Всё, всегда, везде. Как мы стали постмодернистами - Стюарт Джеффрис

в то же время сдержанный постмодернистский дизайн, соответствующий жилому предназначению описываемых домов и пригородному духу этих районов. Я заметил нечто, что раньше ускользало от меня, — влияние Neue Staatsgalerie (Новой Государственной галереи) в Штутгарте работы архитектурной фирмы Джеймса Стирлинга на полосатую окраску лестничных башен, парящие парапеты, треугольные перемычки над дверями и окнами и зимние сады из окрашенного желтым металла; намеки на Чарльза Ренни Макинтоша в дизайне оконных решеток. Я снимаю кепку перед, без сомнения, стесненным в средствах архитектурным отделом муниципального совета Ислингтона за его способность добиться таких успехов в управлении застройкой этих районов. И всё же в то же время меня постоянно беспокоит то, что постмодернизм в такие моменты кажется замкнутым в себе — это некая эксклюзивная игра для избранных, в которой могут выиграть только истинные знатоки, демонстрируя инсайдерские знания.

Некоторые локальные детали, прочел я, использовались для придания забавного эффекта. Но разве, подумал я, мы хотим от наших домов, чтобы они были забавными? Я прочитал, что Y-образное остекление некоторых домов в районе Хайкрофт намекает на церковь Святой Марии на юге. Но кому оно намекает? В южной части района тупик Кэтрин Гриффитс Клоуз был в 1980-х годах вымощен квадратной плиткой, которая цитирует квадратные стеклоблоки Центра здоровья Финсбери напротив — здание эпохи классического модерна, спроектированное Бертольдом Любеткиным. Я десятилетиями ходил мимо улицы Кэтрин Гриффитс по пути на работу, ни разу не заметив и уж тем более не оценив это остроумие и иронию.

Однако, гуляя по тихим улицам и аллеям Бельвуара и Хайкрофта, я оценил кое-что другое. Широкие изгибы террас и лестниц проезда Хиллрайз были спроектированы таким образом, чтобы совпадать с радиусом поворота инвалидных колясок и электрических скутеров для маломобильных. На улице Эдит Кэвелл расположена почти симметричная группа из четырех бунгало в форме буквы L; в каждом одна спальня и терраса, и каждый оборудован для доступа инвалидных колясок. Таким образом, архитекторы предвосхитили положения Закона о доступной среде для инвалидов 1995 года[586]. Это, как я думал, возвращаясь домой, достойно восхищения. Нашей культуре нужно не еще больше иронии и остроумия, а больше вдумчивости и доброты. Я вовсе не уверен, что ценности постмодернистской архитектуры имеют прямое отношение ко всем этим достоинствам, но здесь, в тихом маленьком уголке Лондона, они расцвели, несмотря на жестокость и хищность неолиберализма вокруг.

Благодарности

За эту книгу нельзя винить меня одного. Лео Холлис, мой редактор в Verso, подал мне идею и помешал сделать еще больше ошибок, чем содержится в ней. Я долго откладывал необходимость написать о постмодернизме, потому что не хотел тратить слишком много времени на размышления о его уродливых зданиях и самодовольных романах с самодостаточными ссылками, тем более не хотел оказаться среди теоретиков, которые получают литературные награды за отвратительно написанные работы, которые по ясности выражения и интеллектуальной правдоподобности представляют собой аналог того, что Борис Джонсон делает со своими волосами.

Я также очень благодарен женщинам и мужчинам, с которыми я беседовал, в том числе Зигмунту Бауману, Дэвиду Греберу, Дэниелу Деннету, Софи Калль, Стивену Кингу, Ричарду Рорти, Салману Рушди, Теду Сарандосу, Сантьяго Сьерре и Дженни Хольцер. Я также благодарен за то, что редакторы The Guardian и Spectator позволили мне написать о некоторых из тем, которые я затрагиваю в книге, не докучая мне потоком жалоб, как это делал бы я, если бы был на их месте.

Но больше всего я в долгу перед людьми, которые живут рядом со мной, — перед моей женой Кей Холмс и дочерью Джульет Джеффрис. Они прочитали несколько рукописных версий книги и помогли избавить ее от опасности стать такой непостижимой и претенциозной, какой часто бывает по-мо. Кей вычитала рукопись, а Джульетта дала мне возможность взглянуть по-новому на некоторые темы, поднятые в книге. Вы должны быть тоже благодарны им: без их участия эта книга была бы намного, намного хуже того, чем она получилась.

Постмодерн навсегда

(Александр Павлов)

В августе 1991 года в Штутгарте прошла серия семинаров со звучным и провокационным названием Конец постмодернизма[587]. И хотя речь шла преимущественно о литературе, организаторы не стали уточнять ни на уровне названия, ни на уровне содержания, что речь идет отнюдь не обо всех сферах актуальной культуры. Цель мероприятия состояла в том, чтобы обсудить возможные новые направления развития западного художественного творчества после (но лучше было бы сказать «кроме») постмодернизма. Хотя некоторые участники всё же сомневались, что проект постмодерна в самом деле был завершен, в плане общей идеологии организаторы семинаров стремились попрощаться с постмодерном. Это была отнюдь не первая и, конечно, не единственная попытка упразднить постмодерн. Что же произошло с тех пор? Наступил ли этот желанный конец постмодернизма? Идет 2022 год, а мы всё еще находимся в той же точке: одни утверждают, что постмодерна больше нет, или что он, по крайней мере, не является культурной доминантой, другие… Что другие? С другими сложнее.

В целом все зависит от понимания и отношения говорящих к постмодерну. Есть те, кто считает, что критические теории в широком смысле (гендерные исследования, постколониализм, критическая расовая теория и т. д.) наследуют постмодерну, и называют их «постмодернистскими»[588]. С популяризацией в медийном и экономическом дискурсе термина «постправда» появились те, кто начал усматривать корни этого «явления», что бы под ним ни подразумевалось, в постмодернизме (точно так же, что бы ни подразумевалось под ним)[589]. Есть те, кто в позитивном ключе утверждает, что постгуманизм, эта «философия нашего времени», стал возможен благодаря постмодернизму[590]. Однако таких, кто бы осторожно говорил, что постмодернизм — подходящий язык описания нашей эпохи, кажется, не так уж и много. Дело в том, что сегодня мы живем сразу в нескольких эпохах — в эпоху постправды, в эпоху ковида, в эпоху надзорного капитализма, в эпоху метамодерна, в эпоху антропоцена или, если хотите, капиталоцена и т. д. Но что если все эти «эпохи» в действительности — всего лишь отчаянные попытки просто-напросто переназвать то, что родилось в момент интенсификации дебатов о модерне/постмодерне и пока что совсем не завершилось?

Аргументом последнего тезиса фактически становится книга Всё, всегда, везде британского журналиста Стюарта Джеффриса с поясняющим подзаголовком Как мы стали постмодернистами. В случае последнего слова (post-modern) речь скорее идет о том, что мы стали «постсовременными». Но, как бы мы ни переводили слово «post-modern», важно, что мы не только стали такими, но и пока еще не перестали такими быть. Под словом же «мы» подразумевается,