Поколение одиночек - Владимир Бондаренко

Имея связи во всех газетах и журналах, зная законы и желтого и чёрного пиара, он не хотел этим пользоваться для пропаганды своих стихов. Он щедро писал о других, но не требовал себе сиюминутной славы. Он чересчур ценил свое слово, ценил свою поэзию, чтобы всовывать её насильно нынешним рекламодателям. Пошло.

Хоть и назвал Александр Щуплов свою главную книгу «Стихи для тех, кто не любит читать стихи», как всегда смысл-то у него перевернут. Эти стихи для тех, кто не может жить без стихов. Он всегда любил играть со смыслом, со словами, с сюжетами, с прозвищами, любил играть словами. Но не как жонглер, а как сотрясатель нежных слов, переворачиватель жизни, перелопачиватель ветра. Жил легко и безрассудно, на жизнь смотрел нежно и грустно, и даже свои бесстыдные стихи умудрялся делать невинными, ибо уж очень щедро он дарил себя всему миру.

О, перекатыватель солнца и перекусыватель веток!Бессмыслен вес пера и шпаги, покудова удар не меток.Пускай таланты глушат водку – хлебни стихов: они хмельнееПускай все целятся в середку – а ты возьми чуть-чуть левее…

Вот и взял чуть-чуть левее, в самое сердце. С русской безалаберностью продолжал также щедро жить дальше и после инфаркта. Жить для друзей и для немногих ценителей, оставляя талант репортера и интервьюера всем остальным. А сам уже как бы нацелился в будущее. Вроде бы и не было его в современной литературе. Выходили книги, печатались подборки стихов, и всё как бы для внутреннего пользования, для узкого круга ценителей.

Забытое стихотворение,зачем ты мучаешь меня?Давно прошло твое паренье,и в тропку вытерлась стерня.В сплетении шершавых строчек,с которых свет и шорох смыт,молчит какой-то там звоночек,какой-то огонёчек спит.

Все в нашем замолчанном поколении десятилетиями пробиваются как-то поодиночке, но задумал я впервые вытащить и живых, и мёртвых из их щелей и укрывищ, из памятных мест и заброшенных пустырей, и встроенные в один возрастной ряд писатели сразу же выводят наше поколение на должное, отнюдь не убогое место. Леонид Губанов, Юрий Кублановский, Юрий Поляков, Вячеслав Пьецух, Николай Шипилов, Ольга Седакова, Юрий Козлов, Вячеслав Дёгтев, Евгений Блажеевский, Олег Хлебников, Нина Краснова – есть ещё порох в нашей пороховнице. Рано приговаривает русскую литературу к смерти Виктор Ерофеев. Вот и балагур из инфарктного рая Александр Щуплов становится нашим русским Франсуа Вийоном, и стихи его уже принадлежат истории, принадлежат ценителям поэзии.

У меня нахальством плечи скошены.И зрачки вылазят из углов.Мне по средам снится критик КожиновС толстой книгой «Тютчев и Щуплов»…

Саша всегда был в центре своего поколения, он сам и пестовал его в альманахе «Поэзия» и в газете «Книжное обозрение», он жил им, как своей семьей, создавая такую общую, отнюдь не идеологическую, поколенческую соборность. И его стихотворение «Поколение» не случайно я взял как эпиграф к своей книге «Поколение одиночек».

Кто там летит во мгле от звезды к звезде.Локтем подвинув облако невзначай?Галя Безрукова плачет в тверской избе,Гена Касмынин пьет по-казахски чай…

Эти уже далече, а эти здесь —Тёплые, злые, с болью накоротке.Щурится Бек под чёлкой – тоска и спесь.Коля торгует книгами на лотке…

Вот так на самом деле мы и пробирались во мгле, от звезды к звезде, невзначай двигая локтями облака наших старших собратьев. И при всей вроде бы негероичности нашего поколения, его беззаботности, какая к нашим шестидесяти годам прошла смертная жатва? Даже из этого стихотворения «Поколение» нет уже ни Гены Касмынина, ни Володи Шленского, ни Тани Бек, ни Коли Дмитриева, ни Саши Тихомирова, ни самого автора Саши Щуплова. Лишь по-прежнему:

У Бондаренко снова весь мир вверх дном.Жизнь, как всегда, – и подла, и коротка…То у Олеси с премиями – облом.То у Коли – Донцову сопрут с лотка…

Дали, наконец, и Олесе Николаевой заслуженную премию, незаслуженно отобранную годом раньше, еще при жизни Щуплова, никто уже никогда у подрабатывавшего продажей книг с лотков Коли Дмитриева не утащит никакую Донцову. А в иной небесной иерархии сам Николай Дмитриев, уверен, воссиял уже как звезда первой величины в окружении себе подобных истинных поэтов, и сейчас вместе с Щупловым смотрят с небес на нашу грешную землю, наблюдая, как вновь переворачивает весь литературный мир вверх дном неугомонный Владимир Бондаренко. Что ж, благословите меня, друзья мои небесные, на это неблагодарное, но необходимое занятие.

А на земле покой и шалтай-болтай.Пьют, протирают лавочки и столы.Жданов никак не вырвется на Алтай.Нина Краснова моет в гостях полы.

Даже из перечисленных Щупловым поэтов, на мой придирчивый эстетский взгляд, присутствуют как минимум четыре классика современной русской литературы. Недурное поколение одиноких блуждающих звёзд состыковалось под прикрытием громко звучащих заградотрядов официальных чиновников от литературы. Тихие и неприметные окопники стиха и прозы. Идущие из своих одиноких окопов во все атаки. Обороняющиеся вкруговую от всех немыслимых нападок. Также незаметно и гибнущие во время этих атак. Пишет мне мой друг Равиль Бухараев из Лондона: «Тут другие печали – уходит наше поколение, и уходит почти незамеченным. Смотри, что за год – Коля Дмитриев, Саша Щуплов, Алёша Дидуров, и вот только что Коля Кобенков. Это всё очень большие потери…» Я бы еще добавил и Николая Шипилова, Сашу Дорина, Татьяну Бек, Сергея Журавлёва, барда Розанова… Инфаркты и инсульты добивают тех, кто достойно жил и выжил в девяностых годах. Все они – еще одни жертвы истеричных, панических, предательских девяностых годов. И уже с больничной койки в Могилёве, пережив сильнейший инфаркт, пишет Александр Щуплов изумительные образные, музыкальные стихи:

Я – рыжий фельдегерь инфарктного рая.Мне музыку пишет сверчок на трубе.Пусти меня, Боже, пройтись до сарая.Там плащ и штиблеты. Там почта к тебе…

К своему и нашему счастью, не подмятый ни лермонтовским, ни пушкинским возрастом, Щуплов сумел «в иной итог пролезть…» Сумел осуществиться, ибо в нашем XX веке в лермонтовско-пушкинский зазор ни один, даже самый крупный талант, не смог бы воплотить свой дар. Что бы мы имели от Юрия ли Кузнецова, Иосифа ли Бродского к их тридцати годам? Очень мало. Нынче поэтам в России требуется время, чтобы понять это время и перевести его в стихотворные строчки. Требуется пусть и не столь долгая, но и не столь короткая жизнь. Они все, пусть и «не подмятые лермонтовским возрастом», рано ушли из жизни литературы. Недобалагурив, недокричав, недолюбив. Но свое время конца девяностых они передали литературе на кончиках своих авторучек и карандашей.