«Молодая Россия». Вариации на тему национализма в маршах эпохи - Виктор Косик

Весьма многие эмигранты, видели в них тайных и явных агентов Кремля (ГПУ или зловещего Чека). Весьма показательна здесь развернувшаяся в 1932 г. полемика между близко стоявшим к младороссам генералом П. С. Махровым и генералом Е. К. Миллером, одним из руководителей Российского общевоинского союза. В ответ на упреки о недопустимости сотрудничества членов РОВСа с такими политическими организациями, как младоросская партия с ее подмоченной репутацией пробольшевистского толка, генерал П. С. Махров в свою очередь обвинял РОВС в пороке непредрешенства. Более того, переходя в наступление, он подчеркивал, что если даже «младороссы ошибаются и идея монархизма в России умерла, но, вспоминая о великом прошлом императорской России, они будят идею государственного национализма». Стараясь добить своего оппонента, он ядовито добавлял, что в России «нет возврата тем, кто мечтает о реставрации», да и сам РОВС «живет только ненавистью к коммунистам», в отличие от младороссов, ищущих примирения со своим народом61.

Эта дискуссия с взаимными обвинениями растянулась на годы и через океаны. В далекой Аргентине в 1936 г. «некоторые члены РОВС утверждали, что „Младоросская партия“ работает на средства, получаемые… от большевиков». Однако на официальный запрос младоросса кн. Юрия Волконского председатель местного отделения полковник Ефремов был вынужден ответить, что не располагает никакими данными «по вопросу о денежных средствах Младоросской партии»62. На эту «актуальную» для эмиграции тему разыгрывались шумные скандалы. Например, в 1932 г. за подобное публичное высказывание младоросс ротмистр Флери влепил князю М. К Горчакову громкую пощечину63.

Другой член РОВСа, возмущенный «вползанием» младороссов на «чужую территорию», писал: «Масса молодежи апатична, поверхностна, падка на яркую приманку, слова и обеды с тостами. Так зародились и так погибнут младороссы». В чем-то можно согласиться с автором, но что же предлагал противник «яркой приманки»? Ответ удивителен по своей наивности: сформировать сводный полк, назвав его «1-й полк Белой гвардии» или «I-й Белогвардейский полк имени ген. Кутепова», наделать значков и по мере возможности сшить форму! Через устройство балов, вечеров, лекций, обедов, бесед с чашкой чая (!!!) он полагал воспрепятствовать «просачиванию» в РОВС тех же младороссов и политизированию этой мощной организации64.

Безусловно, эти «методы» совершенно не годились в борьбе со сторонниками Казем-Бека, набиравшими мощь. Так, в феврале 1933 г. правление Патриотического союза русской молодежи (Бельгия) «исходя из тождественности идеологических основ» их организации с младороссами вступило в Союз младороссов и призвало всех своих членов последовать поданному примеру65.

Надо сказать, что и сам лагерь Казем-Бека отнюдь не чурался демагогических приемов, которые считались весьма эффективным средством как для очернения своих соперников, так и укрепления в сознании молодежи правоты младоросских утверждений. Наиболее ярким примером может служить личность П. Б. Струве, которому они регулярно напоминали, что не собираются выслушивать нравоучения от переводчика К. Маркса, автора манифеста социал-демократической партии, друга Ленина, которому он посылал в Шушенское мармелад. Язвительно прохаживались они и по адресу В. В. Шульгина, сыгравшего свою роль в отречении императора66.

Доставалось даже монархисту И. А. Ильину. 3. А. Дабужин в своей заметке «Ругань из кабинета» писал: «Иван Александрович обвиняет нас в том, что мы не хотим знать духовных основ монархизма, что мы взяли из него самое дурное и смешаем с грязью самое святое… непростительно, сидя в кабинете злобствовать, клеветать и приговаривать уже обреченных на жесточайшую борьбу. Отдает ли себе отчет профессор Ильин в том, что в гордой слепоте своей клеймит он тех, кто поклялись все свои силы отдать на служение России и монархической идее… Если Иван Александрович же не знает, если он не понимает наших путей, если он считает, что мы заблуждаемся, то, что сделал он сам для того, чтобы предотвратить ту гибель, которую он нам так радостно пророчит. Чиста ли его совесть? Вместо того чтобы постараться направить нас на „путь истинный“, который он честно считает правильным (но которого, как непредрешенец, он никогда, между прочим, не предрешал и не указывал), он решил, что не стоит снижаться и марать руки в споре с нами… Но то, что он сделал было жалко: пощечину клеветнику, удар палкой по голове, нанесенный младороссу, продающему „Искру“, басни об избиении старушек и младенцев, он признал за „белый застенок“, за „правую стенку“, за „зверство на церковной паперти“. Откровения провокатора он принял за наше подлинное лицо. Он поверил и обрадовался: ему слишком хотелось и поверить, и обрадоваться»67.

