Почему забыли русских героев? Параллельная история Первой мировой войны - Валерий Евгеньевич Шамбаров

ведь и армейское, и флотское командование было заражено либерализмом, и офицеры, заседавшие в судах. И уж подавно не хотели прослыть «палачами» (своя же «прогрессивная» жена и дети-гимназисты со свету сживут!).

А царь оказался в очень трудном положении. Склоки и интриги претили ему. Как-то он сказал председателю Думы Родзянко: «Почему это так, Михаил Владимирович. Был я в лесу сегодня… Тихо там, и все забываешь, все эти дрязги, суету людскую… Так хорошо было на душе… Там ближе к природе, ближе к Богу…» Николай Александрович пытался быть над политическими раздорами, выше их. Он все еще верил в сплочение перед лицом общего врага. Ведь должны же рано или поздно одуматься: есть нечто большее, неизмеримо более важное, чем личные амбиции, взгляды, претензии. Ведь все — русские, это же так просто…

Но не было ни единства, ни сплочения. И могло ли оно быть между патриотами и предателями, властью и заговорщиками? Царь готов был идти навстречу ради единения, соглашался на уступки. Но получалось только хуже. Самых активных оппозиционеров, Гучкова и Рябушинского, кооптировали в Госсовет (верхнюю палату парламента). Оценили? Ничуть не бывало. Возгордились, что с ними заигрывают, и кинулись во все тяжкие. Царь сменил ряд министров, на которых особенно обрушивались либералы. Но тут же распустили слухи, что их сняли по воле Распутина.

Вместо Щербатова, ненавистного для «общественности», государь назначил министром внутренних дел депутата Думы А. Н. Хвостова. Вот вам доверие, вот вам реальная власть: пост министра внутренних дел считался вторым по рангу после председателя правительства, ему подчинялись все губернаторы. Но Хвостов сразу объявил, что его линия — «не вносить излишнего раздражения частыми и массовыми арестами». Борьбу с революционерами фактически свернул. В конце 1915 г. легальные социалистические группы устроили в столице тайный съезд под председательством Керенского. Приняли резолюцию: «Когда наступит последний час войны, мы должны будем свергнуть царизм, взять власть в свои руки и установить социалистическую диктатуру». Об этом было известно Охранному отделению, но Хвостов его доклады спустил на тормозах.

А в годовщину «кровавого воскресенья», 9 января 1916 г., по разным городам грянули волнения, забастовало 100 тыс. человек (из них в столице 45 тыс.). Стало ясно, что такого министра внутренних дел больше терпеть нельзя. Царь обратил внимание и на любимца «общественности», военного министра Поливанова — на грубые ляпы в его работе, сомнительные заявления. Заменил его генералом Шуваевым. Прежде он служил главным военным интендантом и прославился кристальной честностью. На скользких интендантских должностях к его рукам не «прилипла» ни одна копейка. Был очень толковым специалистом, но он же занял пост Поливанова! Вместо конструктивной работы Дума, ВПК, Земгоры развернули настоящую войну против него.

Царь снова и снова искренне протягивал оппозиции руку для налаживания конструктивных отношений. В феврале 1916 г. он лично приехал на открытие очередной сессии Думы. Вроде все было прекрасно. Кричали «ура». Торжественно служили молебен, великолепно пел хор, депутаты подпевали молитвам. Когда провозгласили «Вечную память всем на поле брани живот свой положившим», Николай II опустился на колени, а за ним вся Дума. Но он хотел взаимопонимания, а либералы гнули свою линию. Сочли, что царь приехал «на поклон», готов сдать позиции. Прогрессисты тут же выплеснули требования о «правительстве народного доверия».

