(не) Мой Боно (СИ) - Ельская Ингрид

В квартире чувствовала, что Боно избегает меня. Пытается убежать от неприятной беседы, списав на необходимость уложить ребенка, да и тот начал капризничать, отказываясь отпускать отца. Заскрежетав зубами, мне пришлось снова принять правила его игры и ждать. Пока эти двое оставались наедине за дверями закрытой комнаты, я не могла найти себе места, спасаясь в приготовлении ужина, принятии душа и добивании остатков кожи на больших пальцах рук. Моя нервозность сегодня достигла апогея и я остановилась только тогда, когда расковыряла кожу до мяса и увидела кровь.

Слишком тихо. В этой квартире воцарилась кристальная тишина, в которой можно расслышать тиканье секундной стрелки на часах. Прошло уже достаточно времени, чтобы уложить Игоря и вернуться ко мне на разговор. Я решила нарушить общение своих мужчин и осторожно прошла в комнату.

Зайдя к сыну, я не смогла скрыть легкой улыбки от милой картины: оба похитителя моего сердца уснули. Один на своем диванчике, а второй прямо на полу, облокотившись руками на софу. Перед Боно лежала раскрытая книжка, а на лице Игоря сохранилась блаженная улыбка. Его мечта сбылась — папа вернулся.

На цыпочках я подошла ближе, забирая книгу и замерла в нерешительности над Боно. С одной стороны, его нужно разбудить, а с другой — тревожить не хотелось, уж больно сладко он спал. Но на левом плече уже расположился невидимый подстрекатель, который требовал немедленно разбудить мужчину, чтобы расставить все точки над «и».

В своих размышлениях все губы искусала, пока не рискнула дотронуться до Роминого плеча. Едва коснувшись вздрогнула, когда Боно перехватил мое запястье, но остановился, поняв, что это я. Столкнувшись с его сонными и мутными от усталости глазами, еще раз почувствовала укол совести. Все-таки зря разбудила.

— Пойдем, ляжешь в моей комнате, — зашептала и потянула его за руку на себя. Пусть лучше выспится, чем сядет в таком состоянии за руль. Собеседник из него сейчас так себе. В комнате Игоря есть раскладное кресло и я там с комфортом помещусь. Спать с Боно в одной постели не собиралась.

Рома покорно прошел за мной, не говоря ни слова. Мне даже казалось, что он не проснулся до конца и не понимал, что происходит. Только когда я начала открывать дверь в свою спальню, мужчина, потянул меня на себя, вынуждая охнуть от неожиданного маневра.

— Нам нужно поговорить, Люцик, — голос отдает холодом, создавая диссонанс с горячими ладонями на моих бедрах. Сквозь тонкую материю шелкового халата его прикосновения обжигали и казалось, они прожгут нежно-зеленую ткань.

— Пойдем на кухню, — аккуратно убираю его руки, ощущая дискомфорт от нашей близости и единовременное желание сократить дистанцию. Рядом с Боно чувствую себя обезоруженной, бесхребетной. Этот черт пробуждает во мне всё то, что дремало последний год. Каждое его прикосновение — яркая вспышка, которая отчетливо отзывается в каждой клетке тела, даже банальные слова, сказанные сексуальным баритоном, заставляют меня потеряться от безумного желания — подчиниться и отдаться ему без остатка. Стать его. И плевать на всё то, что было сказано ранее.

Рома первым проходит в скромную по своим габаритам кухню и включает чайник. Мне остается только сесть за стол и наблюдать за его ловкими движениями, пока он достает чашки из шкафчика и выбирает пакетики с зеленым чаем для меня и черным — себе. Слово «скромность» Роману Боно неизвестно. Этот человек быстро сориентировался на чужой территории и чувствует себя на ней, как рыба в воде.

— Ужинала? — спрашивает он, вытаскивая из духовки запеченные баклажаны. Видя мое обескураженное лицо, кивает головой и раскладывает еду по тарелкам. Садится напротив меня только после того, как оформил всё подобающим образом: столовые приборы поданы, чиабатта строгими кусками разложена по тарелке, чашки с ароматным чаем поставлены на стол.

— Я смотрю, ты уже не боишься принимать еду из чужих рук, — протягиваю, наблюдая за тем, как он с заражающим аппетитом уминает мои фирменные баклажаны, — и на кухне быстро обжился, словно это твоя квартира, а не моя.

