ЕВАНГЕЛИЕ ОТ КРЭГА - Ольга Ларионова

– Посмотри на меня, Гарпогар: разве я сейчас не счастливая?

– Глупая ты, как утка нетоптаная, – сказал он в сердцах. – Вот ты какая. Да разве знаешь ты, какие лица у девок бывают, когда их в первый раз до восторга поднебесного доведешь? А ты без этого хочешь весь свой век прокуковать…

– Значит, бог твой единый мне такую долю отмерил.

– Тю, скаженные, а они опять о боге! – кожаная дверная занавеска липко шмякнула о приворотное деревце – кувшин у Махиды был полон до краев.

Пряный запах терпкого вина поплыл впереди ее шелестящей юбки.

– Махида… – тихо и просительно проговорила Мадинька.

– Что? Опять тебе кружала твои? Ох, не доведут они тебя до добра, помяни мое слово… – она поставила кувшин возле постели и полезла в потайной сундучок. – И каким местом думал тот, кто тебя обучать замыслил… На!

Она протянула подружке зелененые обручи, и тут ее взгляд скользнул по окаменелому лицу сердечного своего друга, который лежал, стиснув голову руками.

– Да что ты с ним сотворила, злая жисть? – крикнула она, с размаху швыряя кружала об пол; раздался хруст – это одно из колец попало точно по драгоценному камню, венчавшему эфес Харрова меча, и распалось надвое.

– Ладно, хватит с меня заветов, – печально проговорила Мадинька и, не прощаясь, выскользнула вон.

– Споила-одурманила она тебя словесами мудреными, – запричитала хозяйка дома. – Ишь, глаза-то побелели…

– Уйди, а? – просительно промычал он. – Оставь меня на одну ночь, пока я с ума тут не стронулся…

– Как же!

Она плюхнулась рядом с ним на постель, положила его голову себе на колени и принялась гладить по белым его кудрям, не забывая другой рукой наливать одну чашу за другою, и так до тех пор, пока не забылся он тяжело и бездумно.

Наутро, с трудом продрав глаза, первым делом увидел посапывающую рядом Махиду, понял: в ее доме ему хозяином не быть. Значит, надо зарабатывать свой.

С луками да стрелами провозился он много долее, чем ожидал, – руки у него были хоть и искусные, да не про деревянное дело. И на двор к аманту ходить перестал, пока не сварганил три лука: для себя – здоровенный, а для амантовой ребятни – словно как игрушечные. Несколько раз ходил в рощу подалее, пристреливался тупой лучиной. Наконец выбрал три наконечника поплоше и увел на целый день наследников, к делу приспосабливать.

А вот тут он и не ожидал, что они окажутся такими прыткими – может, помогло то, что на кряжистом столетнем стволе нарисовал угольком тупое свинячье рыло, в которое целить было одно удовольствие. Дни летели быстро, как оперенные лебедиными перьями стрелы, и вот наконец Харр заявился к Иддсу с плоским коробом за плечами.

– Куда подаваться надумал? – равнодушно осведомился амант, словно виделись они не далее как вчера.

– Да на ужин к тебе. Стеновой! Позовешь ли?

– Считай, что напросился.

– А ежели я двоих своих сподручных прихвачу?

Иддс поднял бровь:

– Что-то охамел ты, как бирку я на тебя навесил. Ну и кого?

– А наследников твоих.

Вот тут уже амант удивился по-настоящему:

– Вы там что, вместо науки ратной шутки шутили в роще-то?

– Шутки кончились, воин-слав. Зови детишек.

Брат с сестрой вошли степенно, поклонились, точно званые на чужой пир. Сели. К блюдам почти не притрагивались, на Харра не косили – словом, вели себя так, что в который раз подумалось: от таких не ушел бы, ежели б свои такими удались. Наконец подали на блюде поросенка, зажаренного на вертеле; тут уж Завка не выдержала, стрельнула рысьим глазом на своего наставника. Тот нахмурился: а вот такого уговора не было. Отставить, значит. Завка, знавшая о предстоящем визите Харра и с вечера улещивавшая кухарей, чтоб побаловали свининкой, капризно надула было губки, но тут Харр поднялся, потянувшись за своим коробом:

– А что, воины мои малые, не потешить ли нам аманта-батюшку, так сказать, на сладкое?

Амант и тут бровью не повел – ждал сдержанно, несуетливо. Харр повел его на ратный двор, а стражей попросил на время убраться из дому. Иддс и тут промолчал. Завл нырнул куда-то в угол, достал припасенное на этот случай чучело. Отставил к супротивной стене. Когда гость начал вытаскивать из короба невиданные на всем Многоступенье луки, амант не выдержал – вытянул шею и подлез Харру под локоть. Тот усмехнулся:

– Ну что, с тридцати шагов сможешь положить недруга?

– Копьем.

– Сам говорил: копье мимо просвищет – и нет его, безоружен ты.

Амант не дурак был, уже понял, что к чему. Сопел на весь двор.

– Ну, теперь гляди! – сказал Харр.

И было аманту на что поглядеть. Три стрелы вошли в травяной мешок, на котором была нарисована усатая рожа; три – где положено быть сердцу, желчи и вздоху. Отступил. На место его встал отрок, старательно прицелился, и из трех стрел две-таки вмазал прямо под намалеванные усы. Уступил боевой рубеж сестренке. Она, правда, на пяток шагов подошла, но, почти не целясь, угодила в глаз – и в бою, и в поединке честном такая рана вывела бы противника из строя, а ежели стрела заговореная или ядом опоеная, то и совсем из жизни. И это ручонкой дитячьей-то!

Харр, усмехаясь, глянул в лицо аманту – слюнки-то не потекли? Пока нет, но были готовы.

– Так, – сказал амант. – Оружье тут оставьте и подите пока прочь.

Наследники, поклонившись, вышли.

– Похвалил бы…

– Успею. Сколь многие знают про это?

Харр молча поднял руку, показав четыре пальца.

– А девка твоя?

– Виноват. Как ладил – видала, а вот для чего, вряд ли догадалась.

– Да коваль, что наконечники мастерил… Понятно теперь, почто они за тобой охотились. Поняли, что дело это оружное, новое. Все тонкости хотели из тебя вытянуть. Вместе с жилами, разумеется.

Рыцарь поежился, вспомнив несчастную мудродейку. От того, что в Серостанье тамошний зверь не синье производил, а серь-серебрень, ему было бы не легче…

Иддс принялся чесать грудь, на которой от носимой почти постоянно дырчатой кольчужки отпечаталась красная сетка.

– Выберешь десяток воинов, у кого рука потверже, а язык покороче, заключил он. – Натаскивать будешь тут же, а за стенами моими – ни-ни. Мастерить будешь так, чтоб я видел, горницу тебе отведут.

– Кстати, о покоях, – обрадовался по-Харрада. – Несподручно мне будет за каждой шалостью из околья сюда бегать.

– Присмотри дом, что без хозяина, – по всему стану с десяток таких.

– А платить кому следует?

– Все хоромы, что промеж стен, – мой доход. Так что, считай, мы в расчете. Казначея только с собой прихвати.

Харр взялся за свой лук, намереваясь спрятать его в плоский короб, но Иддс и тут остановил его:

– Себе другой смастеришь.

Харр понял, что воин-слав при нем не хотел позориться, неумехой себя выставлять. Ну да дело его, воин он бывалый, быстро освоится. Харр поклонился и вышел, кликнув казначейного телеса. Хотя было ему чуточку обидно – ни тебе спасибо, ни какого другого слова приветного.