Большой охотничий сезон - Борис Барышников

— Это ты, — засмеялся Семериков. Захихикал и Кильтырой.

— Больно ты хитрый. Думать не хочешь — угадать хочешь… Это Байкал.

— Но и на тебя похоже: век живет… седой старичок…

Кильтырой не унимался. Вспоминая очередную загадку, он чесал свою жиденькую бороденку, щурил глаза и шевелил губами.

— Все, что ли? — спросил в очередную паузу Семериков. — Все загадки?

— Не все, однако… Много-много у эвенков загадок. На всяк случай. Раньше оне нам книжки заменяли… А! Вот вспомнил: отчего у глухаря глаза красные?

— Ну, отчего?

— Много плакал, вот отчего.

— А я думал, в сортир хочет.

И снова засмеялся Семериков, и захихикал Кильтырой.

— Ну, а эта: не кабарга, а по скале ползет, не медведь, а по тайге ходит, не собака, а землю нюхает?

— Мильтон! — Семерикова стала забавлять ситуация, когда можно было искать в угадывании двойной смысл. Он даже про сон забыл.

— Нет, это геолог, — серьезно поправил Кильтырой. — Зачем, однако, милиционеру по скале ползать, землю нюхать?

— Эх, дядя Семен. Мой ответ — в самую точку. Хотя бы нас со Слоником искать.

С обоих слетело веселье. Помолчали, каждый думал о своем, о недавнем.

— Все спросить тебя хотел, Колька, — заговорил Кильтырой.

— Ну?

— Пошто вором стал? Зачем людей губил?

— Не надо, дядя Семен. Не спрашивай хоть ты меня. Не могу я тебе на этот вопрос ответить.

— А себе? Можешь?

— И себе не могу… Не знаю. Вообще-то знаю… Какой-то черт во мне сидит. Все думал, особенный я, не такой, как все. А сейчас-то точно знаю: работать не хотел, лямку тянуть. Хотелось побыстрее да побольше. Ну и… Один раз сел, другой… А там уж понесло. Да еще поддать любил…

Семериков говорил, не глядя на старика. Казалось, он вообще ни к кому не обращался неожиданным даже для себя монологом. Кильтырой слушал его, не перебивал, молча кивая головой в такт его словам.

— В последний раз вышел, когда девушку встретил. Понимаешь, дед, девушку! Не шмару, не телку — девушку, которая — надо же — меня, шпану, в общем-то, полюбила. II я ее полюбил. Поженились мы. Дочка родилась… Эх, ну и гад же я, дядя Семен! Стрелять таких, как я, надо и фамилии не спрашивать!

Семериков вдруг зарычал и стал биться головой о нары. Кильтырою стоило большого труда успокоить его. Пулька заскулила, но старик махнул на нее, заставив замолчать. Семерка заснул. Теперь ему можно было спать, но Кильтырой не испытывал удовлетворения. Он сидел рядом с преступником, смотрел в его искаженное страданиями лицо и думал. Думал о жене и дочери этого человека, живущих где-то далеко отсюда и ничего не знающих о том, что произошло. Он думал о своих сыновьях и о сыновьях своих сыновей. А еще он думал о том, что опять разболтался: зачем его дернуло задать Кольке такой дурацкий вопрос? И почему-то вместе со всеми этими думами вертелась в его памяти загадка, которую он не успел загадать Семерикову: «нашего дружка в чужие страны увозят…» Вообще-то это соболь, но что бы ответил Колька?

«Ладно, — решил старик. — Загадаю завтра».

— Накось выпей вчерашнего, — сказал утром Кильтырой, протягивая Семерикову чашку с отваром.

— Да ну его…

— Зачем — да ну?

— Опять загадки будешь загадывать — так я выспался.

— Вот и ладно. Не полегчало сердце-то?

— А черт его знает.

Пулька вздрогнула всем телом и, вскинув голову, навострила уши.

— Чего это она? — спросил Семериков, приподнявшись на локтях.

— Кого-то ждет. Вишь, слушает?

