Избранная лирика - Уильям Вордсворт

GOODY BLAKE AND HARRY GILL

                   Oh! what's the matter? what's the matter?                   What is't that ails young Harry Gill?                   That evermore his teeth they chatter,                   Chatter, chatter, chatter still!                   Of waistcoats Harry has no lack,                   Good duffle grey, and flannel fine;                   He has a blanket on his back,                   And coats enough to smother nine.

                   In March, December, and in July,                   Tis all the same with Harry Gill;                   The neighbours tell, and tell you truly,                   His teeth they chatter, chatter still.                   At night, at morning, and at noon,                   Tis all the same with Harry Gill;                   Beneath the sun, beneath the moon,                   His teeth they chatter, chatter still!

                   Young Harry was a lusty drover,                   And who so stout of limb as he?                   His cheeks were red as ruddy clover;                   His voice was like the voice of three.                   Old Goody Blake was old and poor;                   Ill fed she was, and thinly clad;                   And any man who passed her door                   Might see how poor a hut she had.

                   All day she spun in her poor dwelling:                   And then her three hours' work at night,                   Alas! 'twas hardly worth the telling,                   It would not pay for candle-light.                   Remote from sheltered village-green,                   On a hill's northern side she dwelt,                   Where from sea-blasts the hawthorns lean,                   And hoary dews are slow to melt.

                   By the same fire to boil their pottage,                   Two poor old Dames, as I have known,                   Will often live in one small cottage;                   But she, poor Woman! housed alone.                   Twas well enough when summer came,                   The long, warm, lightsome summer-day,                   Then at her door the canty Dame                   Would sit, as any linnet, gay.

                   But when the ice our streams did fetter,                   Oh then how her old bones would shake!                   You would have said, if you had met her,                   'Twas a hard time for Goody Blake.                   Her evenings then were dull and dead:                   Sad case it was, as you may think,                   For very cold to go to bed;                   And then for cold not sleep a wink.

                   О joy for her! whene'er in winter                   The winds at night had made a rout;                   And scattered many a lusty splinter                   And many a rotten bough about.                   Yet never had she, well or sick,                   As every man who knew her says,                   A pile beforehand, turf or stick,                   Enough to warm her for three days.

                   Now, when the frost was past enduring,                   And made her poor old bones to ache,                   Could any thing be more alluring                   Than an old hedge to Goody Blake?                   And, now and then, it must be said,                   When her old bones were cold and chill,                   She left her fire, or left her bed,                   To seek the hedge of Harry Gill.

                   Now Harry he had long suspected                   This trespass of old Goody Blake;                   And vowed that she should be detected —                   That he on her would vengeance take.                   And oft from his warm fire he'd go,                   And to the fields his road would take;                   And there, at night, in frost and snow,                   He watched to seize old Goody Blake.

                   And once, behind a rick of barley,                   Thus looking out did Harry stand:                   The moon was full and shining clearly,                   And crisp with frost the stubble land.                   — He hears a noise-he's all awake —                   Again? — on tip-toe down the hill                   He softly creeps — 'tis Goody Blake;                   She's at the hedge of Harry Gill!

                   Right glad was he when he beheld her:                   Stick after stick did Goody pull:                   He stood behind a bush of elder,                   Till she had filled her apron full.                   When with her load she turned about,                   The by-way back again to take;                   He started forward, with a shout,                   And sprang upon poor Goody Blake.

                   And fiercely by the arm he took her,                   And by the arm he held her fast,                   And fiercely by the arm he shook her,                   And cried, "I've caught you then at last!" —                   Then Goody, who had nothing said,                   Her bundle from her lap let fall;                   And, kneeling on the sticks, she prayed                   To God that is the judge of all.

                   She prayed, her withered hand uprearing,                   While Harry held her by the arm —                   "God! who art never out of hearing,                   О may he never more be warm!"                   The cold, cold moon above her head,                   Thus on her knees did Goody pray;                   Young Harry heard what she had said:                   And icy cold he turned away.

                   He went complaining all the morrow                   That he was cold and very chill:                   His face was gloom, his heart was sorrow,                   Alas! that day for Harry Gill!                   That day he wore a riding-coat,                   But not a whit the warmer he:                   Another was on Thursday brought,                   And ere the Sabbath he had three.

                   'Twas all in vain, a useless matter,                   And blankets were about him pinned;                   Yet still his jaws and teeth they clatter;                   Like a loose casement in the wind.                   And Harry's flesh it fell away;                   And all who see him say, 'tis plain,                   That, live as long as live he may,                   He never will be warm again.

                   No word to any man he utters,                   A-bed or up, to young or old;                   But ever to himself he mutters,                   "Poor Harry Gill is very cold."                   A-bed or up, by night or day;                   His teeth they chatter, chatter still.                   Now think, ye farmers all, I pray,                   Of Goody Blake and Harry Gill!

