Опыт Октября 1917 года. Как делают революцию - Алексей Сахнин

Третья статья Сталина – «Первое мая» вообще не дает оснований судить об особенностях его позиции. Зато весьма интересно проанализировать его речь, произнесенную 18 апреля (во время празднования Первого мая) на одном из митингов. В ней Слассер видит последний шаг Сталина в его мимикрии под «ленинца». Однако присмотримся к словам будущего «вождя всех народов». Сталин констатирует наличие в стране двух властей (правительство и Совет) и добавляет: «Отношения между этими двумя властями все более обостряются, былое сотрудничество между ними падает (! – А. С.)». Сталин не только не признает своей «ошибки», напротив, он подчеркивает правоту своей прежней линии на поддержку правительства «постольку поскольку» и лишь добавляет, что соглашение между Советом и правительством исчерпывает себя. Что ж, еще в марте Сталин предупреждал, что такой момент настанет. Теперь, говорил Сталин, «рабочие и солдаты должны ясно и определенно сказать: кого же они считают своим правительством, Временное правительство или Совет рабочих и солдатских депутатов?».

Вообще, конечно, и здесь можно отметить некоторое влияние на Сталина ленинских идей. Сталин отказывается от своей прежней выжидательной линии и призывает теперь отказать правительству в поддержке, а также развивает идею Ленина об углублении общественных противоречий. Однако с другой стороны, сам Ленин также корректировал свои взгляды. Можно говорить, что союз Ленина со Сталиным объяснялся взаимной близостью их политических позиций.

Эта близость станет особенно очевидна в дни работы (и непосредственно после завершения) Петроградской общегородской конференции 14–22 апреля. За эти дни изменится и политическая позиция Ленина, и его основных оппонентов в партии; но еще существенней то, что круто изменится политическая ситуация в стране.

Пока же «генералы» и «офицеры» определялись, чья стратегия – Ленина или Каменева – им ближе. Перед этими двумя полемистами с изумлением застыла вся партия, ожидая от них аргументов, лозунгов и идей. Поначалу казалось (и именно это ощущение и стремился передать Суханов), что большинство сколько-нибудь влиятельных партийных инстанций целиком на стороне той политической платформы, которую олицетворял внутрипартийный режим «тройки» во главе с Каменевым, и которая была отражена в резолюциях большевиков, оглашавшихся на советском совещании, а также в статьях в «Правде» второй половины марта – начала апреля.

Так, обсуждению ленинских тезисов было практически полностью посвящено заседание Петербургского комитета РСДРП(б) 8 апреля. Выступали два докладчика – С. Я. Багдатьев и Залежский. Последний впоследствии (в мае 1927 г.) утверждал, что если его содокладчик выступал от имени «большинства Петербургского комитета, … критиковал основные мысли тезисов тов. Ленина», то сам он «выступил в защиту тезисов тов. Ленина от имени незначительного меньшинства» ПК, «их (тезисы – А. С.) в то время принявшего». Однако текст протокола, несмотря на свою краткость, не позволяет согласиться с позднейшей интерпретацией самого Залежского.

В действительности оба докладчика критически оценивали содержательную сторону ленинской программы и противопоставляли свои предложения тому самому «незначительному меньшинству», которое уже готово было солидаризироваться с вернувшимся на родину лидером партии. Однако некоторая разница в выступлениях Багдатьева и Залежского все же была.

Багдатьев хоть и завершил свою речь ритуальным признанием правоты Ленина «в основе», но отметил, что его тезисы «практически не подходят», т. к. не дают никаких конкретных политических рецептов. Он призвал «исключить совершенно» такие предложения Ленина, как требование не парламентского правления, а республики Советов, призыв к обновлению Интернационала, все инициативы Ленина относительно реорганизации и теоретико-стратегического перевооружения партии. Остальные ленинские тезисы Багдатьев также не оставил без внимания; он считал преждевременной мысль о завершении буржуазно-демократического этапа революции; по поводу требования Ленина отказать Временному правительству в какой бы то ни было поддержке и перейти от тактики «требований» к тактике его «разоблачения», Багдатьев говорил, отклоняя ленинский радикализм за его непрактичность: «Иначе нельзя… Говорим, требуем опубликования договоров, зная что это безнадежно. Иногда необходимо… Ленин увлекся». Иными словами, Багдатьев полностью отвергал практически все идеи и предложения Ленина.

