Стремнина - Бубеннов Михаил Семенович

— Вы все новички тут… — заговорил Морошка, присев на чурбан, выброшенный рекой и ободранный наголо. — Где вам знать, сколько маеты было с этим зарядом? Бывало, завалим всю площадку небольшими мешками да как опутаем их проводами — паутина, да и только! Попробуй спусти такой заряд без обрыва. Все лето мучились. Это нынче надумали шить длинные мешки. Но все равно ведь делим на секции.

— Люди вообще любят все сложное, — сказал Кисляев. — Просто удивительно. Если что-нибудь задумают, обязательно сотворят громадину, со множеством разных ненужных узлов и деталей. Что хочешь возьми из техники — все задумывалось большим и сложным. И только сама жизнь заставляет все упрощать.

— Это так… — согласился Морошка. — Люди вроде бы опасаются простоты.

— Точно!

— Похоже, она лежит за какой-то гранью, — продолжал Морошка. — И людям почему-то трудно переступить эту загадочную грань. Даже когда надо сделать всего лишь один шаг.

— Люди боятся не только простоты, — с кислой миной заметил Мерцалов. — Всего на свете. Что поделаешь? Трусливы от природы.

— Чепуха, — ответил Морошка. — Вон дети совершенно бесстрашны.

— А подрастут — станут трусливыми, — не сдавался Мерцалов. — У каждого от рождения есть бациллы трусости, а потом они развиваются, как говорят ученые, под воздействием среды. Оттого и бывают массовые вспышки этой болезни.

— Понес ахинею! — в сердцах крикнул Кисляев. — Это трусливые-то совершили революцию и создали новую власть в мире? А другие трусливые победили в такой войне? А третьи — первыми полетели в космос? И как только поворачивается у тебя язык?

Все неловко замолчали, стараясь избежать всеобщей ссоры. А немного погодя Арсений Морошка заключил раздумчиво:

— Если есть, ее выжигать надо…

— Трусость-то? Из душ? — переспросил Николай Уваров. — А кто будет выжигать?

— Лучше всего, если каждый сам у себя, — ответил Морошка. — Однажды меня укусила змея. Так я сам выжег место, зараженное ядом.

— Не каждый это сможет.

— Хочешь жить человеком — выжигай!

От спаровки долетел голос Демида Назарыча:

— Давай сюда!

Все повскакали со своих мест.

— Неужели поставил?

— Видишь, машет…

— Ну, братцы, видать, отзагорали!

— На то похоже…

— Покурить будет некогда.

V

Теплоход «Отважный», с укрепленной перед носом спаровкой, осторожно подошел к вешке у якоря. Изловив в воде канат, рабочие скрепили его скользящей петлей с зарядом, и теплоход начал медленно отходить — спускаться по течению.

Напряженно щурясь, Арсений наблюдал с теплохода за тем, как поднимается из бурлящей стремнины натягивающийся канат, как ведет себя на дальнем его конце, у якоря, вершинка сильно склоненной течением сигнальной вешки. Вот она чуть дрогнула, будто ее случайно задела хвостом рыбина. Морошка весь напрягся в ожидании. Прошло еще несколько секунд, и вешка затряслась вдали, как былинка под ветром. Канат натянулся до предела — значит, спаровка находилась над камнем. Теперь дорого было каждое мгновение, и Морошка, вскинув руку, крикнул:

— Поше-е-ел!

Заряд уже начал сползать по наклонной площадке, покрытой линолеумом. Чтобы не произошло обрыва, рабочие с двух сторон ухватились за жерди и осторожно спустили заряд в воду. Белое пятно, вроде огромной медузы, помаячило в пучине реки и исчезло, но Морошка и рабочие почему-то продолжали всматриваться в бурлящие воды. Только один Демид Назарыч, торопливо орудуя катушкой, следил лишь за убегающим в реку проводом. Через минуту он подумал вслух:

— Не оборвало бы…

Обрывы магистрального провода, который сносило течением и забивало среди камней, не были редкостью. Арсений перевел взгляд на убегающий в реку тоненький провод, от волнения ухватился за фальшборт и крикнул рабочим на спаровке:

— Всем на борт!

Обернувшись на голос прораба, увидев его лицо, рабочие с тревогой бросились на теплоход. Прогнав их на корму, где стоял Володя с красным флагом, Морошка нагнулся к Демиду Назарычу:

— Довольно. Здесь плохое место. И на самом деле, не оборвало бы…

Демид Назарыч смерил на глаз, сколько ушло провода, и вопросительно взглянул на прораба.

