Отцы Ели Кислый Виноград. Первый лабиринт - Фаня Шифман

Вдруг Миней Мезимотес спросил: «Тимми, дорогой, тебя Моти, конечно же, ввёл в курс дела? Показал, что он уже сделал?» — «Да вы знаете, не очень. Говорит — рано», — виновато улыбаясь, прожурчал Тим. Мезимотес поднял брови и пристально глянул на Моти: «Моти, это я прошу тебя рассказать нам о том, что ты уже сделал, а мы послушаем. И Тим тоже — ведь я назначил Тима Пительмана ответственным заместителем куратора проекта. Его знания и опыт в электронике и акустике… (Моти отвернулся и иронически скривился.) В общем, давай, Моти, излагай!» Моти ничего не оставалось, как начать рассказывать и показывать сыроватые итоги своих наработок, что хранились у него в ноут-буке: «Я просто рассматривал некоторые варианты. Основа, конечно же, наш фирменный принцип многовитковой ракушки…» — «Ну, выкладывай же, наконец! Не тяни резину!» — взревел Арпадофель густыми и грозными фанфарами, более похожими на хриплые звуки старого фагота. Тим хитро ухмыльнулся и тут же принял серьёзный вид, а Миней сделал в сторону Арпадофеля успокаивающий жест.

Моти поднял голову и медленно и тихо заговорил: «Мне думается, что наша игра не должна завершаться победой игрока. Для этого я и ввёл сюда Закон окривевшего Кольца, он же психологическое побуждение играть до условной бесконечности. Сам по себе принцип сложно-закручивающейся ракушки отлично сочетается с упомянутым Законом окривевшего Кольца. Масса тупиков и тупичков, ходы, которые как бы ведут в нужном направлении, но… по замкнутому кольцу любой окривевшей формы, лучше переменной. Чем причудливей, тем лучше… Любое направление кажется правильным, но в результате оборачивается неявным тупиком… Видите? — тут Моти указал на некую точку на экране и описал рукой плавную кривую, типа окривевшего эллипса, Тим глубокомысленно кивнул головой и сдвинул брови. — Для остроты ощущений остановка на краешке пропасти. Так сказать, мнимый разрыв кольца как один из реализуемых вариантов сценария. Как хочешь — можешь падать, а можешь и стоять на этом краешке до посинения! НО! — ставки делать обязан! Понимаете?» Миней слушал, внимательно поглядывал на экран, время от времени кивал головой, задавал уточняющие вопросы, приговаривая вполголоса: «Слушай, Тимми, входи в курс!

Запомни этот гениальный термин — Закон окривевшего Кольца!.. Он нам пригодится…» — «Действительно!.. Кстати, у меня возникла идея! Моти, а почему бы тебе не подготовить на очередные наши посиделки доклад на тему «Закон Окривевшего Кольца»?

А?!» — ласково проворковал Тим, несколько раз шныряя взглядом с Минея на Коби и обратно — и неожиданно уставившись на Моти. Мезимотес глянул на Тима, ничего не сказал, потом обратился к Моти: «Оно, конечно, неплохо… Правда, не скрою, нам всем бы хотелось, чтобы уже были какие-то явные, однозначные результаты. А то их слишком много, и все неявные, противоречивые!..» Моти что-то пробормотал и махнул рукой, отвернувшись. Тим смотрел то на одного, то на другого и улыбался.

Он держал руку в кармане и нежно сжимал и поглаживал фелиофон: вот что его вывезет наверх, что бы ни случилось! Это — и кое-что ещё…

Вдруг Мезимотес как-то странно, заговорщицки сверкнув глазами в сторону Арпадофеля, заговорил, словно бы продолжая разговор: «В нашей «Цедефошрии», внутри всех этих колец-завитков (о которых Моти нам сегодня поведал) надо будет создавать и постоянно поддерживать живую, не без элементов смелой фантазии, иллюзию неба и пейзажа. Прекрасный мир, населённый фантастическими существами — на земле, на воде и на небе…» — «Насчёт неба у меня уже, как вы знаете, есть кое-какие идеи…» — заметил Моти. — «Знаю… Виртуальный мир — кем хотим, теми его и заселяем!» Моти чуть слышно пробормотал: «Виртуальный мир, виртуальная природа, виртуальная жизнь, виртуальная победа в этой игре — и всё под силонокулл виртуальных виртуозов…» — «Зато доходы от реализации наших грандиозных планов будут отнюдь не виртуальными. Даже твоему Бенци и его компании мы сможем выделить — детишкам на молочишко. Эх, заживём!» — радостно улыбнулся Мезимотес, мечтательно прижмурив глаза.