К подрывной работе крепко прилагали руку и иностранцы — и не только противники, а союзники. От правительств Франции и Англии посыпались указания послам в Петрограде: разузнать — вдруг русские после неудач готовят сепаратный мир? Указания очень уж настойчивые, и послы «намек» поняли. Делились «подозрениями» с либералами. Те охотно подхватили. А послы передавали в Лондон и Париж ответные сплетни «из русских источников». Слухи раздували, подтасовывали любые «факты». Очередной раз заболел главнокомандующий Северным фронтом Рузский, царь заменил его генералом Плеве. Ох, как озаботилось «общество»! Передавали, что «герой Львова» Рузский «пал жертвой немецкой партии». А назначили «немца», уж он-то точно сдаст Ригу и Петроград.

Ну а председатель Совета министров Горемыкин был уже ветхим старичком, в столь бурной обстановке с обязанностями не справлялся. Он и раньше-то не брался решать серьезные вопросы, ездил к государю. Сейчас Николай II почти все время проводил в Ставке в Могилеве. Правительство нужно было усилить, и царь остановился на кандидатуре Б. В. Штюрмера. В прошлом он был общественником, земским деятелем, а теперь служил при дворе, проявил себя верным слугой государя. Значит, должен был удовлетворить обе стороны. Был энергичным, но и деликатным человеком.

Николай Александрович рассудил, что такой и нужен, «крепкая рука в бархатной перчатке». Назначил его главой правительства, а одновременно министром внутренних дел вместо Хвостова. Но либералы и их западные друзья возбудились: еще один «немец»! Лучшее доказательство, что замышляется сепаратный мир! Штюрмер, как и Плеве, был православным, обрусевшим во многих поколениях. Однако его голословно заклеймили «изменником». А он никогда не занимал высоких административных постов, не имел опыта работы в правительстве. Его встретили общей обструкцией, и он растерялся. Искал хоть какой-нибудь поддержки, и «рука в бархатной перчатке» получилась совсем не крепкой.

Глава 47.

Чарторыйск и Стрыпа

Благодаря масштабным мобилизациям Поливанова вооруженные силы достигли 4,5 млн человек. Но винтовок имелось лишь на 1,2 млн. Две трети армии скопились в запасных частях и на тыловых работах. Правда, отечественные заводы довели производство до 70 тыс. ружей в месяц, 850 тыс. купили по разным странам. Постепенно вооружались и подходили на фронт пополнения. Войска, растянувшиеся от Румынии до Балтики, строили позиционную оборону. Русские хорошо умели это делать, а после германских ударов солдаты не ленились, трудились на совесть. Оборудовали 2–3 укрепленных полосы, каждая из 3–4 траншей полного профиля с пулеметными гнездами, блиндажами, проволочными заграждениями. Немцы и австрийцы, отправив часть войск против сербов, тоже укреплялись.

Но в Полесье между Юго-Западным и Западным фронтами остался промежуток в 60 км. Германцы, стоявшие против 8-й армии возле Луцка, решили занять более выгодное положение. В октябре продвинулись севернее вдоль реки Стырь и вошли в городок Чарторыйск. Брусилову это очень не понравилось. Отсюда могли ударить в правый фланг. В 8-ю армию к этому времени прислали подкрепления, формировался новый 40-й корпус, и не из ополченских, а из «старых» дивизий, 2-й и 4-й стрелковых. Брусилов предложил ударить первыми. Докладывал: если ему выделят дополнительные силы, можно разгромить северный фланг австро-германского фронта и прорваться на Ковель — в этом случае придется отступать всей неприятельской группировке на Украине.

Но Иванов в успех не верил и резервов не дал. Он все еще переживал: как же спасти Киев? За 300 км от фронта, возле Днепра, затеял строительство грандиозных оборонительных полос. Так увлекся, что принялся строить даже мосты через Днепр: вдруг и Киев удержать не получится, придется отступать на Левобережную Украину? Что ж, коли так, Брусилов поставил армии более скромную задачу. Улучшить свои полиции перед зимой и затруднить зимовку немцам, выбить их из местечка Колки, Чарторыйска и еще нескольких населенных пунктов.

16 октября загрохотала артподготовка. 30-й корпус Зайончковского двинулся в наступление на Колки.