Нет причины для тревоги - Зиновий Зиник

как в студии, во время записи, зонтик сэра Обадии гулял у нее под юбкой между ног. – Но его мог узнать тот же Марков».

«Марков не видел джентльмена с зонтиком на мосту у себя за спиной. Мне остается напомнить тебе, где зонтик был снабжен той самой ядовитой капсулой. В Москве!»

Все вдруг встало на свои места, как капсула в выстреливающем механизме отравленного зонтика. Если Обадия и Генрих действительно стали любовниками в Москве (а Райт при этом был явно на учете в черных списках у секретных органов), их обоих, и особенно сэра Обадию, ничего не стоило шантажировать. Зонтик был вручен сэру Обадии советскими органами с соответствующими инструкциями – куда нажимать и когда – через молодого переводчика Райта. В Лондоне зонт дожидался своего часа.

Вера глядела на меня широко открытыми глазами. Но чем дальше я излагал ей свои детективные гипотезы, тем больше начинал верить им сам. Они звучали все убедительней и убедительней. Чем черт не шутит: я лишь пользовался методой самого сэра Обадии в изложении спекулятивных фактов. Он говорил об этом сам довольно пространно в своих мемуарах и журнальной эссеистике. Он разработал методику, исходящую из диалектики очевидного. Все политики знают английский афоризм: «Слишком просто, чтобы быть правдой». И поэтому политики всегда усложняют суть дела, зная, как в свое время сказал гениальный Пастернак: «Сложное понятней им, – люди готовы поверить в более сложные причины случившегося, потому что это придает их жизни интригующую глубину. Наша задача – обнаружить в этом ворохе запутанных причин и следствий простую связь. Однако простота этой связи – диалектически – зачастую действительно скрывает глубинную неразбериху событий, и распутывание этого узла грозит личной опасностью. Все помнят блистательную метафору на этот счет сэра Обадии: образ заурядной банальной английской булавки. Английской булавкой можно соединить все что угодно, создав иллюзию связи между, казалось бы, несоединимыми объектами вселенной. Но эта булавка может быть скрыта так глубоко, что, расцепляя составные части видимого запутанного целого, можно уколоться до крови».

«У сэра Обадии Гершвина были свои основания, между прочим, недолюбливать своего соотечественника Маркова, считать его чуть ли не личным врагом», – теоретизировал я. В отличие, скажем, от Солженицына Марков как юморист и сатирик просто-напросто издевался над болгарским руководством. Тодор Живков для Маркова – шут гороховый. В то время как для Обадии Гершвина противопоставление власти и интеллигенции – хлеб насущный. И поэтому власть должна быть зловещей, могучей, мистической – и тогда интеллигент становится героем-одиночкой, проходящим сквозь горнило сталинизма, нацизма, маоизма. Сэр Обадия превращал, в сущности, тоталитарный режим в идола. Задача была: запугать Запад страшным культом этого идолопоклонства. Марков же над этими идолами издевался, он их оплевывал. Он принижал их международный статус. И получил ядовитую капсулу в спину.

Все было бы шито-крыто, но наступила перестройка. Стало ясно, что вот-вот будут вскрыты архивы Лубянки и история с зонтиком всплывет. Это сам Райт распространял легенду о том, что он якобы навязался к преклонному и беспомощному сэру Обадии в гости в Англию. В действительности его послали с заданием изъять зонтик, эту улику тоталитарных времен, и вернуть его в московскую штаб-квартиру.

«И тут я этот самый зонтик потеряла, да?»

«Да. Поэтому Райт и был в таком бешенстве, – подхватил я ее мысль. – А потом, когда понял, что зонтик окончательно выскользнул, так сказать, из-под контроля, он понял, что лучше сделать вид: якобы он к этому зонтику вообще не имеет отношения. В руках не держал. А ты ему напоминала. Ты – свидетель. Поэтому он отказался с тобой общаться, прекратил все контакты. Решил уйти в молчанку. Скажи спасибо, что ты еще жива. И мы никогда не узнаем, от чего он умер».

«Слишком уж попахивает дешевым детективом», – сказала Вера. И действительно. Все это звучало слишком убедительно. Сэр Обадия Гершвин в своем мировоззрении был закоренелым последователем Юма. Философ Юм считал, что связь между событиями, казалось бы зависимыми друг от друга, совершенно иллюзорна, недоказуема и не подтверждается никакими опытными данными. Последовательность событий мы воспринимаем как их взаимозависимость. Один прохожий толкнул другого в очереди, и тот упал замертво. Казалось бы, связь налицо. Но это иллюзия. В действительности прохожего в тот момент хватил инфаркт, и он скончался бы так или иначе. Не слишком ли пытаемся навести логические мосты между событиями нашей жизни?

«Очень просто убедиться, прав я или нет. Где этот найденный тобой зонтик? Остается проверить: он с капсулой или без?»

«Я его оставила в Москве – вдове Райта. На память».

«На память о ком?»

«Ни о ком: о ситуации». Сам зонтик, собственно, уже не играл никакой роли. Был ли зонтик, привезенный в Москву, тем самым, что был потерян в Лондоне? Тем самым, что был подарен Райту сэром Обадией или же, наоборот, что был подарен Райтом сэру Обадии или им обоим Комитетом госбезопасности? На эти вопросы уже никогда не отыщется ответа. Как не отыщется, скорее всего, следов и самого зонтика в Москве. В наше время подобные острые объекты уже никого не интересуют.

«Как же Генька мог уйти, не поцеловав меня на прощание? – сказала вдруг Вера и задумалась. – По-моему, он просто обиделся из-за селедки».

«Из-за какой такой селедки?»

«Из-за голландской. В тот прощальный вечер, у меня за столом, когда он жаловался на отсутствие приличной русской еды в Лондоне, я сказала, что пельмени – это китайское блюдо, а российская селедка в действительности завезена в Россию Петром Первым из Голландии. Это его, по-моему, ранило».

Мы оба замолчали. Наступали сумерки. Сквозь деревья сада проглядывали горящие зрачки ночного чудовища, но чудовище это не внушало ужаса, потому что было хорошо знакомо всем нам: огни его глазищ были окнами соседних домов.

Я сидел и вспоминал, при каких обстоятельствах я в последний раз видел сэра Обадию Гершвина. Я столкнулся с ним на Пикадилли. То есть я видел его, а он меня нет. Он проходил в тени статуи Эроса, в белом полотняном костюме с бабочкой в горошек и соломенной шляпой в руках у него был зонтик. Он, скорее всего, направлялся в свой клуб на Пэл-Мэл. Но выглядел он как агрессивный дачник. Он пробирался сквозь уличную толкучку, яростно орудуя своим зонтиком, расчищая путь, как будто вокруг него была не толпа туристов, а заросли кустарника. Губы его были плотно сжаты, подбородок выдвинут вперед с целеустремленностью человека, знающего, что он идет столбовой дорогой истории. Он знал: если верить в исторический процесс, тебе в конечном счете все спишется, все обойдется тем или иным способом. Он полагал, что в итоге от него ничего не зависит, а если ничего от тебя не зависит, не следует слишком переживать за моральную позицию – свою