— Ничего! — ответил Арсений. — Заряд-то небольшой!

Стараясь понять, что задумал Морошка, Игорь Мерцалов, нарушив приказ, выскочил к рубке. Услышав разговор прораба со взрывником, он бросился вперед:

— Стой! Что делаешь? Стой!

Его голос заглушило очень тревожным, очень жалобным воем: похоже было, что и теплоход боится близкого взрыва. Оборвался вой как-то внезапно, с надсадой, словно у теплохода иссякли все силы. На помощь к нему пришли с раскатистым эхом далекие горы, но едва оно откатилось и заглохло — теплоход сильно вздрогнул, и перед ним, как никогда близко, в одно мгновение вырос до небес гигантский черный кедр, каких не найдется во всей приангарской тайге. Разрастаясь со сказочной быстротой, его крона вспыхнула на солнце, будто объятая пламенем. А через несколько секунд по гребнистой стремнине перед теплоходом с шумом ударило градом камней.

Арсений стоял бледный и точно ослепший. Кажется, он пытался разжать губы, но не мог.

Вскоре кедр-великан потух, расплылся, стал оседать, и на теплоход двинулась широкая завеса дыма. Клубясь, она расстилалась по всей шивере. На какое-то время теплоход оказался в белесой и душной мгле, и только когда впереди развиднелось, обозначились очертания далеких гористых берегов, Арсений наклонился к Демиду Назарычу и радостно выкрикнул:

— Твоя взяла, батя!..

Снимая спасательный жилет, Морошка встретился взглядом с Терентием Игнатьевичем, который вроде бы с опаской выглянул из-за штурвала:

— Давай вперед, поглядим…

Все взрывники, толпившиеся теперь вокруг рубки, оживленно толковали о взрыве:

— А здорово шибануло!

— Весь заряд сработал что надо!

— Качать батю!

Торопясь, с остервенением срывал с себя жилет Игорь Мерцалов. Когда теплоход, возвещая о взрыве, взвыл над рекой, он с перепугу так бросился на корму, что поскользнулся на железной отдраенной палубе и едва не вылетел за борт. Поднялся он под хохот рабочих, с окровавленной щекой. Теперь, опомнясь и мучаясь от стыда, Игорь Мерцалов решил сцепиться с прорабом, от которого только и жди какой-нибудь каверзы или беды. Нарочно для большего эффекта размазывая кровь по всему лицу, он прокричал, шагнув к Морошке, охрипшим от страха голосом:

— А ну, прррораб, давай говорить?

— И так ведь охрип, — ответил Морошка, не оборачиваясь.

— Заботишься? А зачем же тогда рискуешь?

— Никакого риска. Один расчет.

— У вас кругом расчеты! И кругом просчеты! — закричал Мерцалов, сделав к Морошке еще один шаг. — Ты, прррораб, если хочешь, рискуй своей жизнью! А моей не смей! Какое у тебя на это право?

— А любишь ты жизнь, — заметил Арсений.

— Люблю, ну и что же?

— Да только свою.

— А что, и твою прикажешь любить?

— Не мою, а всю, какая есть, — ответил Морошка, так и не удостаивая Мерцалова взглядом. — От орлиной до муравьиной…

— А на кой мне это сдалось? — прокричал Мерцалов, да так, что брызги долетели до прораба. — Какая мне от этого польза?

— Другим человеком станешь, — ответил Морошка. — Не будешь бояться риска. Не будешь трусить. Сам говорил…

— Я трус, да?

Мерцалов кинулся было к Морошке, но рабочие-солдаты, стоявшие настороже, вовремя схватили его и оттащили к рубке. Вырываясь, он кричал и кричал:

— Ну, погоди, рррожа! Погоди, вот приедет Родыгин, он тебе покажет! Погоди…

Но Арсений так и не оглянулся назад. Все время он стоял прямо, вытянувшись во весь рост, словно на параде, и напряженно всматривался в черную от пороховой гари струю, по которой медленно поднимался теплоход. И когда вся стремнина впереди заиграла на вечернем солнце густой зеленью, Морошка обернулся и проговорил устало:

— Беда за бедой.

Рабочие бросились к Морошке, столпились вокруг него и с минуту сосредоточенно всматривались в бурлящие воды.