Невольничий караван - Карл Май

— Разыщи его, когда приедешь в Диакин.

— А разве я туда приеду? — насторожился негр.

— Да, и ты, и все твои люди. Я даю вам свободу.

Нуэр все-таки выронил трубку, вскочил и воскликнул:

— Он дарит нам свободу? Разве это возможно? Господин, ты, наверное, шутишь надо мной!

— Нет, я говорю вполне серьезно. Я не хочу лишать вас жизни.

— Мы все останемся в живых? Все? И я тоже?

— Да, и ты тоже. Но в ответ на это хочу поставить свои условия.

— Назови, назови их! — ликовал негр. — Мы сделаем все, что ты потребуешь, если это только в человеческих силах.

— Во-первых, вы сдадите все ваши ружья.

— Ты их получишь. У нас дома достаточно другого оружия.

— Во-вторых, вы навсегда забудете об Абуль-моуте. Вы не будете делать попыток его разыскать, а как можно быстрее возвратитесь на своих кораблях домой.

— Мы сделаем все, как ты велишь, и притом очень охотно!

— Надеюсь. Скоро я на моей дахабии покину это место, но оба нуквера останутся здесь, и мои люди проследят, чтобы и второе условие было в точности выполнено. Запомни: если вы вздумаете его нарушить и повернете назад, вы тотчас будете схвачены и убиты!

— Поверь, господин, мы очень рады, что можем вернуться домой, и нам не придет в голову остаться. Этот Абуль-моут предал нас, и если он когда-нибудь снова попадется на моем пути — он погиб.

— Очень хорошо! Таким образом, можно считать, что разговор окончен, и…

— Нет, не окончен! — вмешался вдруг Пфотенхауер. — У меня тоже есть одно условие!

При этих словах (а говорил Серый, разумеется, по-арабски) кончик его носа так игриво заерзал в разные стороны, что Шварц, который уже успел достаточно хорошо узнать своего нового друга, понял: сейчас произойдет что-то забавное.

— Скажи свое условие, — повернулся к нему нуэр. — Я надеюсь, что в моих силах выполнить и его.

— Вот и прекрасно! Я хочу, чтобы вы отрезали свои прически и отдали их мне.

Произнося это требование, Пфотенхауер вряд ли ожидал, что оно произведет на негра столь сильное впечатление. Бедняга отшатнулся, всплеснул руками, выкатил глаза, громко вскрикнул и заплетающимся языком пробормотал:

— О нет, господин, о таком ты не можешь нас просить.

— Как это не могу? Я не просто прошу, а требую этого.

— Но мы не можем выполнить твое желание!

— Почему? Здесь у нас достаточно ножей и есть даже несколько пар ножниц, с помощью которых мы вас в два счета обкорнаем.

— В чем мы провинились перед тобой? За что ты хочешь заставить нас претерпеть такую боль?

— Боль? Если вы будете вести себя осторожно, то никакой боли вы не почувствуете.

— Ты ошибаешься. У нас нельзя отнять прически так просто, как у других, потому что они делаются совсем по-другому. Они жесткие и прочные, как камень. Мы не знаем, где у нас кончается голова и начинаются волосы.

— Зато я прекрасно это знаю, потому что я врач, и я изучал строение человеческого черепа. Так что вы можете не бояться: если даже я ненароком и отхвачу у кого-нибудь из вас кусок головы, то я же и приставлю его обратно.

— Нет, нет, господин, не пугай нас! Я охотно верю, что ты великий табиб[153], потому что ты обладаешь огромным, как у великана, носом, а мы, негры, знаем, что человек тем умнее и ученее, чем длиннее у него нос. Но если даже ты действительно можешь безболезненно отрезать у нас прически, то ты не сумеешь избавить нас от вечного позора, на который сам же нас и обречешь, похитив нашу красу и гордость. Когда мы вернемся домой, как же сможем показаться на глаза нашим женщинам без этого самого главного знака нашего мужского достоинства?!

