Нет причины для тревоги - Зиновий Зиник

от дел. С развалом Советской империи отпала необходимость в коммивояжерах от культуры, в драгоманах иной духовности. На его место пришли пиаровцы, действующие брутально и напрямую, без перевода. Сэр Обадия все чаще задумывался об ортодоксальном иудаизме как о своей духовной родине, и тут духовные метаморфозы самого Райта тоже ложились лыком в строку. Обадия симпатизировал ортодоксально религиозным тенденциям Генриха. Юношеские увлечения Райта антропософией и буддизмом давно уступили место православию: он одним из первых угадал, что надо исповедовать религию народа, среди которого живешь, и чем ортодоксальней твои взгляды, тем большее любопытство вызывают твои мнения в либеральных кругах Запада. Все остальное западные славянофилы могут получить и у себя дома; приторговывать за границей выгодно лишь исконным, посконным, экзотическим сырьем, вроде уральского изумруда или православной иконы. И чем драматичней и страшней режим в России, тем больше платят за исповедальность. В этом и был негласный сговор либеральной интеллигенции Запада и проницательной элиты России.

Но у вдовы Райта были какие-то иные соображения на этот счет. «Они оба засыпали друг друга письмами, – повторяла она. – Я сначала не поняла. Для меня это не было очевидным. Не сразу. – Она погрузилась в молчание, как бы ожидая, что Вера сама поймет, что она имеет в виду. Но Вера не понимала. – Тем более из-за комической сцены за столом». В этот момент Надя Райт впервые за всю встречу улыбнулась, и стало понятно, почему в нее когда-то влюбился Геня.

За обедом в Переделкино ее посадили на углу стола («Семь лет без взаимосвязи», – не преминул заметить сэр Обадия, обожавший русские пословицы и поговорки). Но ей повезло: английский гость оказался сбоку от нее. Сэр Обадия убеждал Пастернака в том, что Нобелевка – это соблазн. Он назвал ситуацию «соблазном мученичества» – the temptation of martyrdom, – и этот соблазн ничем не лучше и не благородней всякого другого соблазна. Всякий соблазн подлежит осуждению. И вдруг Надежда завизжала. Все так и ахнули. Может быть, впервые в жизни публика обратила на нее внимание.

Дело в том, что ее тяпнула за ногу собачонка. Эта собачонка под столом во время разговора терлась о ногу Надежды, подбираясь мордой к ее коленям. «Когда собачка выскочила в панике из-под стола, я и завизжала страшным голосом. Такое было недоразумение. Я-то таяла от ласки, думая, что это нога сэра Обадии, что он со мной нагло флиртует под столом, рассуждая про соблазн. – Она и сейчас покраснела, пересказывая этот эпизод Вере. Она действительно, как ей казалось, поддалась соблазну и отвечала на этот флирт сэра Обадии, чтобы возбудить ревность Райта. И все закончилось истерическим взвизгом. Она выскочила из-за стола и убежала на кухню. Больше с сэром Обадией она не перекинулась ни единым словом. – Самое нелепое, конечно, – это моя наивность. Впрочем, мало кто тогда в Москве догадывался о склонностях сэра Обадии. Вы что, Вера, хотите сказать, что и в Лондоне об этом никому не известно? – Надежда Райт глядела на окаменевшее лицо Веры. – Только не подумайте, что я гомофобка какая-то реакционная. Я вообще сексом не интересуюсь. Но я по-новому взглянула на обоюдную любовь сэра Обадии и нашего Гени к русской литературе».

«Но как же насчет того эпизода с тобой – этих сексуальных эскапад на Би-би-си?» – спросил я Веру, услышав впервые от нее об этом неизвестном аспекте противоречивой личности сэра Обадии – со слов, следует подчеркнуть, вдовы Райта. Вера, конечно же, и сама помнила о комической попытке изнасилования в студии.

«Что я могу сказать? Он, видно, и тут обслуживал двух богов одновременно: и Купидона, и Венеру».

Но тогда, в Москве, когда она выслушивала оскорбительные и мстительные домыслы вдовы Райта, Вере стало стыдно не за скандальную сцену с сэром Обадией, а за те несколько ночей, что она провела с Генрихом: как будто она воспользовалась его зависимостью от нее и он, вроде идеологического жиголо, должен был с ней переспать, чтобы заработать право увидеть того, с кем он действительно мечтал воссоединиться, – с сэра Обадию? Я невольно стал припоминать внешность состарившегося ангела и истерические манеры Райта.

«В любом случае какое это имеет значение сейчас?»

* * *

«В этих пересудах, грязных слухах и недомолвках я одного понять не могу: при чем тут зонтик? – в который раз спрашивала меня Вера через несколько недель после нашего первого разговора о ее визите в Москву. – И почему Геня называл этот зонтик подарком, когда в действительности он просто-напросто получил свой собственный зонтик обратно?»

«Потому что твой Райт – сноб. И врун к тому же. Ему надо было привезти что-нибудь из Англии значительное – символическое, историческое. Вот он и придумал легенду о зонтике сэра Обадии, – предположил я чисто психологическое объяснение этой нелепицы с зонтиком. – А ты эту вот легенду, миф, так сказать, потеряла, выбросила на помойку».

«Он не был бы в таком бешенстве только по этому поводу. Он вообще-то робкий. А тут – ты помнишь, как он орал? У него прямо лицо перекосилось».

«У него лицо стало перемещенным, потому что ты поставила под сомнение перемены в новой России, новую иерархию духовных ценностей, его роль и место в ней. Послушаешь тебя, сэр Обадия – бабник, а глава Российского государства – пьяный боров, а патриарх всея Руси – славянский аятолла. Как это может понравиться Райту? Потеря зонтика была символом твоего отношения к России».

«Неубедительно», – сказала Вера.

«Зато не столь ядовито».

«В каком смысле?»

«В буквальном. Что следует из рассказа Надежды Райт? Зонтик не был подарком сэра Обадии: Райт просто-напросто получил свой собственный зонт обратно. В этом и вся суть дела».

«Не поняла».

«Помнишь тот день, когда ты брала интервью у сэра Обадии? А знаешь ли ты, что происходило тогда на Би-би-си, в коридорах нашего пятого этажа, в соседней с нами Болгарской службе? – Подробности освещались всей прессой. Георгий Марков, писатель-сатирик и политический комментатор Болгарской службы, пришел на ночную смену и неожиданно почувствовал себя плохо. С каждой минутой все хуже и хуже. Его отвезли домой, где он и скончался под утро. Он успел сообщить, что в тот вечер на мосту Ватерлоо, рядом со зданием Би-би-си, на автобусной остановке его ткнул зонтиком, вроде бы случайно, какой-то джентльмен у него за спиной и укатил на автобусе. Зонтик, как выяснилось, был отравленным: в кончике была капсула с ядом. – Теперь представь. Этот загадочный джентльмен садится в автобус, выходит на следующей остановке и исчезает в здании Всемирной службы Би-би-си. Там его ждет заслуженный сотрудник Русской службы Вера Балабан-Фикс, чтобы взять у него интервью о его легендарной роли в русской литературе. Полное алиби, не так ли?»

Вера побледнела.

«Господи, какую же роль ты приписываешь сэру Обадии? – Она вспомнила,