1356 - Бернард Корнуэлл

Скалли был мертв.

— Иисусе, — произнес Томас, — слава тебе, Господи, — он стоял на коленях, шатаясь, и уставился на меч. Чудо? Он заметил, что кто-то приделал к старинному клинку новую деревянную рукоять, ставшую скользкой от крови.

Он поднялся. Рядом стояла лошадь Робби, и в приступе гнева он срезал волосы, державшие голову Робби. Она с глухим стуком ударилась о землю.

Он должен найти останки своего старого друга и вырыть могилу, но прежде чем он смог поразмыслить о том, как это сделать, он заметил Роланда де Веррека, беспомощно стоящего перед жирным рыцарем в доспехах.

Толстяк был в бело-зеленом жиппоне, и Томас увидел, как тот вытащил меч и протянул его Роланду. Это был граф Лабруйяд.

По его покрытым доспехами ногам стекало дерьмо.

— Я твой пленник! — громко провозгласил он.

Томас пошел в сторону этих двоих. Сэм и еще полдюжины лучников заметили Томаса и теперь скакали к нему вместе с его лошадью.

— Он сдался, — крикнул Роланд Томасу.

Томас ничего не ответил и продолжал двигаться.

— Я сдаюсь, — громко произнес граф, — и заплачу выкуп.

— Прибей ублюдка! — выкрикнул Сэм.

— Нет! — воздел руки Роланд де Веррек. — Ты не можешь его убить. Это бесчестно, — он запнулся, произнося это английское слово.

— Бесчестно? — с недоверием переспросил Сэм.

— Сэр Томас, — Роланд выглядел отчаянно несчастным, — ведь человек, который сдался в плен, находится под защитой, да?

Томас не обратил внимания на Роланда, как будто вообще его не видел. Он по-прежнему молчал и подошел к графу, держащему протянутый в знак поражения меч.

— По рыцарскому кодексу ему нужно сохранить жизнь, — произнес Роланд. — Это так, сэр Томас?

Томас даже не взглянул на Роланда. Он лишь бросил взгляд на графа, в потом почти с той же скоростью, что и Скалли, замахнулся Злобой, и клинок вошел графу в шею.

Меч скользнул под краем шлема, разрезав бармицу и глубоко погрузившись в толстую шею графа, Томас надавил на клинок со всей своей силой лучника, и в него ударила еще более мощная струя крови, когда граф Лабруйяд упал на колени, а Томас погружал меч все глубже, пока жизнь не покинула глаза Лабруйяда, а его тело не рухнуло на траву.

— Сэр Томас! — возмущенно воскликнул Роланд.

Томас с широко открытыми глазами повернулся к Роланду.

— Ты что-то сказал?

— Он сдался! — запротестовал Роланд.

— Я оглох, — ответил Томас. — Меня ударили по голове, и я ничего не слышу. Что ты говоришь?

— Он сдался!

— Я тебя не слышу, — ответил Томас. Он развернулся и подмигнул Сэму.

В пятидесяти ярдах шла схватка рядом с королем Франции. Его штандарт упал, а знаменосец погиб, и сын пытался помочь отцу.

— Взгляни налево, отец! Направо! Осторожно!

Король дрался топором, хотя никто не пытался его убить, а лишь взять в плен.

Те рыцари, что в качестве приманки носили его цвета, были мертвы или сбежали, но все знали, что это настоящий король, потому что его шлем был увенчан золотой короной, и хотели взять его живым, потому что выкуп за него был бы невообразимо огромным.

Люди пытались схватить короля, дерясь друг с другом, чтобы подобраться к нему поближе, а король крикнул, что может сделать всех их богатыми, но в этот момент два всадника на могучих боевых конях расчистили себе путь через толпу и рявкнули остальным, чтобы сделали шаг назад, если хотят уцелеть.

Граф Уорик и сир Реджинальд Кобэм встретились лицом к лицу с королем Иоанном и принцем Филиппом. Оба спешились и низко поклонились.

— Ваше величество, — сказал граф.

— Я пленник, — произнес король Франции.

— Увы, ваше величество, — отозвался сир Реджинальд, — такова судьба этой битвы.

Короля захватили в плен.

Один из лучников заиграл на дудке, сделанной из овсяной соломы, протяжную и еле слышную мелодию. Горящий костер отбрасывал мерцающий красный отсвет на ветви дуба. Кто-то пел, а другие смеялись.

Принц Уэльский устроил пир для короля Франции, а на плоском холме, где закончилось сражение, над мертвыми заливались трелями птицы.

Смерть прошла по всему пути до ворот Пуатье, потому что так далеко зашли в преследовании врага англичане и гасконцы, и жители Пуатье, опасаясь вторжения, отказались открыть ворота, так что беглецы оказались в ловушке под городскими стенами, и там пали все до последнего.

Старая римская дорога, что вела в город, была усыпана мертвыми, а живые сели вокруг костров, пожирая ту провизию, которую награбили в покинутом лагере врага.

Томас присоединился к погоне, он скакал вместе с Сэмом и дюжиной лучников. Все эти лучники разбогатели бы, захватив добычу, но Томас ехал не для того, чтобы найти драгоценности, доспехи или дорогостоящую лошадь.

— Ты нашел его? — спросила Женевьева. Она сидела рядом, положив голову ему на плечо, а к ней прислонился Хью.

— Я нашел их обоих.

— Расскажи еще раз, — попросила она, желая, как ребенок, услышать знакомую и утешительную историю.

И Томас рассказал ей, как он наткнулся на Бессера и как латники кардинала попытались защитить хозяина, и как Сэм с лучниками убили их, а Томас встретился лицом к лицу с Маршаном, который громко объявил, что он священник, а не участник сражения, и Томас выпотрошил его Злобой, так что кишки выскользнули из-под рясы, растеклись по седлу и потом шлепнулись на землю, а Томас засмеялся.

— Это плата за глаз моей жены, ублюдок, — у него возникло искушение оставить священника умирать в агонии, но потом он добил его еще одним ударом Злобы.

Кардинал Бессьер молил о пощаде.

— Ты участвовал в сражении, — сказал Томас.

— Нет! Я кардинал! Я тебе заплачу!

— Не вижу красной шапки, только шлем, — произнес Томас, и кардинал попытался сорвать с головы бацинет, а потом завопил, увидев приближающуюся Злобу, крик прекратился лишь тогда, когда меч Святого Петра проткнул ему глотку. И лишь тогда Томас вернулся на поле битвы, где ныне лежали под звездным небом мертвые.

Роланд был с Бертийей.

— Я должен был кричать тебе громче, — сказал он Томасу. — Я не знал, что ты оглушен.

— Это была ужасная ошибка, — с серьезным лицом солгал Томас, — и я приношу свои извинения.

— Это не было бесчестно, — заявил Роланд, — потому что ты не знал, что он сдался. Он еще держал меч, а ты был оглушен.

— То была воля Господа, — сказала Бертийя. Она сияла.

Роланд кивнул.

— То была воля Господа, — согласился он, а после небольшой паузы добавил: — А Злоба?

— Она пропала, — ответил Томас.

— Где?

— Там, где ее никто не сможет найти, — сказал Томас.