ГУДИ БЛЕЙК И ГАРРИ ДЖИЛЛ[20]

                       Какая хворь, какая сила                       И дни, и месяцы подряд                       Так сотрясает Гарри Джилла,                       Что зубы у него стучат?                       У Гарри недостатка нет                       В жилетах, шубах меховых.                       И все, во что больной одет,                       Согрело б и девятерых.

                       В апреле, в декабре, в июне,                       В жару ли, в дождь ли, в снегопад,                       Под солнцем или в полнолунье                       У Гарри зубы все стучат!                       Все то же с Гарри круглый год —                       Твердит о нем и стар и млад:                       Днем, утром, ночи напролет                       У Гарри зубы все стучат!

                       Он молод был и крепко слажен                       Для ремесла гуртовщика:                       В его плечах косая сажень,                       Кровь с молоком — его щека.                       А Гуди Блейк стара была,                       И каждый вам поведать мог,                       В какой нужде она жила,                       Как темный дом ее убог.

                       За пряжею худые плечи                       Не распрямляла день и ночь.                       Увы, случалось, и на свечи                       Ей было накопить невмочь.                       Стоял на хладной стороне                       Холма ее промерзший дом.                       И уголь был в большой цене                       В селенье отдаленном том.

                       Нет близкой у нее подруги,                       Делить ей не с кем кров и снедь.                       Ей, видно, в нищенской лачуге                       Одной придется умереть.                       Лишь ясной солнечной порой,                       С приходом летнего тепла,                       Подобно птичке полевой,                       Она бывает весела.

                       Когда ж затянет льдом потоки —                       Ей жизнь и вовсе невтерпеж.                       Как жжет ее мороз жестокий                       И кости пробирает дрожь!                       Когда так пусто и мертво                       Ее жилище в поздний час, —                       О, догадайтесь, каково                       От стужи не смыкать ей глаз!

                       Ей счастье выпадало редко,                       Когда, вокруг чиня разбой,                       К ее избе сухие ветки                       И щепки ветер гнал ночной.                       Не поминала и молва,                       Чтоб Гуди запасалась впрок.                       И дров хватало ей едва                       Лишь на один-другой денек.

                       Когда мороз пронзает жилы                       И кости старые болят —                       Плетень садовый Гарри Джилла                       Ее притягивает взгляд.                       И вот, очаг покинув свой,                       Едва угаснет зимний день,                       Она озябшею рукой                       Нащупывает тот плетень.

                       Но о прогулках Гуди старой                       Догадывался Гарри Джилл.                       Он мысленно грозил ей карой,                       Он Гуди подстеречь решил.                       Он шел выслеживать ее                       В поля ночные, в снег, в метель,                       Оставив теплое жилье,                       Покинув жаркую постель.

                       И вот однажды за скирдою                       Таился он, мороз кляня.                       Под яркой полною луною                       Хрустела мерзлая стерня.                       Вдруг шум он слышит и тотчас                       С холма спускается, как тень:                       Да это Гуди Блейк как раз                       Явилась разорять плетень!

                       Был Гарри рад ее усердью,                       Улыбкой злобною расцвел,                       И ждал, покуда — жердь за жердью —                       Она наполнит свой подол.                       Когда ж пошла она без сил                       Обратно с ношею своей —                       Свирепо крикнул Гарри Джилл                       И преградил дорогу ей.

                       И он схватил ее рукою,                       Рукой тяжелой, как свинец,                       Рукою крепкою и злою,                       Вскричав: "Попалась, наконец!"                       Сияла полная луна.                       Поклажу наземь уронив,                       Взмолилась Господу она,                       В снегу колени преклонив.

                       Упав на снег, взмолилась Гуди                       И руки к небу подняла:                       "Пускай он вечно мерзнуть будет!                       Господь, лиши его тепла!"                       Такой была ее мольба.                       Ее услышал Гарри Джилл —                       И в тот же миг от пят до лба                       Озноб всего его пронзил.

                       Всю ночь трясло его, и утром                       Его пронизывала дрожь.                       Лицом унылым, взором мутным                       Стал на себя он не похож.                       Спастись от стужи не помог                       Ему извозчичий тулуп.                       И в двух согреться он не мог,                       И в трех был холоден, как труп.

                       Кафтаны, одеяла, шубы —                       Все бесполезно с этих пор.                       Стучат, стучат у Гарри зубы,                       Как на ветру оконный створ.                       Зимой и летом, в зной и в снег                       Они стучат, стучат, стучат!                       Он не согреется вовек! —                       Твердит о нем и стар и млад.

                       Он говорить ни с кем не хочет.                       В сиянье дня, в ночную тьму                       Он только жалобно бормочет,                       Что очень холодно ему.                       Необычайный сей рассказ                       Я вам правдиво изложил.                       Да будут в памяти у вас                       И Гуди Блейк, и Гарри Джилл!

LINES WRITTEN AT A SMALL DISTANCE FROM MY HOUSE AND SENT