые теперь, по прошествии многих лет, приобрели, помимо литературных достоинств, еще и ценность исторических документов. Многое из того, что в разных странах уже исчезло, осталось жить на страницах произведений Дюма: исторические здания, целые улицы, знаменитые люди, этнические особенности малых народов, обычаи, фольклор.

Первым самостоятельным путешествием Дюма была поездка из Крепиан-Валуа (близ его родного города Виллер-Котре), где он служил у нотариуса, в Париж Воспользовавшись отсутствием своего начальника, Дюма и его друг Пайе решили съездить на три дня в столицу. У Пайе была лошадь. На нее сели вдвоем. Александр прихватил с собой ружье и охотничью собаку Пирама. У путешественников было на двоих 35 франков. По дороге приятели браконьерствовали и, останавливаясь в гостиницах, расплачивались в основном дичью. «В Даммартене мы пообедали за кролика и трех куропаток, и мы еще переплатили. Мы могли бы потребовать дать нам сдачу жаворонками» («Мои мемуары»). В Париже Дюма конечно же в первую очередь ринулся в театр и имел честь встретиться с самим Тальма, исполнявшим главную роль в трагедии де Жуй «Сулла». По возвращении в Крепиан-Валуа у отчаянных путешественников от 35 франков оставалось еще 20 су, и на радостях они пожертвовали их нищему. Однако радость поостыла, когда выяснилось, что начальник-нотариус вернулся из своей поездки раньше Дюма. Юноша получил суровый выговор, воспринял его как перст судьбы и, к счастью для последующих поколений, решил уйти со службы и перебраться в Париж окончательно.