Королева Ойкумены - Генри Олди
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сейчас, папа. Еще чуть-чуть…
– Ри, твоя работа?
– Пап, я никуда не лазила! Я только…
– Спасибо.
В серой мгле они не сразу заметили просвет впереди. Пни, укрытые снежными шапками, походили на ряды надгробий. Сбрось снег – увидишь годовые кольца, даты жизни и смерти. Проселок упирался в вырубку – кладбище леса; дальше дороги не было.
– Тут какая-то тропа…
Ноги вязнут в снегу. Усталость давит на плечи, гнет к земле. Сесть бы под дерево, привалиться спиной к шершавому стволу; закрыть глаза… Споткнувшись, Регина ухнула в сугроб. Даже руки выставить не успела. Лицо обожгло морозными иголками, гоня прочь сонную одурь.
– Ри!
– Всё… в порядке…
Она с трудом поднялась. Отерла ладонями снег с лица. Моргнула раз, другой. Нет, ей не мерещится. Вдали, меж деревьями, теплился желтый огонек.
– Папа!
– Вижу. Мы не знаем, кто там…
– Сейчас узнаем!
Девушка потянулась вперед, разворачивая «сигнальную сеть». Далеко, на краю восприятия, что-то слабо шевельнулось. Сколько человек? Как настроены? Не разобрать. Надо подойти ближе… Беглецы двинулись на свет. «Кто мы? – гадала Регина, затаив дыхание. – Корабли древних, плывущие на сигнал маяка? Бабочки, летящие на гибельный огонь лампы?» Тропа пошла под уклон. Ник героически старался не упасть: покатись они с капитаном вниз, и кто знает, не свернули бы оба шеи. К счастью, спускаться довелось недолго. Впереди, загородив путь, объявился частокол. Заостренные сверху бревна, плотно пригнаные друг к другу, были под углом вбиты в землю. Окажись на бревнах насажены человеческие головы, Регина, пожалуй, не удивилась бы. Где тут вход? Ворота, или хотя бы калитка…
Хриплый, басовитый лай. Грубый, кажется, женский голос:
– Чар судын! Ыкмыз?
Капитан потянулся к кобуре. И замер, когда в ствол огромной ели, у самой головы ван Фрассена, с чмоканьем вонзилась стрела.
VI
– Я Седьмой. Расстрелял боекомплект.
– Седьмой, уходите!
– …иду на таран.
– Садитесь на планету!
– …на таран…
Контр-адмирал Учындыр вел бой грамотно. Не его вина, что сражение было проиграно изначально. Сорок два корабля против семи: убийственная арифметика. Седьмой замолчал. В тактической сфере маленький зеленый истребитель шел на сближение с вражеским штурмовиком. Штурмовик озарился вспышкой залпа. Миг спустя огненная птица врезалась в его борт, проломив термосиловую броню.
На истребителях класса «Шершень» нет спас-капсул.
От патрульной эскадры неполного состава, вышедшей на плановые орбитальные маневры, осталось три боевых единицы: флагман-фрегат «Гарпун», последний из истребителей и разведшлюп «Зоркий». Потеряв две трети хода, «Зоркий» отходил на нижнюю орбиту, выставляя помехи во всех диапазонах. «Гарпун» прикрывал отход.
«Продолжать бой не имеет смысла. Каутлийцы высаживаются на Кутху. Мы не в силах им помешать. Прорваться на форсаже в пояс астероидов? Переждать…»
– Верхняя полусфера: две цели. Азимуты 46–15 и 37–11.
– Есть цели.
– Плазматорам – огонь. Упреждение три.
– Нижняя полусфера: ракетная атака. Шесть единиц.
– Отстрелить эмитор псевдо-массы.
– Есть отстрел.
– Лучевой батарее – заградительный огонь.
– Ресурс кварковых накопителей – 22 процента…
– Огонь!
Корабли противника перегруппировывались. «Сфера Кассия», классический маневр ВКС Помпилии. Учителям повезло с учениками: каутлийцы были рождены для битв. Сюда бы не патруль кутхов, а 3-ю Локанскую эскадру, да не сегодняшнюю, а ту, которой командовал бешеный контр-адмирал Рейнеке-Кровопийца, да на острие контратаки – «Громобой», и чтоб в командной рубке дрожал от боевой ярости Теодор ван Фрассен, не военный советник, знающий цену большой политике, но лихой и молодой, а главное, ослепительно наивный капитан-лейтенант…
– Нам отрезают пути к отходу.
От золотистого силуэта «Зоркого» отделился рой блестящих точек. Экипаж катапультировался. Оставалось молиться, чтобы им повезло.
– Четвертому: разворот на азимут 05–17. Идем на прорыв. Капитан-командор ван Фрассен! Приказываю покинуть фрегат на спасательной шлюпке. Ваша задача: организовать эвакуацию ларгитасского консульства в Непае.
– Слушаюсь!
– Удачи, капитан.
– Для меня было честью служить с вами, господин адмирал.
