Блудное художество - Далия Трускиновская

– Эт-то… эт-то прелестно…

– Дай-ка я тебя горячим напою, Николай Петрович, - предложила Марфа. - Да и уложу. Ступай со мной на кухню, а ты вздуй самовар поскорее!

Большая печь давала столько тепла, что Архаров после странствий по ночной Москве и сидения в сырых подземных кабаках просто ожил.

– А шаль тебе к лицу, - сказал он, хотя перед ним было отнюдь не лицо, а широкая спина Марфы, добывающей заедки из шкафчика.

– Да ты уж не клинья ли под меня подбивать вздумал? - сразу подхватила она любимую словесную игру. - Явился заполночь, выпивши для храбрости, небось, и подарок принес?

– А что, Марфа, ты бы меня полюбила? - пытаясь вести галантную игру, спросил Архаров. - Без подарка?

– Так я, может, и теперь тебя люблю, почем знать? Да только беда - кабы могла до тебя дотянуться, так, может, и не любила бы.

– Экая ты замысловатая! - и он расхохотался. - А я вот к тебе пришел, оскоромиться… принимай, Марфа Ивановна, прибыл…

Тут Марфа поняла, что обер-полицмейстер не шутит.

– Что с тобой, сударь? - обеспокоенно спросила она. - Ты садись, я стол накрою.

– Накрывай! - позволил он. И грузно сел на лавку, широко расставив колени.

– Сударь, да ты сам не свой! С кем воевал-то?

– Выпить не найдется?

– Как не найтись! - делая вид, будто не замечает крайней степени архаровского опьянения, объявила Марфа. - Погоди, на стол соберу. Что ж за питье без закуски!

Марфа, при всей своей многопудовости, была легка на ногу - выметнулась за дверь почище иной молодой. Там, в сенях, она схватила за шиворот притаившуюся Наташку - неведомо какую по счету из тех, что постоянно жили у нее в услужении и вводимы были ею в бабье ремесло. Шепотом отдав девчонке несколько приказаний, вернулась и села за стол напротив Архарова.

– Христа ради, ничего не говори! - велела. - Сейчас будем пить. Зальешь свое горе вином, а я тебя уложу.

Тут же на столе впридачу к пастиле, пряникам, конфектам и французским бисквитам от знаменитого кондитера Апре явились водочный штоф, бутылки с домашними наливками, нарезанное сало, огурцы, капуста, разнообразные грибы в трех плошках, хлеб. Выставив все это в красивом порядке, Наташка сразу убралась, уковылял и Тетеркин.

Марфа расплескала по стопкам водку.

– Пей, господин обер-полицмейстер. Пей. Легче не станет, но… пей.

– Ты права, - опрокинув в рот стопку и закинув следом два склизких темных грибка, согласился он.

Марфа тут же налила еще. И вторая стопка была исправно опрокинута.

– Закусывай, - сказала она.

Он молча стал жевать хлеб с ломтем сала.

Марфа, так же, молча, глядела на него. Видимо, ждала объяснений. Надо было бы объяснить ей про Демку, но две последние стопки водки как-то странно повлияли на голову - Архаров помнил лишь одно…

– Черт бы вас, баб, всех побрал, - сказал наконец он. - Суки, бляди, твари, подлые твари…

– Ты пей, пей. Видать, мало еще, сударик, выпил, - преспокойно отвечала Марфа и в третий раз наполнила стопку. Но он не стал, а через стол уставился на нее своим тяжелым неприятным взглядом.

– И ты такова ж. И ты. И ты за деньги под кого угодно ляжешь.

– А и лягу, - согласилась Марфа. - Что ж плохого? От меня не убудет, а кавалеру - радость.

– Под кого попало, - уточнил он.

– Это уж как Бог пошлет.

– Лишь бы свою шкуру уберечь…

Марфа насторожилась.

– Это не французенка ли под тебя улеглась? - вмиг сообразив, откуда ветер дует, спросила она.

– Французенка. Гнать их всех из Москвы поганой метлой.

Марфа хмыкнула.

– Налей, - велел Архаров.

На его протянутую к стопке руку легла женская рука.

– Дура твоя французенка, - сказала Марфа. - Ничего в мужиках не смыслит. Ни шиша. Ладно, сударь мой, выпей за то, чтобы бабы поумнели.

Архаров опустошил третью стопку.

– Хочешь напоить меня в зюзю? - спросил с неожиданной суровостью.

– Хочу тебе правду сказать. А трезвый ты ее не поймешь.

– А… ладно. Наливай.

– Подставляй. И закусывай, Христа ради.

Четвертая стопка не сразу хорошо пошла. Архаров пригубил ее и отставил.

– Ну и в чем же твоя правда?

– А в том, что тебе с самой твоей первой девкой не повезло, не заладилось. Стерва попалась. И ты вздумал, будто нас можно только покупать. За свои деньги получать… - и тут Марфа такое загнула, что Архаров чуть стопку не выронил. - А ты, сударь…

– Не смей, не твое дело, каков я.

– Не мое - так не мое. Ты пей. Ты еще мало выпил.

