ЕВАНГЕЛИЕ ОТ КРЭГА - Ольга Ларионова

– За Белопушьем, надо думать, так что нам еще миловаться – дней не считано!

Он критически оглядел ее – действительно, со стороны и не подумаешь. У таких, ширококостных, долго еще вся их девичья стать в полной справе. На том и мужья, и родичи дотошливые запросто промахиваются.

– Ладно, коли так – давай сюда, – добродушно пробасил он. – Поздравлю.

А вот на Мадиньке-тонковеточке уже все было как пером написано. Явилась она на третий день, когда не ждали. Харр на собственное удивление засуетился, начал совать ей алые кружала в тряпице; она приняла, не ломаясь, но так, словно на плоту плыла, а все земное на берегу осталось. Золотые глаза ее сияли по-прежнему, но сейчас этот свет не разбегался солнечными бликами вокруг по хижине, а уходил куда-то в глубь ее самой.

– Что, не по нраву?.. – чуть ли не жалобно подал голос менестрель.

– Отчего же? – теплым, воркующим голосом отвечала она. – Только зря ты тратился, господин мой Гарпогар, ты ведь мне уже все заветы свои пересказал, и как нарушать их – научил.

– Выходит, нам и говорить не об чем?

– Если хочешь, я послушаю тебя, господин мой.

Нашлась слушательница! Он только махнул рукой безнадежно, вспомнив свои бессильные попытки сформулировать и обосновать то, что он в глубине души называл заветом заветов. Она подождала еще немного, закуталась в теплую шаль белоснежного пуха, вежливо попрощалась.

Он только пожал плечами и впервые почувствовал, что летняя теплынь кончилась, словно очутился он в самом конце тихрианской дороги, под закатным солнцем.

– Посылай куда хочешь, – угрюмо попросился он у Иддса. – Немило мне на одном месте.

– Что, новый дом не люб?

– Что ты! Обстава богатая, горница кругла, так что весь день солнышко в окна глядит. Лепота.

– Тогда не дергайся. Караваи железные мне доставили, теперь надо соображать, каким таким манером ковачу нашему заказ сделать, чтобы он до поры до времени не раскумекал, что к чему.

Харр почесал лоб под надбровной косицей:

– А подкоряжники не ожидаются?

– По правде говоря – навряд ли. В Медоставе Яром мудродейка отменная: наварила пчелиной сыти – приманка такая дурманная, смешала с кровью человеческой (нашелся телес неугодный), да этой заразой комья хлебные напитала. Едва рассвело, поставила на стену воинов, у которых руки поразмашистей, и этими комьями лагерь подкоряжников закидали. Тут как раз пчелы проснулись, их вокруг Медостава видимо-невидимо, приманку почуяли – и тучами на вонючек лесных! А жужжалки там, прямо сказать, что медвежата летучие, десяток насядет – и дух из человека вон. Так что не думаю, что те, кто в живых остался, успели залечиться…

Придумка была изрядной, и это Харра немного развлекло.

– Сделаем вот что, – проговорил он, чувствуя, что чужая затея заставила и его ум работать попроворнее. – Скажешь Лесовику, что надобно тебе отборное дерево на крепкие бороны, вот пусть он сам и укажет в роще, какие срубить. На бороны мы-де насадим железные наконечники, и когда надвинется вдругорядь опасность ратная, этими боронами – колючками кверху – замостим берег ручейный, да и на дно ловушек покидаем. Под такую сказку сколь угодно наконечников наковать можно.

– А ты хитрован, – восхитился амант. – Только вот дочку за тебя я бы не отдал – ты своей жене всю дорогу мозги крутить будешь. Что, не так?

– Будто ты сам без греха… Ну, не надумал еще, куда меня с поручением послать? Побегаю, пока холостой.

Амант потер подбородок, насупился:

– Поручение-то есть, да не про твою честь. Ты не вламывайся в амбицию-то, на это дело нужен мастак, досконально все наши обычаи и нравы знающий. А ты ведь у нас в основном дока по чужим землям да придумкам хитроумным.

– А в чем дело, ежели не секрет?

Нельзя сказать, что ему было так уж интересно – просто не хотелось возвращаться домой, тоскливо глядеть в зеленый лиственный навес над головой… или в стрельчатое окошечко – на пустую крышу с башенкой посередине.

Амант, мужик прямой, кобениться не стал:

– Есть у нас закон неписаный: ежели два аманта третьим недовольны, могут они суд над ним учинить. Только не просто это; загодя следует гонцов в соседние станы направить, чтобы тамошние правители тайно выслали своих соглядатаев за подозреваемым следить. Вот ежели они вернутся и доложат, что действительно дело суда стоит, тогда из трех станов по три аманта съезжаются и учиняют Девятное Судбище. И его решение непреложно.

– И выше такого судбища ничего не стоит?

Иддс надул щеки, с шумом выдохнул:

– Куда уж выше… Пожалуй, выше-то Тридевятое, только оно не собиралось ни в мой срок, ни в отцовский. Не людские судьбы оно вершит – всеземельные.

Дикая мысль ошеломила менестреля:

– Слушай, Иддс, а не думал ли ты, что и за тобой сейчас кто-то приглядывает? И что это, скажем – я?

– Коли подумалось бы, так я тебя еще тогда, в сети, Придушил бы, ласково проговорил радушный хозяин дома. – Ну так посылать тебя в Медостав? Оттуда как раз и жалоба.

Харр почесал под бровью:

– Не сгожусь, потому как это мне не по нраву. Так что не взыщи, Стеновой, ежели в одно прекрасное утро я сам собой куда-нибудь направлюсь. Душа просит.

– Погодишь, – просто отмахнулся Иддс. – Похолодало, Белопушье скоро. Охота тебе мерзнуть?

– Охота пуще неволи. А через Медостав пройду, очень уж название притягательное. Какой амант там оскоромился?

– Копьевой, что частокольную оборону вкруг стана держать должен. Распустил он своих копьевщиков, половина из них к м'сэймам подалась. Подкоряжники через это чуть стан не захватили.

– М'сэйм… – задумчиво повторил Харр. – Никогда такого зверя не встречал.

– Иногда добредают и сюда, людишек сбивают с панталыку. Только всегда найдется кому донесть, а поймают – так и прорва ненасытная недалече.

– А ты говоришь – соглядатаем пойти! Еще примут за м'сэйма, опустят в эту самую…

– Тебя не примут – упитанный.

Иддс все-таки запугал его холодами, – как и все тихриане, Харр боялся пуще смерти как темноты, так и мороза. К ночам бессветным он сразу же привык, очутившись на Лютых Островах, и не по праву ему были теперь только черные подземные переходы; настоящего же мороза он не встречал нигде, кроме Адовых Гор, куда пришлось слетать проводником на самой заре его знакомства с дружиной принцессы Сэниа. Вот и теперь он с опаской ждал цепенящей стужи, но Махида его успокоила: белый пух будет сыпаться лишь один день, даже листья не повянут. Свое время он коротал, двигаясь по привычному треугольнику: Махидина хижина – Иддсовы хоромы – его одинокий дом, солнечная, но безрадостная горница на высокой башенной опоре, про себя он так и кликал ее «поганкой». Набаловавшись с амантовыми наследниками и погоняв стражников-лучников, он сытно обедал и направлялся в «поганку». Несколько часов маялся у окон, щелкая орешки, но скорлупки собирая в кулак, чтобы не ровен час Мадинька не выглянула и не определила, откуда на ее теплую крышу устремлен тоскливый, ничего не ожидающий взгляд.