До того, как она встретила меня - Джулиан Барнс

— Последнюю часть я, конечно, придумал.

— Ну конечно. Я же тебе никогда ничего подобного не говорила. Правда?

— Нет, ты мне рассказывала только до кафе, а об остальном я догадался. Что-то в твоем выражении рассказало мне об остальном.

— Ну не знаю, правда ли это. Не помню. И в любом случае, Грэм, мне было двадцать два года или даже двадцать один, и я приехала в Италию впервые. И никуда не ездила прежде отдыхать ни с кем, кто был бы таким милым со мной, как Бенни.

— Или имел бы столько денег.

— Или имел бы столько денег. А это плохо?

— Нет. Не могу объяснить. И, конечно, не могу оправдать. Я рад, что ты тогда поехала в Италию. Я рад, что ты не поехала одна, так было безопаснее. Я рад, что ты поехала с кем-то, кто был с тобой милым. Я рад — полагаю, должен быть рад, — что ты там ложилась с ним в постель. Все это я знаю поэтапно. Я знаю логику этого. И только рад. Просто мне хочется еще и плакать.

Энн сказала мягко:

— Ведь тогда я не была знакома с тобой! — Она поцеловала его в висок и погладила другую сторону его головы, словно утишая возникшую там бурю. — А если бы я знала тебя тогда, то я бы хотела поехать с тобой. Но я тебя не знала. А потому не могла. Все так просто.

— Да.

Это было просто. Он посмотрел на карту, прослеживая путь, который, как он знал, Энн проделала с Бенни за десять лет до того, как он познакомился с ней. По побережью, через Геную в Пизу, наискосок во Флоренцию, Римини, Урбино, Перуджа, Ареццо, Сиена, обратно в Пизу и снова на север. В эту минуту Бенни как раз отобрал у него большой кусок Италии. С тем же успехом он мог бы взять ножницы, разрезать карту напрямик от Пизы до Римини, сделать параллельный разрез через Ассизы, а затем приложить нижнюю часть Италии к тому, что осталось от верхней. Превратить ее всего лишь в низкий сапожок с пуговичками сверху вниз с одной стороны, какие носят дорогие шлюхи, во всяком случае, как ему казалось.

Ну, они могли бы поехать в Равенну. Мозаики он ненавидит. Нет, он по-настоящему ненавидит мозаики. Бенни оставил ему мозаики. Большое спасибо, Бенни.

— Мы могли бы поехать в Болонью, — сказал он наконец.

— Но ты ведь уже был в Болонье?

— Да.

— Ты ездил в Болонью с Барбарой.

— Да.

— Ну, Болонья так Болонья. Приятный город?

— Я забыл.

Грэм снова уставился на карту, Энн поглаживала его голову сбоку, пытаясь не чувствовать себя виноватой в том, в чем, она знала, было глупо чувствовать себя виноватой. После нескольких минут созерцания Грэм сказал негромко:

— Энн…

— Ну?

— Когда ты ездила в Италию…

— Ну?

— С Бенни.

— Ну?

— Где-нибудь там… где-нибудь там… Не думаю, что ты могла запомнить… — Он поглядел на нее с тоской, с мольбой, с надеждой. Она томилась желанием сказать в ответ то, что он хотел услышать. — …Но где-нибудь там было… и ты можешь вспомнить… вспомнить твердо…

— Что, милый?

— Что у тебя случились месячные?

Они начали тихонько смеяться вместе. Они поцеловались немножко неуклюже, словно оба никак не ожидали, что поцелуются, а затем Энн решительно сложила карту.

Однако на следующий день, когда Грэм вернулся домой на несколько часов раньше Энн, он поймал себя на том, что направился к ее книжным полкам. Он встал на колени перед третьей полкой снизу и посмотрел там на путеводители. Парочка путеводителей по Лондону, один по Пеннинам — никакого значения не имели. Путеводитель для студентов по Сан-Франциско; Джеймса Морриса — по Венеции; путеводители-справочники по Флоренции (разумеется!) и югу Франции; Германия, Испания, Лос-Анджелес, Индия. Он не знал, что она побывала в Индии. С кем она была в Индии, прикинул он, однако без особого рвения или ревности, если на то пошло, возможно, из-за того, что у него не было особого желания поехать туда самому.

Он вытащил пачку карт, засунутую в конце полки. Определить сразу, каких именно городов, было непросто, так как Энн не потрудилась сложить их аккуратно, как сделал бы он, титульной стороной наружу. Он прикинул, не характерна ли такая небрежность для всех женщин: его не удивило бы, будь это так. В конце-то концов, в пространственном и географическом ориентировании женщины ненадежны. Они часто лишены природного ощущения севера, а некоторые даже с трудом отличают, где право, где лево (как Элисон, его первая подружка: когда в машине ее спрашивали, куда повернуть, она поднимала кулак и смотрела на него, будто на нем была наклейка «ПРАВО» или «ЛЕВО», а затем прочитывала водителю, что указывала ее рука). Он прикинул, в чем заключается причина — во внешних условиях или в структуре мозга?

