Рыцарский долг - Александр Трубников

Жак возвратился в лагерь и уснул, едва его голова коснулась дорожного мешка. Сон его был легким и счастливым. Он видел смеющуюся Зофи в белом льняном платье, бегущую к нему по полю ярко-желтых одуванчиков, каких нет нигде, кроме родного Монтелье, и отца, который стоит у раскрытых ворот и протягивает ему повод оседланного коня, словно провожая сына в дальнюю дорогу…

Сержант проснулся, ощущая на сердце давно позабытую легкость, какую он испытывал, наверное, только в отрочестве, во время учебы в монастыре, после отпущения грехов и святого причастия. Вся его жизнь, которая в последнее время превратилась в нескончаемую борьбу за выживание, словно обрела иное значение и наполнилась особым смыслом. Если до этого он воспринимал их поездку как простую обязанность орденского сержанта, которую он должен исполнять как плату за спасенную жизнь, то теперь он в полной мере осознавал себя частью крестоносного братства рыцарей Святого Гроба. Далекий, загадочный Багдад стал его единственной и вожделенной целью, рядом с которой все прежние страхи и устремления меркли, как исчезают с небосвода звезды при появлении первых солнечных лучей.

Отряд продолжал двигаться по краю Галилейской долины. Рембо время от времени брал в руки лютню и, скрашивая монотонность пути, наигрывал какую-нибудь веселую прованскую мелодию, а понемногу оправляющийся Каранзано рассказывал о своих студенческих похождениях и бесчисленных интрижках.

После полудня, когда в просветах между холмами стал просматриваться южный край Галилейского моря, перед глазами у посланников выросла одиноко стоящая гора.

– Она напоминает мне тушу огромного кабана, который лежит посреди поляны, уткнувшись носом в землю, – заявил Робер, который как раз рассказывал друзьям про большую охоту в Арденнском лесу, которую устроил в честь короля Филиппа-Августа его покойный дядюшка, граф де Ретель. – Неплохое, однако, место, если нужно защищаться от врага, – добавил он, оглядывая окрестности, – а уж если там, на плоской вершине, поставить добрую крепость, то можно, пожалуй, все эти земли от Тивериады до Капернаума так прижать, что мышь без спросу не проскочит…

– Ты прав, Робер, – ответил Сен-Жермен. – Это место, гора Фавор, и в самом деле ключ не только к Галилее, но и ко всему королевству…

– Мессир! – Его рассказ прервал дозорный из арьергарда. – Нас догоняет большой конный отряд, и разрази меня гром, если это не воины, а простые купцы!

– Кто это может быть? – задал вопрос приор.

– Похоже, – прикладывая ладонь ко лбу, ответил Робер, – что эмир аль-Талум все же решил не упускать добычу.

– Рыцарям и сержантам! – скомандовал Сен-Жермен. – Надеть доспех и не высовываться из-за повозок! Пусть думают, что нас мало. Тогда, если захотят напасть, сделают это сразу, а иначе будут преследовать и нападать по ночам. Брат Серпен, оставайся пока с обозом. Проследи, чтобы рыцари и сержанты полностью вооружились. Оруженосцев также на конь и пусть приготовят копья. Укройтесь за фургонами и ждите моей команды.

Приняв все необходимые меры, приор подозвал к себе трех рыцарей и трех сержантов караульной смены, в числе которых оказались Жак и Робер.

– Наденьте шлемы, братья, и приготовьтесь к бою, – сказал он, направляя коня в сторону приближающегося отряда.

Отъехав от каравана на расстояние в половину полета стрелы, рыцари выбрали небольшой холмик и, выстроившись в шеренгу, стали ждать приближения врага.

– Человек тридцать, от силы сорок, – всматриваясь в катящееся прямо на них пыльное облако, произнес Робер, – хотят атаковать нас с ходу. Если бы это была разведка – то не мчались бы сломя голову.

Тем временем всадники, разглядев рыцарский авангард, а затем и караван, замедлили ход, перевели коней с бега на шаг, а затем и вовсе остановились. От общей массы отделились три всадника.

– Похоже, вы правы, это воины Алима, – щурясь от солнца, сказал мастер Григ. – Вот и отлично!

Сен-Жермен поднял было руку, чтобы остановить киликийца, но было уже поздно. Не дожидаясь приближения парламентеров, тот достал из-за пазухи и поднял высоко над головой охранный фирман. Реакция мусульман оказалась молниеносной. Все трое парламентеров, чуть не подпрыгнув в стременах, завыли, словно стая голодных шакалов, резко осадили своих лошадей и, продолжая вопить на ходу, что было духу припустили обратно.

– Если это и воины Алима, – зашевелились под шлемом усы де Мерлана, – то нападают они на нас явно на свой страх и риск. Вот что, мастер Григ! Этой твоей парадной кольчужкой только сусликов пугать, а показывать сарацинам другие фирманы я бы теперь не рискнул. Так что, огрей-ка своего Лаврентиус-Павла плеткой да скачи что есть духу в укрытие. А мы уж тут сами как-нибудь справимся.