Молодежь, свободную от «обломовщины» (я не вкладываю в этот термин какой-либо отрицательный смысл, трудно и нельзя судить тех, кто уходил от России, выбросившей их на чужие берега), увлекала новая идеология, свободная от «устаревших» революционных классовых подходов и идей и «прогнившей» буржуазности западных партий.

Георгий Дорн в своей политической исповеди, опубликованной в «Младоросской искре» в 1934 г. под названием «Как я стал младороссом» писал: «Я понял, что не отдельные личности, не классы и не народы влияют на исторический ход событий, а только те народы, которые создали в себе тот духовный двигатель, создающий подлинную культуру (а не цивилизацию), превращающий народ, – понятие этнологическое, – в нацию, т. е. в нечто органическое. Это не исключает, конечно, водительства какого-нибудь сословия или слоя, и это сословие или даже личность, будучи органической частью нации, является как бы показателем этой нации, а потому и осуществляют те задачи, из которых слагается исторический путь ее…

Каждая высокая идея тоталитарна, т. е. она должна быть движущей силой во всех областях, как в частной, так и в общественной жизни, а поэтому эта идея должна быть абсолютно реальной. Самым же реальным явлением в жизни людей всегда была, есть и будет метафизическая компонента нашего бытия… Монархическая идея базируется на религиозном моменте, а потому она является самой реальной и самой совершенной. Будучи учением, построенным на утверждении нравственных начал, монархизм немыслим без основ морали – без понятия о справедливости и понятия о праве. Из этого следует, что монархическая система немыслима также без справедливости социальной, а утверждение права (леке) приводит к легитимизму. Вот почему подлинная монархия должна быть социальной монархией, а подлинный монархист должен быть легитимистом… Монархии довоенного типа не обладали главной предпосылкой подлинной монархии – социальным моментом, утеряв, поэтому, живую связь с действительной жизнью нации. Они во многих случаях представляли из себя только административный аппарат, бывший очень часто экзекутивой враждебных монархии систем, например, капиталистической. Идея же больше не находила резонанса в нации, а поэтому и наступили сначала изоляция ведущих слоев, затем вырождение всей системы, а под конец и катастрофа, вызвавшая гибель монархической государственности вообще»68.

Преимущество монархии виделось уже в том, что «экономически одного царя иметь выгоднее, чем 200 (парламент – В. К.). В демократии вор сидит на воре. Нужен порядок, а не демократизм»69.

Мертвечина, бездарность, самодовольная ограниченность стариков-монархистов с их арифметическими выкладками о времени падения большевизма вынуждала многих идти на разрыв с таким монархизмом при сохранении его идеалов.

Так, А. С. Штейгер писал 3. Н. Гиппиус 9 июля 1927 г.: «Как ни странно, но в подобном моем положении оказались еще многие, теперь объединившиеся в клуб монархический, но среди монархистов имеющий репутацию сменовеховской ячейки. Нам кажется, что у монархий и монархов никогда не было больших врагов, чем монархисты, т. к. к сожалению, их единственное занятие и цель состоит в опошлении и выставлении в юмористическом виде всего того, что должно бы было быть для них свято и высоко. Это относится ко всем правым, а наши правые эмигрантские непереносимы еще своей озлобленной ослепленностью и полным отсутствием элементарного национализма, и любви к России, для них несуществующей, замененной национализмом „зарубежным/ эмигрантским. На днях должен появиться в печати наш первый сборник… („К молодой России…“ – В. К.) Мы смотрим, т. е. стараемся смотреть на вещи трезво и прямо, не впадая в фактопоклонство, желая, в общем, чтоб (помните Ваше стихотворение) было ультрафиолетово („Что мне зеленое, белое, алое?//Я хочу, чтоб было ультра-фиолетово…“)»70.

«Ультрафиолетовая» русская монархия – это нечто новое, странное и смешное, не так ли? Однако главное – есть биение мысли, даже если она и «хромоножка».