Выступление Залежского было выдержано в другом ключе. Он, как мог, доказывал (или утверждал не аргументируя), что нынешняя позиция Ленина и вся политика ПК с начала революции вовсе не противоположны, напротив, они в целом совпадают. «Ленин сумел оценить момент, и понял то, что ПК делал и вынес на своих плечах» – говорил он. Залежский, бывший в первой половине марта основным оппонентом Шляпникова и приложивший немало усилий для того, чтобы блокировать проведение партией положений Манифеста РБ ЦК от 27 февраля, теперь заявлял: «О поддержке Временного правительства – ПК никогда не говорил». Залежский убеждал собравшихся, что точка зрения Ленина не есть что-то новое, что «Ленин не изменил взглядов, и раньше также относился к вопросам о революции, как и теперь». В этом ключе, по мнению Залежского, и рассуждает Ленин: «Он указывает, что буржуазно-демократическая революция не закончена, и Россия только, мол, при социальной революции – союзник Западной Европы…». Такая интерпретация мысли Ленина выглядит, разумеется, натяжкой, но Залежский всеми силами стремится задним числом сблизить позиции ПК (и свои собственные) и тезисы вождя. В итоге, он соглашается с двумя из десяти тезисов Ленина: с тем что требование республики Советов (вместо парламентаризма) – есть правильный и своевременный шаг, а также с призывом к переименованию партии в коммунистическую.

При этом он все же оспаривал некоторые предложения Ленина. Так, по его мнению, не следует отказываться от тактики «обращения к народам для выработки совместно способов мира». Как известно, Ленин видел в этой тактике скрытое оборончество, т. к. она подменяла антивоенную борьбу внутри страны бумажными резолюциями и обращениями в адрес народов воюющих стран. В другом важнейшем пункте – об отношении к Временному правительству – Залежский, уходя от обвинений в поддержке правительства, подчеркивал, что тактика ПК заключается в «непротиводействии в его (правительства – А. С.) революционном движении». Противоречия между ленинской оценкой правительства как «империалистического» и собственным признанием его «революционного движения» Залежский как будто не видит.

Но, как бы то ни было, Залежский, выступавший в марте критиком Шляпникова справа и организовавший в ПК оппозицию левому курсу РБ ЦК, в первой половине марта, оказался теперь левее той части членов ПК, которую представлял Багдатьев (т. е., судя по всему, большинства). Однако, его взгляды вовсе не представляли собою крайне левый фланг ПК. Как минимум трое выступавших – Л. Сталь, Н. Антипов и И. Рахья выразили свою полную солидарность с Лениным – по всем пунктам его новой апрельской программы. Таким образом, можно говорить о наличии трех групп в ПК. Причем, если ветераны комитета, его традиционные лидеры в той или иной степени встали в оппозицию Ленину, то рядовые партийцы, выходцы из районных комитетов, лишь недавно занявшие места в ПК, готовы были его поддержать.

Отметим еще одну интересную деталь. Один из новоявленных сторонников Ленина – Антипов, соглашаясь с ленинской программой, вместе с тем, воспроизвел логику рассуждений Залежского, утверждая, что разницы между «апрельскими тезисами» и той политической практикой, которую проводил ПК в предшествующие полтора месяца нет или почти нет: «тезисы Ленина – лишь ясное и точное изложение того, что в запутанном виде в жизнь проводится нами… Если выкинуть пункт 5 (т. е. требование республики Советов, а не парламентаризма – А. С.), выкинуть нашу жизнь. В тезисах Ленина нового нет ничего».

«Товарищам из районов» (так их рекомендовал Залежский) казались несущественными доктринальные расхождения лидеров, но их вдохновляла перспектива радикального действия, на которую их настраивала уличная стихия, с которой они имели дело изо дня в день. Они чувствовали объективную логику революции, которая вела к углублению общественных антагонизмов и требовала быстрых и максимально глубоких преобразований и уже потому они готовы были легко перешагнуть через барьер идеологической (и теоретической) марксистской традиции (т. е. через то, что Ленин назовет «старым большевизмом»). Если Каменев и его сторонники исходили из интеллектуальной схемы, усвоенной за долгие годы, то «унтер-офицеры» большевизма выражали настроения революционной улицы, не признающие схем и правил.