— Так ничего же не слыхать…

— Это нам не слыхать, а ей, однако, о-ей-ей даже как слыхать. — Кильтырой подошел к собаке, наклонился: — Ну что там, Пулька? Кого бог несет?

Пулька вскочила, подбежала к дверям, нюхая щелку и виляя хвостом. Тут и люди услышали вдалеке едва уловимый стрекот вертолета.

Семериков занервничал, попробовал сесть. Кильтырой погрозил ему пальцем:

— Ты лежи, однако, паря. Не дури. Пойду выйду. Гляну.

— Ну что? — нетерпеливо спросил Семериков быстро возвратившегося охотника.

— К Мачехину порогу полетели.

— Все! Крышка!

— Какая такая крышка?

— Да что ты притворяешься, старик?

Кильтырою и в самом деле притворяться не было никакой нужды, ему тоже все стало ясно, и он с нескрываемой жалостью посмотрел на Семерикова.

— Ну что ты уставился на меня! — закричал тот. — Доволен? Они оттуда прямиком сюда: рванут. Как пить дать.

От вертолета к зимовью быстрым шагом двигалась группа военных. Среди них Кильтырой заметил подполковника Паршина и Силантия Увачана. Старик поджидал гостей, покуривая трубку. — Здравствуйте, Семен Никифорович, — протянул большую ладонь офицер.

— Здравствуй, здравствуй.

— Мы сразу поняли, что они у тебя, дядя Семен, побывали, — пояснил Увачан. — Я Кайрана узнал и вещи твои.

— Да-да… Однако были у меня, были, — согласился Кильтырой.

— Понимаете, Семен Никифорович, они погибли. Один-то уж точно. На них напали волки… Но обнаружили мы лишь тело Акимычева. А вот второй, Семериков… Как вы думаете, Семен Никифорович, куда мог деться человек после такого дела?

Старик молчал, хитровато щурясь.

— Дядя Семен, понимаешь?.. Там, на месте, кое-что выяснилось. Ну, например, то что Семериков был тоже ранен. Возможно, тяжело. Но он исчез, хотя сам передвигаться наверняка не мог. Пропал человек, и все. Нету его следов. Только есть следы твоих нарт и твоего учуга.

— Подождите, лейтенант, — остановил Увачана Паршин. — Понимаете, уважаемый Семен Никифорович, нам обязательно нужно знать, где тело Семерикова. Без этого мы не можем объявить о прекращении поисков.

— Дядя Семен! — нетерпеливо обратился к старику участковый.

— Слышу, Силантий. Да токмо… живой он.

В этот момент скрипнула дверь. Все обернулись на звук и увидели сначала валенки, а затем и целиком человека — заросшего, с горящими глазами. Силантий схватился за кобуру.

— Отставить, лейтенант! — остановил его Паршин.

Кильтырой продолжал молча дымить трубкой.

Паршин, заметив, что незнакомец вот-вот упадет, приказал двум солдатам:

— Помогите ему.

— Не надо, — хрипло выговорил тот. — Гражданин начальник, я Семериков. Сдаюсь. Оружия при себе не имею. Гражданин начальник, у меня заявление.

— Слушаю.

— Этот гражданин, — Семерка кивнул в сторону старика, — не стал совершать надо мной самосуда, а оказал медицинскую помощь… Дядя Семен, спасибо тебе. Мы уж больше не увидимся. Только скажи, сколько стоят шкурки, которые мы у тебя взяли, и олени…

Кильтырой молчал.

— Ах, ты, ворюга! Сколько! — не выдержал Увачан. — Тебе таких денег честным трудом вовек не заработать!.

— Товарищ Увачан! — прервал его Паршин. — Спокойнее.

— Ничего, дядя Семен, — сказал Семериков. — Я тебе по частям верну. Вот только бы знать, сколько…

— Это решит суд — сколько, — вмешался Паршин.

Кильтырой подошел к Семерке:

— Однако ты совсем дурак, Колька.

По щекам старого охотника стекали слезы.