Все встали и вышли из беседки. Арпадофель подмигнул боссу сразу обоими глазками и, вставая, с хрустом потянулся: «Дорогой Миней, как всегда, твои мысли — в струю!» Его лицо снова начало расползаться вширь, напомнив непропеченный блин, а его обыкновенно косящий и хищно сверкающий левый глаз на миг превратился в узенькую щёлочку. Это означало, что он достиг вершины довольства и умиротворённости, и в эту минуту можно не опасаться приступов беспричинной ярости. Неожиданно на пике довольства он, громко рыгнув, провозгласил: «Извините, я — в туалет!» Крякнув и снова смачно рыгнув (как видно, от избытка наслаждения), Коба Арпадофель направился на выход. Миней сделал знак, что кофейная пауза окончена, можно возвращаться к работе, и вышел вслед за Арпадофелем. Моти и Тим, не глядя друг на друга, направились следом. Моти пропустил Тима вперёд, мрачно наблюдая, как тот, склонившись к самому уху Минея, о чём-то его спросил, тот с улыбкой коротко ответил.

Трусивший немного впереди Коба услышал тихие голоса Минея и Тима и оглянулся.

Неожиданно он остановился с приподнятой в процессе ходьбы ногой и, мечтательно глядя куда-то вдаль, принялся фанфарически вещать. Увлёкшись, он даже позабыл поставить ногу на землю. В воздухе снова густо и гулко загремели, перекатываясь из стороны в сторону, фанфары: «Мне сейчас, по пути к унитазу, прекрасная мысль в голову пришла. А что если нашу новую «Цедефошрию» оборудовать Золотыми Гальюнами? Нет, хаверим, вы представляете? ФАНФАРИЧЕСКИЙ ЗОЛОТОЙ ГАЛЬЮН! Он великолепно впишется в нашу струю! Как я люблю со вкусом и комфортом посидеть на стульчаке из нежнейшей и мягчайшей кожи красивого цвета… э-э-э… типа… бронзы с янтарём. Я давно уже мечтаю о настоящем золотом унитазе! Какую великолепную победную песнь на фаготе мы с ним исполним дуэтом! Золотой унитаз!

Да это же чистейший символ нашей новейшей эстетики!.. Ах, кто оценит красоту струи, звенящей золотыми колокольчиками в золотой же писсуар. Облицевать бы гальюн мраморными плитами, изобразив рисунок клавиатуры аккордеона. Типа, белые клавиши из мрамора тёплого золотистого цвета. Ну, а те, которые, типа, чёрные, они будут из какого-нибудь мрамора густо-коричневого тона…» Моти остолбенел. Он переводил глаза с Минея на Арпадофеля, пытаясь уловить реакцию босса. Миней пытался скрыть изумление, но у него это плохо получалось.

Зато Тим, как и следовало ожидать, восторженно поглядывал на Арпадофеля, а затем торжествующе — на Моти. Коба продолжал заливаться соловьём: «Наш Фанфарический золотой гальюн — любимое место отдыха интеллектуалов-элитариев моего уровня, должен пробуждать только приятные чувства и ощущения! Не думайте, что это я от избытка собственных фантазий!.. Хотя мне их и не занимать… Вот ведь в Древнем Риме у патрициев было принято проводить время в банях и бассейнах, называемых термиты… или как-то так… А в России среди самой высокопоставленной элиты было принято тоже проводить время в банях, с вениками из какого-то там душистого дерева… Не помню, как называли — то ли Сандун, то ли Саун… Ну, а у нас для интеллектуалов-элитариев — о-о-о! — Фанфарический золотой гальюн. Подумайте, мальчики, над исполнением в нашем сценарии предложенного мною дизайна этой… э-э-э… скажем так: сугубо интимной обители интеллектуалитета эпохи струи. Подумай, Моти, наша светлая головка! И ты, Тимми, лапочка, подключайся! Его дело — ФАНФАРИЧЕСКИЙ! Твоё дело — ЗОЛОТОЙ, как ты сам, наше сокровище!.. А я пошёл в туалет. Посижу, помечтаю…» Моти на миг показалось, что при этих словах из превратившихся в узенькие щёлочки обоих глаз Арпадофеля брызнули две длиннющие струи интенсивного темновато-жёлтого цвета, то есть, именно той подобающей цветовой гаммы, о которой он только что так страстно фанфарисцировал. Моти еле сдержался, чтобы не посторониться от виртуальных струй, и опустил голову чуть в сторону, дабы никто не увидел, что он еле сдерживает нервный смех. При этом ему почему-то вспомнилось словечко, придуманное грубоватыми подростками из эранийских кварталов торговой элиты Бэт и Вав — струйня. Грубо, но до чего же в тему, до чего же созвучно манерам и поведению Куби-блинка! Арпадофель скрылся за дверьми здания, и Моти, изо всех сил подавляя смех и стараясь ни на кого не смотреть, вздохнул с облегчением.