ЕВАНГЕЛИЕ ОТ КРЭГА - Ольга Ларионова

Он поднялся, испытывая почти непреодолимое желание поддать по гнезду сапогом. Но сдержался, конечно. Самому наглому желторотику, трясущему от натуги щуплой шейкой под тяжелым клювом, посоветовал;

– Не очень-то выворачивайся – кишки через глотку полезут! – и, плюнув, двинулся прочь, шагая угрюмо и размашисто, совсем не глядя на уже четко обозначившуюся под ногами тропу. Так он и пер напролом, пыхтя, точно одичавший рогат, пока навстречу ему не выметнулась из-под куста здоровенная пирлипель и не врезала ему с лету прямо в лоб.

Он остановился, недоуменно глядя на свалившуюся к его ногам летучую тварь. Не кусила? Да вроде бы нет. Пирль зашебуршала крылышками, встряхиваясь, и полетела над самой землей, очерчивая правильный круг. Харр почесал в затылке – неспроста! – и пригляделся повнимательнее.

А это, между прочим, была ловушка. Ишь, землей присыпано поверх травы, да и трава-то вялая. Предупреждали ведь. Хотя – а где дымы?

Дымы были справа, едва видные меж древесных стволов, и поднимались точно из-под земли. Харр вернулся на несколько шагов назад, выбрал дерево пораскидистее, влез и начал мастерить в самой гуще листвы хоронушку – с нездешними сапогами да мечом диковинным за бродягу-шатуна не очень-то сойдешь. Приладив на развилке ветвей тугой сверток, выбрал кряжистый сук и уселся, свесив ноги. Надо было навести порядок в собственной душе, а то ведь так и беды не, миновать. Ловушка была первой, но, если верить Иддсу, не последней. Удивительно было только то, что устроители западни позабыли о нравах тутошних мотылей, так и спешащих предостеречь невнимательного путника. Хорош капкан, о котором каждого встречного-поперечного загодя предупреждают!

А может – не каждого?

Он поболтал еще босыми ногами, потом достал из сумы припасенные сандалии, обулся и, раскачавшись на руках, спрыгнул на землю. Отяжелел, однако, подумал он с медленно остывающей злостью. Памятуя амантов наказ, забрался в воду по колено и только тут остыл окончательно. Потому как понял: вся его лютая, неизвестно откуда нахлынувшая одурь от того, что никуда он из Огневой Пади не двинется.

Пойдет обратно.

Так, по каменистому дну ручья, и дошлепал он до первой поры.

Выбита она была прямо в каменной стене над ручьем, и пролезть в нее можно было разве что согнувшись. Дальше виднелись еще и еще чернеющие пятачки, уже повыше – похоже, ходы к ним были прорублены в самой толще камня; но ни одной живой души здесь пока не наблюдалось. Сами норы Харра не удивили, у Свиньи тоже жили где попало, кто в норах, кто в пещерах. А чаще просто под возами, ставленными в кружок.

Справа уже четко означился обрыв; из-за его кромки и подымались столбчатые дымы, порой окрашенные в желтоватый или бурый цвет. Внезапно стена вместе с ручьем круто свернула влево, открыв перед Харром обширную полукруглую площадь, на которой и располагалась Огневая Падь. Даже по здешних меркам стан был прямо-таки крошечным: всего с десяток домов, теснившихся у стены и огражденных невысоким валом с единственными воротами, у которых не наблюдалось даже стражника. Вал нестерпимо блестел на солнце, точно сласть-леденец алого цвета, и было ясно, что забраться по его отполированной поверхности не сможет даже ящерица. В пределах огороженного стана каменная стена, уходящая ввысь еще круче, чем над Зелогривьем, была тоже совершенно гладкой, но крыта рябенькой черно-малиновой глазурью примерно на два человеческих роста; справа и слева от ворот в стене виднелось множество нор, к самым нижним из которых через неширокий тут ручей были перекинуты деревянные мостки. Из нор то и дело выныривали людишки, кто с поклажей, кто без; все одинаково торопливо семенили к обрыву и исчезали по невидимым Харру лестницам. Он постоял еще немного, оглядываясь, вздохнул нового, доселе небывалого здесь было на один погляд. Камень разве что, колера отнюдь не огненного, а скорее ягоды лесной, и прожилки в нем черно-пепельные – такого на Тихри не водилось. Дома в три-четыре уровня из квадратных кирпичей, тем же огневищем мазанных, и крыши остренькие четырехскатные – вот это понятно: сверху ведь и осыпь случиться может. А в остальном – теснотища, убожество; справа от обрыва гарь и вонь, не то что в кустах у ручья. А идти надобно.

Дальше все получилось просто и складно: и старейшину нашел, и комнатенку в доме его получил хоть и махонькую, но с собственным выходом, и еду ему носили постоянно, без приправ и пряностей, но сытную донельзя – С главным менялой договорился враз – мужик был цепкий, но неувертливый: допросил досконально, что аманту зелогривскому надобно, хлопнул ладонью по столешнице черно-малиновой и пошел по другим менялам купецким, подбирать требуемый товар. Было видно, что и за согласием тутошних амантов дело не станет. Можно было и возвращаться в тот же день. Но такая тоска навалилась…

Загулял, одним словом. Ох и загулял! Пока кругляшки зелененые не кончились, девок по полудюжине враз к себе зазывал, мог бы и больше комнатенка не позволяла, и так сидели на полу, коленки к подбородку. Деньги кончились – нашел поплоше, что соглашались за сытный кусок. Старейшина принимал это как должное, временами забегал; глядя поверх голых спин, кидал: «На четырех горбаней поклажи набрано», «на шесть»… Среди голых спинок, на удивление Харра, встретились три совсем тощенькие, под стать ему самому. И не попадалось телесок ошейных, что было еще приятнее.

Кончилось все враз: старейшина вошел, девок шуганул и коротко, как подневольному телесу, бросил:

– Собирайся. Выходим.

Харр протер осовелые глазки, не осерчал – как-никак, мужик дал ему отвести душу. Поднялся. Проговорил степенно, как равный равному:

– Вели мне в мешок доброй снеди покласть. Следом пойду. Тайно

Сказано это было с такой многозначительностью, что старейшина никаких дополнительных вопросов не возымел – амантову бирку он углядел еще с первого раза.

Проводив взглядом хозяина дома, Харр почесал в затылке: все ли сделано? ан нет, не все. Он взялся за свой кафтан, Иддсом даренный, и принялся его исследовать. По давнему своему заведению он никогда особенно не следил за целостностью карманов, но зато пуще всего заботился о сохранении подкладки. Так и случилось: какой-то кругляш завесился в дырку и теперь дожидался своей череды. Синенький, как выяснилось. Харр, несказанно обрадованный, кликнул телеса и велел привести купецкого менялу с уборами женскими.

Меняла оказался не чета старейшине – сквалыга, пройдошливый до свербения в носу. Менестрель со знанием дела пересмотрел не слишком изысканный товар, остановил взгляд на головном обруче нежного розоватого тона с редкими угольными узорами; повертев его в руках, вдруг понял, что никакой это не бабий убор, а самые настоящие кружала – и сердце екнуло, точно была у него в руках живая и желанная плоть, а не камень теплый.