Рыцарский долг - Александр Трубников

– А ты случайно не потомок пророка Моисея? – глотнув из фляги воды, ехидно поинтересовался рыцарь. – Тот своих евреев сорок лет по пустыне водил. Хочешь пить, Жак? – Не обращая ни малейшего внимания на уничижительные взгляды старого араба, Робер протянул сосуд скачущему рядом приятелю.

Жак молча принял флягу, чуть опустив свой платок, сделал три бережливых глотка и с благодарным кивком возвратил ее назад. Он настолько вымотался от монотонного пути, что не имел желания ни слушать, ни говорить и держался из последних сил. Нескончаемые, неотличимые друг от друга дни сливались в такие же одинаковые недели, словно их путь продолжался вечность. Каменная равнина, казалось, простирается до самого конца света, и там, впереди, откуда восходит солнце, нет и никогда не было никакого Багдада.

Совсем не так было в начале пути. Первые лье Большой Сирийской пустыни показались посланнику легкой прогулкой. Простиравшаяся вокруг местность напоминала раскинувшийся от горизонта до горизонта городской пустырь, где проплешины мелкого, плотно утрамбованного песка то и дело перемежались участками сухой глинистой почвы, густо покрытой сеткой трещин. Воздух там имел особый, ни на что не похожий пряный запах, напоминающий сладковатый аромат в лавке, торгующей восточными травами.

Жак, который провел детство среди лесов и полей альпийских предгорий, с удивлением обнаружил, что пустыня казалась необитаемой лишь на первый взгляд. На самом деле звериная жизнь среди песчаных волн била ключом не слабее, чем в густо заселенной Палестине.

Время от времени из-за невысоких барханов высовывалась острая мордочка любопытной лисы, выслеживающей хомяка или суслика, то и дело из-под копыт взлетали, шумно хлопая крыльями, разнообразные птицы, и в любое время дня, пошарив взглядом по небу, непременно можно было обнаружить высоко парящего хищника, который облетал свои владения в поисках добычи. Водились в этих местах и волки, и шакалы, и, если верить проводнику, иногда встречались смертельно опасные пустынные рыси.

Но Сен-Жермена больше беспокоил иной, несравнимо более опасный хищник – двуногий. Чем дальше они забирались в пески, тем больше мер безопасности принимал приор. Рыцари и сержанты теперь были разделены на три смены – караульную, которая, невзирая на жару, облачившись в полные доспехи, следовала в авангарде и арьергарде, бодрствующую, которая скакала без кольчуг и шлемов, но в любой момент была готова в них облачиться, и отдыхающую, которая спала в повозках. Если прибавить к этому четырех наблюдателей, сопровождающих караван со всех сторон на расстоянии голоса, то он не мог быть застигнут врасплох.

Дорога оказалась довольно оживленной – трижды за первую неделю пути они встретили огромные караваны, составленные из нескольких сотен тяжелогруженых верблюдов, идущих из Багдада в Дамаск и движущихся в сопровождении сильной охраны. Каждый раз при встрече их проводник-бедуин выезжал вперед и объяснялся с представителем своей гильдии, неизменно сопровождающим купцов, после чего они, уступая друг другу дорогу, расходились, ловя на себе привычно подозрительные взгляды арабских всадников, скачущих на легких тонконогих лошадях, и бедуинов, оседлавших боевых дромадеров.

Чужие дела здесь никого не интересовали. Гонит дурак-киликиец через пустыню волов, каждому из которых ежедневно нужно не меньше двух мехов воды и три меры зерна, – это его дело. Кто знает, может, он богат, как индийский раджа? Взял в охрану вместо местных воинов глупых и неповоротливых франков, которые в пустыне беспомощны, словно заплутавшие в горах дети, – опять же сам виноват. Если на разбойников наткнется, будет у тех богатая добыча, о которой не зазорно на старости лет внукам рассказывать…

Но, к великому огорчению скучающего в пути Робера, проезжающие мимо купцы так и не рискнули атаковать отряд, который в любое время дня и ночи представлял собой грозную силу, способную дать достойный отпор любому, кто захотел бы проверить, насколько франкские кони медлительны, а сами франки – неповоротливы и беспомощны.

Тем временем мягкий климат Иордании с каждым днем менялся, становясь все жестче и злее. Ночи делались ощутимо холоднее, а дни – жарче, воздух все суше, а пыль, которую ветер швырял в лица путникам, – все крупнее. Еще через несколько дней среди песчаных дюн начали встречаться крупные каменные обломки. С каждым переходом их становилось все больше и больше, и в один прекрасный день Жак, несущий службу наблюдателя впереди отряда, поднявшись на невысокий холмик, обнаружил, что вся пустыня превратилась в огромное скопление камней.