— Я из твоих рук и яд приму, Люцифер, — слишком серьезно отвечает, смущая меня своим потемневшим взглядом, — а на счет квартиры, ты права. Раньше она принадлежала мне.

— Что, значит, тебе принадлежала? — пропускаю мимо ушей признание о приеме яда, хотя эта фраза равносильна «я тебя люблю» из уст Мефистофеля. — Мне эту квартиру студия снимает и оплачивает.

— Люцифер, — Рома откладывает вилку с ножом в сторону и опирается локтями на стол, — ты считаешь, я бы оставил своего сына без жилплощади? Тебя же сразу сюда привезли, мы с Волковым специально провернули небольшую аферу с переоформлением за несколько дней до твоего приезда. Я, конечно, хотел оформить хату на тебя, но это было бы слишком палевно.

— И ежемесячные отчисления от Назара в знак заботы о сыне погибшего друга, тоже твоя работа? — поджимаю губы, наблюдая за тем, как Рома снова принимается за еду. Мой Мефистофель никак не комментирует вопрос и я понимаю, что переводы были от него. С самого начала мне показалась история с райскими условиями сказкой, но на тот момент другого варианта не было. На душе потеплело от кусочка правды — он не забыл про сына и позаботился о нем. Хоть и спал со своей Волковой, пока я убивалась по нему, но про ребенка не забывал.

Душу в себе всеми силами очередное ревностное восстание, а он будто мысли мои читает. Вижу по чертикам в серых глазах и насмешке — знает, зараза, что меня выворачивает от картинок в голове, как он целует эту Камилу. Своими чувственными губами касается ее, ласкает опытными пальцами, постепенно снимая с нее одежду.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Черт, Боно!

Накрутив себя, вскакиваю со стула, исподлобья буравя этого гаденыша, который уже стер с лица наглую улыбочку и внимательно наблюдает за моими действиями. Замечаю, как он прячет подальше ножи с вилками и давлю в себе улыбку.

— Давай, поговорим, Люцик. Присаживайся, этот разговор будет не из легких, — в голосе появились металлические ноты, от которых по позвоночнику пробежал холодок. Я снова вспомнила, что Боно может отобрать у меня ребенка и покорно села на стул. Ради сына готова на всё, даже если придется терпеть его постоянные интрижки с другими бабами. Рома завел себе покорную собачку, на которую у него есть мощный рычаг давления. Главное, чтобы он никогда им не воспользовался.

Боно

Я никогда ранее не заводил отношения по двум причинам: постоянный вынос мозга и нежелание нести ответственность за другого человека. Отношения со мной — вечные риски и переживания не только за мою жизнь, но и за свою. Для таких как я, с моим образом жизни, лучший вариант — одиночество. Мой отец погиб на службе, а мать не пережила моих передряг на работе, брат долгое время отказывался от общения, виня в случившемся меня. После того, как я ушел работать под прикрытием и для всех завертелся в мире криминала — он просто вычеркнул меня из своей жизни и занес в черный список. Я уже привык быть один и находил утешение в кратковременных связях. Так считал себя неуловимым, пока не повстречал Люцифера.

И прямо сейчас, смотря в ее дикие от ревности глаза, осознаю, что разрушаю свой привычный ритм жизни, выбрасываю остатки одиночества из закромов и самолично надеваю на себя ошейник. Не привык оправдываться, но приходится. Нам предстоит долгая работа над собой, где мне придется научиться делиться своими чувствами, а Доминике верить мне. Доверять, несмотря ни на что. Но глядя на то, как она разве что в глотку мне не вцепляется, с трудом верится, что наши отношения будут лишены скандалов. Эта сумасшедшая окончательно меня расшатает, выпьет всю кровь и в конечном итоге я придушу ее в порыве гнева.

— Присаживайся, Люцик, у нас будет серьезный разговор, — цежу, ощущая, как на кухне уже мечется госпожа-ревность, которая требует от Люцифера всадить какой-нибудь острый предмет мне в глаз или провести обряд кастрации, чтобы даже мысли о других бабах не было. Она мечтает сделать из меня подкаблучника, но мой максимальный предел — это бросить курить. Превратить меня в ласкового котика у нее не выйдет, нужно принимать меня таким, какой есть.