— Но что я могу сделать, — упорствовал Серый. — Вы провинились и должны понести хоть какое-то наказание!

— Если ты непременно хочешь нас наказать, то я предлагаю тебе поступить по-другому, — сказал негр, дрожа от волнения и страха. — Понимаешь, нуэр скорее умрет, чем согласится лишиться своей прически. Позволь моим людям бросить жребий. Пусть половина из них вернется домой целыми и невредимыми, а других ты можешь убить или, что еще хуже, отнять у них их лучшее украшение. Кроме того, мы отдадим тебе прически наших убитых товарищей.

Чем серьезнее и озабоченнее становился нуэр, тем большие усилия приходилось делать обоим немцам, чтобы не расхохотаться ему в лицо. Стараясь придать своей физиономии как можно более строгое выражение, Пфотенхауер спросил:

— Итак, ты хочешь, чтобы вашу судьбу решил жребий? И что же, ты собираешься тянуть его вместе с остальными?

— Я? Ни в коем случае! Я — их вождь и, конечно, освобождаюсь от этого испытания. Подумай сам, ведь если бы жребий выпал мне, я должен был бы умереть!

— Ах, вот как! А ты, значит, умирать не хочешь? Ну что ж, это вполне можно понять, и за это я не вправе на тебя обижаться. Но мое чувство справедливости восстает против того, чтобы кто-то освобождался от жребия в то время, как другие будут ставить свои жизни на карту. Видно, придется мне над вами сжалиться, хоть вы этого и не заслуживаете. Что ж, ладно, я, так и быть, отказываюсь от того, чтобы срезать у вас прически, но взамен ты должен подарить мне твою шапочку из ракушек.

— Мою жемчужную шляпу?! — Лицо нуэра исказилось гримасой ужаса, и он обеими руками схватился за свою голову, на которой был водружен упомянутый головной убор. — Заклинаю тебя, господин: все что угодно, но только не это, ведь она — символ моей верховной власти!

— Знаю, но что же я могу поделать? Зато этим поступком ты спасешь жизнь целой сотне своих соплеменников, которые будут избавлены от необходимости тянуть жребий!

— Пусть лучше они умрут, — без колебаний сказал вождь нуэров. — Ни один шах и ни один король никогда не отдаст своей короны без боя. Не понимаю, зачем тебе понадобилась моя бесценная шапочка, если ты все равно не собираешься стать королем нуэров?

— Да, это действительно не входило в мои намерения, — признался Пфотенхауер. — Но ты ведь побежден и должен представить нам какой-нибудь знак твоей покорности. Вот если бы ты остался с нами и стал нашим другом и союзником, это было бы необязательно. Тогда мне не нужны были бы ни твой головной убор, ни прическа, наоборот, я сам бы одарил вас многими весьма полезными дорогими подарками.

Услышав эти слова, негр глубоко, облегченно вздохнул и ответил:

— Господин, ты заставил меня испытать большой страх, но теперь ты снова возвращаешь меня к жизни. Скажи, что я должен сделать, чтобы стать твоим союзником?

— Ты должен выступить вместе с нами против Абуль-моута, который так подло бросил вас на произвол судьбы.

— Господин, я сделаю это охотно, очень охотно, — с горячностью ответил нуэр. — Абуль-моут обязан был сообщить нам, что собирается бежать, но он предал нас и заслуживает самой страшной мести. Даже если ты захочешь быть великодушным и отпустишь нас домой, не отнимая у нас ни кораблей, ни оружия, ни причесок, это не будет для нас такой большой радостью, как возможность остаться с вами и показать этому негодяю, что ему следовало вести себя с нами более порядочно. Убежав от нас, он тем самым разорвал наш союз, и теперь я имею право заключить новый, с вами. Мы поможем вам поймать этого негодяя и наказать его.