Избранная лирика - Уильям Вордсворт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ГУДИ БЛЕЙК И ГАРРИ ДЖИЛЛ[20]
правдивая историяКакая хворь, какая сила И дни, и месяцы подряд Так сотрясает Гарри Джилла, Что зубы у него стучат? У Гарри недостатка нет В жилетах, шубах меховых. И все, во что больной одет, Согрело б и девятерых.
В апреле, в декабре, в июне, В жару ли, в дождь ли, в снегопад, Под солнцем или в полнолунье У Гарри зубы все стучат! Все то же с Гарри круглый год — Твердит о нем и стар и млад: Днем, утром, ночи напролет У Гарри зубы все стучат!
Он молод был и крепко слажен Для ремесла гуртовщика: В его плечах косая сажень, Кровь с молоком — его щека. А Гуди Блейк стара была, И каждый вам поведать мог, В какой нужде она жила, Как темный дом ее убог.
За пряжею худые плечи Не распрямляла день и ночь. Увы, случалось, и на свечи Ей было накопить невмочь. Стоял на хладной стороне Холма ее промерзший дом. И уголь был в большой цене В селенье отдаленном том.
Нет близкой у нее подруги, Делить ей не с кем кров и снедь. Ей, видно, в нищенской лачуге Одной придется умереть. Лишь ясной солнечной порой, С приходом летнего тепла, Подобно птичке полевой, Она бывает весела.
Когда ж затянет льдом потоки — Ей жизнь и вовсе невтерпеж. Как жжет ее мороз жестокий И кости пробирает дрожь! Когда так пусто и мертво Ее жилище в поздний час, — О, догадайтесь, каково От стужи не смыкать ей глаз!
Ей счастье выпадало редко, Когда, вокруг чиня разбой, К ее избе сухие ветки И щепки ветер гнал ночной. Не поминала и молва, Чтоб Гуди запасалась впрок. И дров хватало ей едва Лишь на один-другой денек.
Когда мороз пронзает жилы И кости старые болят — Плетень садовый Гарри Джилла Ее притягивает взгляд. И вот, очаг покинув свой, Едва угаснет зимний день, Она озябшею рукой Нащупывает тот плетень.
Но о прогулках Гуди старой Догадывался Гарри Джилл. Он мысленно грозил ей карой, Он Гуди подстеречь решил. Он шел выслеживать ее В поля ночные, в снег, в метель, Оставив теплое жилье, Покинув жаркую постель.
И вот однажды за скирдою Таился он, мороз кляня. Под яркой полною луною Хрустела мерзлая стерня. Вдруг шум он слышит и тотчас С холма спускается, как тень: Да это Гуди Блейк как раз Явилась разорять плетень!
Был Гарри рад ее усердью, Улыбкой злобною расцвел, И ждал, покуда — жердь за жердью — Она наполнит свой подол. Когда ж пошла она без сил Обратно с ношею своей — Свирепо крикнул Гарри Джилл И преградил дорогу ей.
И он схватил ее рукою, Рукой тяжелой, как свинец, Рукою крепкою и злою, Вскричав: "Попалась, наконец!" Сияла полная луна. Поклажу наземь уронив, Взмолилась Господу она, В снегу колени преклонив.
Упав на снег, взмолилась Гуди И руки к небу подняла: "Пускай он вечно мерзнуть будет! Господь, лиши его тепла!" Такой была ее мольба. Ее услышал Гарри Джилл — И в тот же миг от пят до лба Озноб всего его пронзил.
Всю ночь трясло его, и утром Его пронизывала дрожь. Лицом унылым, взором мутным Стал на себя он не похож. Спастись от стужи не помог Ему извозчичий тулуп. И в двух согреться он не мог, И в трех был холоден, как труп.
Кафтаны, одеяла, шубы — Все бесполезно с этих пор. Стучат, стучат у Гарри зубы, Как на ветру оконный створ. Зимой и летом, в зной и в снег Они стучат, стучат, стучат! Он не согреется вовек! — Твердит о нем и стар и млад.
Он говорить ни с кем не хочет. В сиянье дня, в ночную тьму Он только жалобно бормочет, Что очень холодно ему. Необычайный сей рассказ Я вам правдиво изложил. Да будут в памяти у вас И Гуди Блейк, и Гарри Джилл!
LINES WRITTEN AT A SMALL DISTANCE FROM MY HOUSE AND SENT
BY MY LITTLE BOY TO THE PERSON TO WHOM THEY WERE ADDRESSED
It is the first mild day of March: Each minute sweeter than before The redbreast sings from the tall larch That stands beside our door.
There is a blessing in the air, Which seems a sense of joy to yield To the bare trees, and mountains bare, And grass in the green field.
My sister! ('tis a wish of mine) Now that our morning meal is done, Make haste, your morning task resign; Come forth and feel the sun.
Edward will come with you; — and, pray, Put on with speed your woodland dress; And bring no book: for this one day We'll give to idleness.
No joyless forms shall regulate Our living calendar: We from to-day, my Friend, will date The opening of the year.
Love, now a universal birth, From heart to heart is stealing, From earth to man, from man to earth: — It is the hour of feeling.
One moment now may give us more Than years of toiling reason: Our minds shall drink at every pore The spirit of the season.
Some silent laws our hearts will make, Which they shall long obey: We for the year to come may take Our temper from to-day.
And from the blessed power that rolls About, below, above, We'll frame the measure of our souls: They shall be tuned to love.
Then come, my Sister! come, I pray, With speed put on your woodland dress; And bring no book: for this one day We'll give to idleness.
СТИХИ, НАПИСАННЫЕ НЕПОДАЛЕКУ ОТ ДОМА И ПЕРЕДАННЫЕ МОИМ МАЛЬЧИКОМ ТОЙ, К КОМУ ОБРАЩЕНЫ[21]