Не от мира сего. Криминальный талант. Долгое дело - Станислав Васильевич Родионов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стволы корабельных сосен из литого золота, которое за сто лет чуть побурело от загара. Где–то там, высоко, в космосе, дрожало пронзительной синевы небо, иссеченное сосновыми ветками. Меж деревьев виден воздух – то ли небо сюда осело, то ли жидкое солнце разлилось. От коры, от шишек, от земли шло сквозь пиджак разливанное тепло. И запах, валящий с ног, уже сваливший меня запах смолы, трав, сохнущего мха и хвои…
Если кто–то знает что–нибудь лучше этого леса, то пусть мне скажет. Но я не поверю.
Д о б р о в о л ь н а я и с п о в е д ь. Теперь спорят о воспитании: эгоизм в детях от того, что все делалось для них, или оттого, что они не видели любви? Но тут нет противоречия – можно все делать для ребенка, а любви он не увидит. Я росла, как огурчик на подоконнике. Ну и что? А вот сказочку на ночь, кусок пирога до обеда, котенка с улицы, эскимо в парке, сосульку зимой, гуляние до темноты… Никаких костров, турпоходов, дружбы, ребят со двора, бед, неприятностей я не знала. У меня был режим, четкий, как ваш уголовный кодекс. Кстати, я играю на пианино и читаю по–английски.
Но не подумайте, что я осуждаю родителей. Они готовили ребенка для жизни: сами работали и меня выжимали. У нас была огромная квартира, автомобиль, дача… Ели мы что хотели и когда хотели. Одевались как хотели и во что хотели. Отдыхали где хотели и сколько хотели. А откуда все бралось? Я приведу пример. Однажды мы с мамой уехали на юг, отец решил, что дача для одного велика, и запустил во все комнаты жильцов. Заработал за лето около тысячи. А сам? А сам три месяца жил в огуречном парнике.
На сцене что–то происходило… Пел дуэт, которому бородатые мальчики вторили бессловесно, с закрытыми глазами. О чем они… О любви и о журавлях. Наверное, в мире не наберется столько журавлей, сколько их в песнях. Но почему они приплясывают?
Храмин прошуршал ладонью по программке, лежащей на ее коленях, – хотел поймать руку. Лида отвела локоть, укоризненно скосив глаза: мол, не время и не место. И кто–то – она не поняла, кто и откуда, – бросил на нее пронзительный взгляд. Боже, где она?
На сцене что–то происходило… Теперь пели все и все приплясывали. Зачем они так исступленно надрываются? Поют о любви и широких просторах…
В шуме аплодисментов медленно зажигались светильники. К чему этот перерыв?.. Теперь ее рассмотрят, теперь люди все увидят.
Храмин взял ее под руку и галантно вывел в зал. Они включились в тихую круговерть засидевшихся зрителей. Яркая публика эстрадных концертов. Ей казалось, что все эти люди сошли со сцены, чтобы походить тут кругами, молодые, разодетые, надушенные…
– Как вам солистка? – спросил Храмин.
– Разве была солистка? – удивилась Лида.
– Она пела «Журавлиную любовь».
– Ах, которая без бакенбардов…
Марат Геннадиевич внимательно посмотрел на ее профиль:
– Вам ансамбль не нравится?
– Мне не хватает умного певца.
– Это же эстрада.
– А эстрада для глупостей?
– Все–таки не филармония.
– И к чему это козлиное бодрячество? Все поют бодро, на манер туристов. Разве песни о любви, о березах, о журавлях – бодрые песни?
– Лидия Николаевна, вы подходите к эстраде не с теми мерками. Она и создана для бодрости, для развлечения, для отдыха.
– Да? Строчки из старой песни «С наше повоюйте, с наше покочуйте…» артист исполнил каким–то радостным галопом. А разве они бодрые?
На нее смотрели. Не на зеленое же платье и не на бусы из горного хрусталя? Тут женщины одеты и поярче. На лицо, они смотрят на ее лицо, на котором все написано. Нужно повернуть голову к Храмину, слушать и говорить весь антракт, а потом, в зале, будет темнее, ее не увидят…
Марат Геннадиевич шагал важно, как по институтским коридорам.
– Мне понравилось соло на трубе, соло на электрогитаре и соло на рояле…
– А соло на микрофоне? – спросила Лида, улыбаясь.
– Понравился дуэт братьев Шампурских…
– Марат Геннадиевич, почему есть дуэты братьев и сестер, а почему нет дуэтов других родственников? Например, тещи и золовки, свекра и деверя?
Она улыбалась, потому что была на эстрадном концерте, куда приходят для бодрости, для развлечения… Еще для чего–то. Куда смотрит эта девушка в небесном брючном костюме – на нее? На лицо, где все написано.
– Хотите шампанского? – весело спросил Храмин.
– Конечно, хочу, – еще веселее ответила Лида: ведь эстрада.
В своем институте она старалась меньше ходить по коридорам, чтобы не встречать людей. Глаза – зеркало души… А лицо, оно зеркало чего – судьбы? Ей казалось, что любой встречный сразу видит, что она нелюбима. Вот идет женщина, которую вдруг разлюбил муж. А здесь, в этом громадном зале с миллионом светильников, видна каждая морщиночка на лбу, каждая складочка на щеке. Тут уж все знают, что ее разлюбил муж. Тут уж все знают, что она пришла с чужим мужем. При таком–то свете…
Они нашли место у стены, под хрустальным бра. При таком–то свете… Марат Геннадиевич принес два бокала холодного шампанского – даже стеклянная ножка ледяная. О, конфеты «Трюфели».
Он ссыпал мелочь в карман.
– Не люблю, когда у мужчины в кармане бренчат копейки.
– Да, лучше, когда там шуршат рубли.
Эстрада же, бодрость и шутки. И яркий, пронизывающий душу свет.
– Когда–то мы были на «ты» и без всяких отчеств. – Он поднял бокал.
Она хотела ответить, но за их четырехместный столик опустились еще двое – молодой человек с девушкой. Вазочки с мороженым и лимонад. Лида подняла взгляд и зашлась краской от рыжей шевелюры парня. Она его знала… Где–то видела, и не раз. И он ее узнал, заморгав бесцветными ресницами.
Храмин склонился и почти шепотом сказал:
– Предлагаю выпить за…
– У вас покурить не найдется? – спросил рыжий парень.
– Нет, – бросил Храмин в его сторону и начал заново: – Предлагаю выпить за…
– Не скажете, который час?
– Нет, – резко ответил Храмин и повернулся, зло уставившись на рыжеволосого: – Еще вопросы есть?
– Есть, шампанское того… холодное?
– Прохладное.
– Спасибо.
И Лида сразу вспомнила – он из уголовного розыска. Манера вмешиваться и задавать вопросы, как у Петельникова, которому все там подражают.
– Предлагаю выпить за наше будущее.
– За наше, – покорно выдохнула Лида.
– Которое начнется сегодня?
– Мужчины всегда спешат…
– Ну, а проводить я вас могу?
– Только до дому… пока, – громче сказала Лида и нахально посмотрела на нахального инспектора.
И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я. Подозреваю… Я