Кроме того, женщины лишь с большим трудом запечатлевают в уме планы городов. Однажды Грэм видел рисунок человеческой фигуры, все части которой показывали степень чувствительности их поверхностей. Полученный гомункулюс обладал огромной головой и африканскими губами, кистями как боксерские перчатки, щуплым провяленным торсом между ними. Ему хотелось вспомнить размеры гениталий, но он прочно забыл. Карта Лондона в уме Энн, подумал он, должна быть такой же искаженной и несбалансированной: на южном конце сильно раздутый Клапам, ведомый серией широких артерий к Сохо, Блумсбери, Айлингтону и Хэмпстеду; внизу, в сторону Найтсбриджа, окажется сильно раздутый пузырь, и еще один напротив в Кью; соединять же их будет дробленая крупа райончиков с названиями наимельчайшим шрифтом: Хорсни поверх Илинга и к югу от Степни, Айл-оф-Догз, причаленный рядом с Чизвик-Йот.

Возможно, именно поэтому женщины (Грэм теперь свел Энн к обобщению) никогда не складывают карты как надо: просто общее представление о городе для них никакой важности не имеет, а потому не существует и «правильной последовательности» складывания. Все карты Энн выглядели так, будто были отложены в разгар использования. Это делало их более личными и (внезапно понял Грэм) более угрожающими ему. Для него карта, сложенная аккуратно, утрачивала отпечаток того, кто ею пользовался: ее можно было одолжить или подарить, не задев никакого связующего чувства. Смотреть на кое-как согнутые карты Энн, на их проигнорированные, вывернутые складки, было словно увидеть часы, остановленные на какой-то значимой минуте, и — хуже того, понял он, — словно читать ее дневник. Некоторые карты (Парижа, Зальцбурга, Мадрида) были помечены фломастерами — крестики, кружки, уличные номера. Внезапные частности жизни, предшествовавшей его появлению. Он засунул карты на их место. Позже вечером он спросил настолько мягким и нейтральным тоном, какой только сумел взять:

— А в Индии тебе не хотелось бы побывать?

— Ну, вряд ли нам стоит туда ехать, правда? — Энн словно очень удивилась.

— Да мне особенно и не хочется. Я просто подумал, не интересует ли она тебя.

— По-моему, когда-то я о ней думала и кое-что подчитала, но впечатление сложилось угнетающее, и мне расхотелось туда ехать.

Грэм кивнул. Энн вопросительно посмотрела на него, но он не ответил на ее безмолвное «почему?», и она решила не произносить этого вслух.

После этого он перестал переживать из-за Индии. Он сильно переживал из-за Италии, и Лос-Анджелеса, и юга Франции, и Испании, и Германии, но у него хотя бы не было причин переживать из-за Индии. В Индии, размышлял он, не было ни единого индийца, который когда-либо видел, как Энн идет рядом с кем-то, но не с ним. Это был весомый неопровержимый факт. Разумеется, оставались все индийцы в Англии, Италии, Лос-Анджелесе, на юге Франции, в Испании и Германии, любое число которых могло увидеть ее рука об руку с Бенни, или Крисом, или Лайменом, или Филом, или с кем угодно. Однако этих индийцев многократно перевешивали индийские индийцы, из которых абсолютно никто (за исключением, возможно, тех, кто ездил в заграничные турпоездки — как он раньше не подумал) никоим образом не мог видеть ее такой.

Индия была безопасной. Южная Америка была безопасной. Япония и Китай были безопасными. Африка была безопасной. А Европа и Северная Америка не были. Когда в телевизионных новостях сообщалось что-либо о Европе или Штатах, его мысли иногда начинали блуждать.

Читая утреннюю газету, он часто пропускал небезопасные области мира, но на газету он отводил столько же времени, сколько прежде, и постепенно обнаружил, что знает про Индию и Африку куда больше, чем ему когда-либо требовалось или вообще хотелось о них знать. Без намека на подлинный интерес он умудрился получить исчерпывающие сведения об индийской политике. И Японию он тоже постиг. В преподавательской он внезапно обернулся к Бейли, неряшливому геронтологу, который забрел туда по ошибке, и сказал:

— Вы знаете, аэропорт Нарита потерял шестнадцать миллионов фунтов за первые четыре месяца после своего открытия?

На что Бейли отозвался с любопытством:

— Мужская менопауза так рано?

Когда днем Грэм бывал дома один, он обнаружил, что все настойчивее и настойчивее разыскивает улики. Иногда он толком не был уверен, что именно составляет улики, а иногда в процессе своих обысков он прикидывал, а не испытывает ли он тайную радость, находя доказательство, которое, убеждал он себя, ему страшно и ненавистно. В результате своих маниакальных поисков он заново ознакомился почти со всеми вещами Энн; только теперь видел он их в ином, поруганном свете.