В себя капитан пришел от вони. Ядреный букет бил наотмашь – травы, грибы, человеческий пот, деготь, горелый жир… В носу отчаянно свербело. Капитан не выдержал, чихнул – и глаза открылись сами собой. Интерьер привел ван Фрассена в изумление. Сперва он решил, что угодил в гигантскую корзину с крышкой. Потолок, плетеный из жердей и прутьев – такое он видел впервые. С жердей свисали гирлянды кореньев и вяленой рыбы, вязанки клубней зловещего вида – темно-синих, с пятнами багровой «сыпи». Более всего клубни напоминали созревшие фурункулы. Стены были сложены из грубо ошкуренных бревен, пазы «зашпаклеваны» мхом-бородачом. Укрепленная на высокой подставке, чадила плошка с жиром.
Окон не наблюдалось.
Горница – или как она у местных называется? – походила на тюремный барак. В лагерях на задворках Ойкумены часто встречаются такие – только без съестных припасов и более грязные.
Гул голосов, бубнящих где-то на периферии восприятия, смолк. Над капитаном гроздью лун всплыли лица. Знакомые – Регина с Ником. И чужие – две бабищи-туземки. Землистая желтизна кожи; носы-пуговки, глаза-щелочки. В сальные, отроду не мытые косы вплетены украшения – мелкие белые косточки и цветные лоскутки. На лбу и щеках – симметричные борозды шрамов. Близнецы? Вряд ли. Для ларгитасцев все кутхи – на одно лицо. Как и «звездные погонщики» – для кутхов.
– Папа! Ты как?
– Нормально…
Ответил – и лишь потом прислушался к себе. Ногу дергало, оторванное ухо чесалось и время от времени «стреляло» фантомной болью. Но в целом, как ни странно, правда. Нормально. Могло быть хуже. Он смутно помнил, как им отворили – не ворота, даже не калитку, а узкую щель в частоколе; как, протискиваясь, он оступился и упал. Ухнул, сходя с ума, в недавнее прошлое; в открытый, пылающий космос. Приказы адмирала, координатная сетка такт-сферы; рой спас-капсул уходит к планете, исчезает во мраке борт «Гарпуна»… разряд импульсной пушки ощущается, как удар – всем телом; болтанка на входе в атмосферу: «Врешь, сядешь!..» Сквозь бред – смутными тенями – заснеженный двор. Лай собак, скрип ступеней под ногами. Его ведут, поддерживая с двух сторон; волной накатывает блаженное тепло…
– Сагмыр хум? Чугда?
– Мы не можем с ними объясниться, – смущаясь, как маленький, развел руками Ник. – Они от нас чего-то хотят. Бубнят и бубнят…
– Ты же дипломат. Гипнокурс, подготовка…
– Я учил кут-тху. А они… Я не знаю этот диалект! Только отдельные слова…
– Помоги мне сесть.
Бабы загомонили, когда Ник с Региной сунулись к капитану. Молодые люди проигнорировали их гвалт. Ван Фрассен прислонился спиной к теплым бревнам и как бы невзначай проверил кобуру. Лучевик был на месте. Значит, не пленники. Уже легче. А что хозяева хотят за свое гостеприимство – выясним. Он повертел головой, изучая обстановку. Печь, сложенная из серых, тесаных камней, дышала жаром. Рядом с печью под потолком шли широкие полати. Наверху – теплее. Разумно. У стены напротив выстроились в ряд кособокие сундуки. В углу на корточках сидела еще одна кутха – моложе, стройнее, без шрамов на лице. В происходящее она не вмешивалась; молча наблюдала с легким интересом идиота. Никудышный физиогномист, капитан тем не менее уверился, что женщина чего-то ждет.
«Где мужчины? На охоте?»
– Нам бы поесть и переночевать. Мы заплатим, – судя по усталому тону, Ник повторял это в сотый раз. – Узам быхыр хош. Узам быхыр шур-гы. Ю-патака. Фарзад?
Женщины лыбились – лучшего слова не подобрать – на Ника, морща низкие лбы. «Узам быхыр», похоже, был им понятен не больше, чем «тензорный анализ». Отчаявшись, юный дипломат показал жестами: есть, спать. Мы. Тут, у вас. Фарзад? Или не фарзад? Готовность оплатить услуги он изобразить затруднился. Купюры, извлеченные из внутреннего кармана, впечатления на баб не произвели. Похоже, в здешних туристических компаниях деньги были не в ходу. Тем не менее, жесты сработали. Хозяйки, как по команде, сплели пальцы рук в «замок», что на Кутхе, если верить туристическим «толмачам», означало согласие. И в ответ изобразили: есть, спать – очень похоже на то, как это делал Ник. Закончив пантомиму, одна из баб двумя пальцами взяла Ника за нос и слегка подергала. Из ноздрей потекло, и баба, ничуть не смущаясь, утерла Нику нос – опять же пальцами. Ту же операцию она повторила с молодухой, сидевшей в углу. Гнилые зубы обеих обнажились в ухмылке, после чего баба оглушительно – словно гранату взорвала – хлопнула в ладоши.