Климат, и без того не баловавший посланников, теперь стал вовсе невыносим для всех – и для людей, и для животных. Ночью на смену нестерпимой жаре приходил непривычный, почти что зимний холод, а к утру укрывавшие землю камни остывали настолько, что у волов и лошадей из ноздрей валил пар, а крыши фургонов покрывались тонким слоем инея. Жак и представить себе не мог, что где-то на земле существуют подобные места. «Наверное, настоящий ад выглядит именно так», – думал он, косясь по сторонам.

Недели пути, проведенные среди то ледяных, то нестерпимо жарких камней, казались годами, и в голову путникам сами собой стали приходить мысли о тщете бытия и безнадежности любых начинаний. Каменная пустыня словно пыталась их раздавить, заставить смириться со своей судьбой и показать, сколь ничтожен человек, оказавшись один на один с безучастной и недружелюбной стихией. Многие рыцари и сержанты тоже начали понемногу падать духом, и даже неугомонный жонглер Рембо перестал на привалах играть на лютне и распевать свои шансоны.

Жака отвлек от недобрых воспоминаний голос Николо Каранзано, который, выглядывая из фургона, что-то рассказывал Роберу. Судя по всему, де Мерлан, несмотря на жару, снова выпросил у мастера Грига немного огненной шотландской воды, слегка окосел и теперь находился в философском настроении.

– Именно сюда уходили библейские пророки, чтобы разговаривать с Богом и архангелами, – вещал образованный флорентинец. – Они проводили здесь недели и месяцы, а потом возвращались к соплеменникам и диктовали свои пророчества, которые потом составили почти весь Ветхий Завет…

– Представляю, – бурчал, косясь на не поощрявшего даже невинного богохульства приора, де Мерлан. – Мне в этих местах с мечом, в доспехе, в окружении лучших рыцарей Заморья, и то не по себе. А если забраться в эти места босиком, в рубище, да пробыть одному неделю-другую… Теперь я понимаю, отчего иудейский Бог всегда такой грозный и жестокий.

Жак открыл было рот, чтобы попросить приятеля богохульствовать потише, как вдруг многомудрую беседу арденнского воина и ломбардского студента прервал дикий вопль брата Серпена, который скакал в передовом дозоре.

– Будь я проклят! – ревел на всю пустыню широкоплечий нормандец, размахивая над головой мечом. – Но похоже, что эти треклятые камни наконец-то закончились, и впереди лежит обычная земля!

Путники пришпорили коней, кнуты погонщиков захлопали по спинам ревущих волов, выбивая из них пыль, отряд ускорился. Вдали, у самого горизонта, появилась тонкая зеленая полоска, она стала шириться и утолщаться. Каменная безжизненная равнина мало-помалу превратилась в обитаемую местность с островками зеленеющих кустарников и частыми оазисами, а дорога, до этого прямая, как стрела, зазмеилась, огибая овраги и невысокие холмы. Еще через три дня пути оазисы слились в большие пальмовые рощи, а справа и слева засияли белые квадратные домики арабских деревень.

– Кто бы мог подумать, – оглядываясь по сторонам, пробормотал Робер, – что при виде самой что ни на есть обычной травы у меня будут слезы наворачиваться на глаза.

Настал вечер, и торжествующий проводник объявил:

– Завтра будем поить коней в Евфрате!

К полудню следующего дня перед взорами пораженных братьев уже расстилалась пойма великой месопотамской реки.

– Если бы я не был уверен, что мы находимся в Ираке, – произнес успевший повоевать в Египте Сен-Жермен, – то я бы решил, что мы оказались где-то в долине Нила. Неудивительно, почему франкские путешественники постоянно путали Вавилон и Каир. Если отправиться в путь, не умея ориентироваться по звездам, то можно быть волне уверенным, что вскоре пред тобой покажется не Багдад, а стены Каира или Дамьетты…

Долина, зеленая и богатая на урожай, оказалась заселенной плотнее, чем окрестности Акры. Пальмы – высокие и стройные, чьи верхушки находились на такой высоте, что для того, чтобы разглядеть свисающие грозди поспевающих фиников, братьям приходилось запрокидывать головы до ломоты в затылках, давно уже перестали грудиться небольшими рощами, превратившись в сплошной, тянущийся до самого окоема ровный и густой лес. И этот лес был для обитателей здешних мест источником настоящего благоденствия.