– Нет. Теп-перь - в самый раз…

Убедившись, что Архаров съел достаточно жирного, Марфа повела его наверх и доставила в лучшую свою комнату - в розовое гнездышко. Увидев его, Архаров помрачнел - кабы Марфина кровать заговорила, никаких пальцев не хватило бы счесть гостей. Стало быть, ему, Архарову, после всего тут - самое место.

Он и шлепнулся на розовое покрывало - как был, в грязном кафтане. Марфа, опуствшись на корточки, стала его разувать. Потом помогла ему вынуть руки из рукавов и расстегнула камзол.

– Надо же, ты меня на свою постель укладываешь, - бормотал Архаров. - Ты, Марфа, хитрая баба… хитрая, как черт… Вот ты меня и заполучила… Но проку не выйдет, я сплю уже…

– Да и хрен с тобой, - беззаботно отвечала Марфа, разглядывая пройму кафтана. - Нешто на Москве кавалеров мало? Не ты один такой ядреный! Ишь, рукав-то чуть не с корнем выдран…

А сама меж тем прислушивалась - и уловила некий скрип.

– Давай-ка ложись, - приказал он. - Сейчас, сейчас я тебя… любиться с тобой станем…

– Лезь под одеяло, сударь, - велела она и тут же вышла.

Внизу, на пороге кухни, ее ждали Дунька в испытанном своем, надежном, вернее всякого маскарадного «капуцина», сарафане, с душегрейкой внакидку, и Наташка.

– Что стряслось-то? - обеспокоенно спросила она. - Чего ты за мной посылала?

– Там у меня наверху наш кавалер ядреный… пьяным-пьянешенек, а все ему неймется…

Дунька так и села на скамью.

– У тебя, наверху?… И пьян?…

– Плохо дело. Поди к нему, - тихо велела Марфа.

– Нет. Не пойду.

– Ступай, дура, ну?! - Марфа вдруг сделалась грозна, однако ее суровый вид не больно испугал Дуньку.

– А ты мне не приказывай, Марфа Ивановна!

– Да тошно ж ему! С французенкой сцепился, совсем сдурел… Подрался с кем-то, вишь, рукав ему из кафтана выдрали, пришел грязный, как свинья, сколь ни пьет - все ему мало… Дуня, я его таким отродясь не видала! Экая заноза эта французенка, а?… Неужто тебе его не жаль?…

И Марфа попыталась заглянуть Дуньке в глаза. Но безуспешно - шалая девка глядела в пол.

Вдруг она решилась.

– И стерва ж ты, Марфа Ивановна, - тихо сказала Дунька и, развернувшись, побежала по лестнице наверх.

Марфа не обиделась, а словно бы молча согласилась с Дунькиным определением. Даже с некой тайной радостью - она добилась своего. И странной была эта радость.

– Поди… не поскупись… Поди… - шептала Марфа вслед Дуньке.

И скрипнула дверь наверху, и захлопнулась, а она все стояла у подножья лестницы и глядела на ту дверь, все стояла и глядела.

Саша Коробов отпросился у Архарова на два дня, сказал, что посмотрит праздник на Ходынском лугу и потом переночует у приятеля. Так оно и было - он не солгал, да и всей правды не сообщил.

Правда же была такова - Саша встретил бывшего своего однокашника, такого ж бешеного поклонника астрономии, ныне оказавшегося учителем арифметики в Воспитательном доме. Приятель повел его к себе - показать книгу, которую они оба в бытность студентами искали, да нигде не отыскали.

Это был трактат Бернара де Фонтенеля «Разговоры о множестве миров», еще при покойной государыне Елизавете запрещенный, как противный вере и нравственности. Перевел его с французского лет сорок назад еще князь Антиох Кантемир, и он же написал подробные комментарии. Книга даже была издана, причем роскошно, в коричневом кожаном переплете, но примерно двадцать лет назад вышло постановление синода, в котором было ясно сказано: «дабы никто отнюдь ничего писать и печатать как о множестве миров, так и о всем другом, вере святой противном и с честными нравами несогласном, под жесточайшем за преступление наказанием, не отваживался, а находящуюся бы ныне во многих руках книгу о множестве миров Фонтенеля, переведенную князем Кантемиром, указать везде отобрать и прислать в Синод».

Едва ли не все изданные книжки полетели в печь или были отправлены в размол на бумажную мельницу. Уцелевшие хранились в большой тайне. Потому Саша радостно принял приглашение приятеля и пошел смотреть трактат Фонтенеля. Увидел же не толстый том ученых рассуждений, а юную сестрицу однокашника, которая сидела у окошка и шила ему рубашку.

Саша отнюдь не собирался жениться. Все лекаря ему хором твердили, что при его здоровье супружество противопоказано. Однако девица ему понравилась. И он решил малость приволокнуться - так, в меру, не слишком смущая красавицу и себя самого. Ему не было еще тридцати, до сей поры он ни за кем не махал - голова была занята чересчур высокими материями и службой, - и потому он понятия не имел, с чего бы начать. К счастью, сестрица узнала от соседок, что на Ходынском лугу будет неслыханный праздник, и стала туда проситься.