Киликиец не стал тратить времени на пустые препирательства. Он в точности выполнил все указания Робера, и вскоре его знаменитый германский першерон, оскорбленный до глубины души непочтительным обращением, недовольно храпя, двигался в сторону обоза, который издалека казался вымершим и беззащитным. Тем временем незнакомые всадники, отправив в тыл запасных лошадей, развернулись широким строем и, не прекращая, на первый взгляд беспорядочного, движения, стали приближаться к рыцарям. В руках у них замелькали луки.

– Щиты!!! – закричал страшным голосом Сен-Жермен.

В воздухе засвистело и зажужжало, и через мгновение Жак понял, что кочующее по хроникам избитое выражение «град стрел» – это отнюдь не фигура речи. Едва он успел выставить перед собой каплевидный кавалерийский щит, как по его поверхности часто застучало. Две или три стрелы со звоном отскочили от шлема, недовольно всхрапнул уколотый через хаурт[9] Бургиньон.

Непроизвольно втянув голову в плечи, Жак подивился мастерству наездников, которые, постоянно перемещаясь, успевали пускать в их сторону стрелы без видимого перерыва. Напавшие на них воины, кем бы они ни были, оказались умелыми и дисциплинированными бойцами. Однако против братьев их луки были бессильны. Вскоре, как нападавшим, так и защищающимся стало понятно, что стрелы не приносят ни тяжеловооруженным рыцарям и сержантам, ни их хорошо защищенным коням ни малейшего ущерба. Мусульмане, чьи колчаны почти опустели, решили сменить тактику. Повинуясь команде, всадники, словно стайка испуганных мальков, одновременно бросились назад.

– Отходим! – крикнул Сен-Жермен. – Сейчас они либо убегут, либо бросятся в атаку.

– Что-то не похожи они на тех, кто вот так, за здорово живешь, выйдет из боя, – разворачиваясь и давая шпоры коню, крикнул в ответ Робер.

– Серпен, вы готовы? – поравнявшись с повозками, воскликнул приор.

– Да, мессир! – отозвался брат-рыцарь.

– Оруженосцам, подать копья! Рыцарям и сержантам, построиться для ударной атаки!

– Вот это правильно, мессир! – одобрительно отозвался Робер, принимая у Рембо тяжелое боевое копье.

Жак занял место во втором ряду, за спинами у рыцарей и по команде приора, одновременно с остальными сержантами, достал из ножен меч.

Пока рыцари формировали строй для атаки, сарацины убрали луки, сомкнулись и теперь неслись прямо на них, выставив вперед свои копья. Их строй оказался раза в три шире, чем шеренга набирающих скорость всадников, и Сен-Жермен, оценив обстановку, почти перед самой сшибкой успел скомандовать: «Сержанты, по пять человек, разъехаться и прикрывать фланги!»

Две разогнавшиеся конные лавы сошлись, словно льдины во время ледохода, с грохотом и вздымая на дыбы коней. Рыцарская шеренга ударила по врагам, и ни одно из десяти копий не прошло мимо цели. Кожаные доспехи, вполне пригодные для защиты от стрел и сабель, не смогли защитить своих хозяев. Острые стальные наконечники, в которых к моменту удара сосредоточилась вся мощь тяжелого всадника и несущегося галопом коня, с хрустом входили в живую плоть и пронзали тела степняков насквозь, выходя наружу из спин, словно у попавших в ловчую яму волков, скользкими кровавыми кольями. Через несколько мгновений души десятерых воинов уже отправились на мусульманские небеса, а пятеро или шестеро, чудом оставшись в живых, выбитые из седел и покалеченные, корчились на земле под копытами разгоряченных от боя коней.

Сержанты на левом фланге встретили вражеские копья на щиты. Тонкие древка сарацин, предназначенные для ударов по легкой пехоте, не выдерживая столкновения с толстыми дубовыми досками, обтянутыми воловьей кожей и оббитыми железными полосами, с треском ломались. Вылетающих прямо на них всадников братья встречали длинными кавалерийскими мечами, против которых мусульмане оказались бессильны. Правому флангу, где находился Жак, пришлось тяжелее – щиты, прикрывающие левый бок, не защитили от копий и оказались лишь обузой. Жак, чьи чувства в боевой горячке обострились до предела, смог уклониться от направленного на него наконечника и, дождавшись, когда перед ним появится спина не успевающего осадить коня всадника, точно выверенным ударом – от корпуса, обрушил меч на прикрытый кожаной защитой загривок. Сарацин с разрубленной шеей рухнул на землю. Двум его товарищам, которые скакали слева, повезло гораздо меньше. Нападавшие атаковали, сжимая копья на восточный манер, обеими руками, и, уступая рыцарям в силе удара, значительно превосходили их в точности. Один степняк вогнал копье прямо в глазное отверстие полумаски, другой угодил своему противнику точно под подбородок.