Отцы Ели Кислый Виноград. Первый лабиринт - Фаня Шифман

Моти послал грань с цифрой в пасть одному из чудовищ, туманно снующих по периметру экрана под вкрадчивый скрежет силонофона и громыхающие синкопы ботлофона. Покуда одно из чудовищ, извиваясь, ловило нечто, широко раззявив пасть, прочие оскаленные морды расплывались и исчезали, в в центре экрана распахивался новый поворот лабиринта. Ботлофон нервически погромыхивал что-то вроде аккомпанемента мелодии «Сидишь на облаке». Если высвеченная на экране цифра была слишком мала, или не удавалось с трёх попыток закинуть нечто в какую-нибудь пасть, врезался силонокулл-пассаж — завинчивание железного бесконечно-длинного болта в стеклянную или металлическую бесконечно-толстую стенку, — сопровождаемый дьявольским хохотом. (У Моти мелькнуло мимолётное воспоминание об этом: мальчишки дома какой-то диск прослушивали.) Ну, конечно: не так давно Миней намёком подал идейку подчинить этот колоритный хохот соответствующе организованному над-ритму и над-мелодической картине. «Хо-хо-пассаж» — так назвал это Мезимотес. Да уж! «Хо-хо-пассаж»! — это ново, свежо, необычно!

Арпадофелю с его фанфарическим вкусом непременно должно понравиться!.. И вот — результат!..

Хищная гримаса чудовища более всего впечатляла косящим, шныряющим туда-сюда левым глазом, испускающим белесовато-зеленовато-багровое зарево. «О! Вот вам и Куби-блинок, собственной персоной! Слегка подработать образ — и… полнейшее сходство!» — подумал Моти с бесшабашной язвительностью. Чудовище смачно выплёвывало нечто, и экран подёргивался лёгкой рябью, сопровождаемой пассажем стиральных досок ихних бабушек. Уже пройденный завиток лабиринта разворачивался в попятном движении. Снова замелькали, заплясали, закружились в весёлом танце радужные блики и облачата-зверушки. Сработал-таки Закон Окривевшего Кольца!..

Начинался как насмешка, а воплотился в такой страшненькой виртуальной форме!..

Значит, надо снова выбираться из этого завитка и по-новой проходить весь путь.

На пройденном, казалось бы, пути появляются новые крутые и резкие повороты, для преодоления которых необходима почти нечеловеческая скорость пальцев на клавишах со стрелками. Моти, не замедляя движения пальцев, ухитрился немного помассировать уставшую руку. Подобная ситуация повторялась несколько раз, снова и снова отбрасывая Моти назад, всё ближе и ближе к устью «Цедефошрии», от которого он, по его расчётам, уже должен был отойти на порядочное расстояние…

Ох уж, этот Закон Окривевшего Кольца! Этот термин пришёл Моти в голову во время одного из кофейно-рабочих совещаний в кабинете-беседке босса Мезимотеса, куда заглянул Арпадофель. По выражениям лиц руководства Моти сразу же понял, что это, придуманное им ради смеха, название: окривевшее кольцо — отлично вписалось в громоздкие и запутаные игры в терминоманию, захватившие «Лулианию» с появлением загадочного Кобы Арпадофеля.

И то правда! — чем это окривевшее кольцо хуже той же струи подобающей цветовой гаммы, о которой в последнее время, особенно после Дня Кайфа, слишком много и взахлёб начали вещать все источники информации Арцены?! Помнится, боссы с радостью подхватили его окривевшее кольцо, а теперь широко пользуются этим выражением в научных докладах. Правда, выплёскивать это словосочетание в массы они посчитали несвоевременным.

Наконец, Моти всё-таки преодолел половину намеченного маршрута и увидел на экране огромный спиральный завиток лабиринта, услышав заунывную, навевающую чувство безнадёжности композицию, исполняемую дуэтом ботлофона и силонофона: словно вой голодных волков раздавался из дальних глубин непроходимой чащи леса (а может, это, наконец-то, увязала в засасывающей, жуткой трясине собака Баскервилей?). На абсолютно чёрном фоне экрана ничего не просматривалось, кроме уныло мерцающего завитка мутноватого светло-грязного оттенка. В следующий миг новое многогранное нечто извернулось и вывинтилось из недр завитка и разрослось во весь экран. Вокруг в бешеном хороводе закружились ухмыляющиеся, причудливо искривлённые рожи гибридов змей, крокодилов, вурдалаков. Моти глядел на них и думал: «И кто это с такой изобретательностью придумал образы и манеры поведения этих чудовищ? Однако, богатое воображение у художника, приятеля Тимми!..» Тряхнув головой, Моти резко нажал клавишу мышки, и порядком уставшие пальцы снова лихо забегали по клавишам со стрелками. Всё повторилось… Моти отбросил многогранник в морду ближайшего… э-э-э… вурди-змея (так Моти про себя обозвал эту помесь змеи с вурдалаком), но тот с брезгливой гримасой отфутболил его обратно. Цифра, высвечиваемая на многограннике, разрасталась и вращалась сверкающим волчком под бешеную силонокулл-тарантеллу, напоминавшую вкрадчивый скрежет гигантской пилы, перепиливающей огромные куски железа, под аккомпанемент аккордов, напоминающих выстрелы и взрывы одновременно…

И снова всё вернулось к исходной точке. На экране, на том самом месте, где в начале игры пульсировала надпись Enter, зазмеилась выполненная буквами знакомых начертаний коричневато-зеленоватая надпись на незнакомом языке (уж сахиб Ад-Малек, наверняка, знал бы, как её прочесть). И кто это подсунул ему в программу такое?..

Неужели Арпадофель постарался?.. Или Тим, верней, его люди? Но как они влезли в его, Моти, программу?.. Как бы там ни было, это означало, что игра описала полное окривевшее кольцо. Надо было всё начинать сначала. Уф-ф-ф!!!..

Не надо было вникать в тонкости программы финансового блока, чтобы понять, что многократные возвращения к устью «Цедефошрии» обойдутся клиенту-игроку в кругленькую сумму — а тот в пылу азарта даже подумать об этом не успеет. Зато потом, изучив распечатку из банка, что за незабываемо-острые ощущения он переживёт!.. — куда там азарту игры! Однако, назад пути нет: техзадание для Бенци и его группы разрабатывали Миней и Арпадофель, а он всего лишь передал его Бенци, заверив его, что это всего лишь договорные работы для таинственного заказчика-хуль.

Моти устало откинулся на спинку кресла. И тут увидел, что к нему тихой поступью приближается Тим Пительман. Задумчиво глядя на него снизу вверх, Моти подумал: «А ведь когда-то, в молодости, это был обаятельный увалень…» Моти вспоминал времена, когда с круглого лица молодого Туми не сходила мягкая, тёплая, временами казавшаяся слегка дурашливой, улыбка, притягивающая к нему людей.

Правда, и тогда портила впечатление его нескладная фигура, отдалённо напоминавшая бесформенный мешок. «Красавцем он никогда не был, но!.. Что за выкрутасы времени! Или новое имя — новое лицо?..» — вздохнул затаённо Моти, разглядывая нависшее над ним крупное расплывшееся лицо Пительмана. В самом деле: