Семнадцатилетние - Герман Матвеев

Не успела докладчик сказать и двух слов, как дверь скрипнула и в учительскую тихо вошла преподавательница физкультуры.

— Одну минуту… — прервала Наталья Захаровна докладчика. — Валентина Викентьевна, почему вы опоздали?

Физкультурница с удивлением посмотрела на директора, тряхнула головой и, сильно покраснев, встала.

— Я опоздала из-за трамвая… Долго не было трамвая, Наталья Захаровна, — пробормотала она. — Прошу меня извинить…

— Я здесь ни при чем! Ваше опоздание — это неуважение ко всем собравшимся. Ставлю вопрос на голосование. Считают ли товарищи причину опоздания уважительной и разрешают ли Валентине Викентьевне присутствовать на собрании? — сказала она, обращаясь к учителям.

Нечего и говорить, что педсовет единогласно разрешил опоздавшей присутствовать, но эти две-три минуты она запомнила на всю жизнь.

— Валя, имейте в виду, это штучки Горюнова, — шепнула ей Лидия Андреевна, когда пунцовая от стыда девушка села рядом с ней. — Он помешан на коллективном воспитании и хочет нас перевоспитывать. А она у него на поводу.

От волнения Валя плохо понимала, о чем шепчет Орешкина и почему на лицах других дрожит снисходительная улыбка. Все они представили себя на месте смущенной физкультурницы и были рады, что не опоздали сами.

Не успела Валя прийти в себя от смущения, как в дверях появилась Вера Гавриловна, уважаемая, с многолетним стажем преподавательница географии, а следом за ней Софья Борисовна. Обе вошли как можно тише и хотели незаметно сесть на ближайшие свободные стулья. Все с любопытством смотрели на директора и ждали, как она поступит в этом случае. Неужели она не посчитается с авторитетом и самолюбием таких учительниц?

И снова Наталья Захаровна остановила докладчика, предложила опоздавшим сообщить собранию о причинах опоздания и хотела поставить вопрос на голосование, но Орешкина не выдержала и попросила слова.

— Наталья Захаровна! — с возмущением сказала она. — Я не понимаю, что значит подобное отношение к старым учителям! Неужели недостаточно Валентины Викентьевны? Ну, она… это хоть понятно… Она молодая, неопытная. Но зачем же так унижать Веру Гавриловну и Софью Борисовну?

— О каком унижении вы говорите? — холодно спросила Наталья Захаровна заступницу. — Во-первых, я не вижу разницы между поступком молодой и старой учительницы, и делать какое-то исключение было бы с нашей стороны вопиющей несправедливостью. Что касается унижения, то это понятие здесь не подходит, Лидия Андреевна. Унизить кого-нибудь может только один человек. Коллектив не унижает. Коллектив может требовать, наказывать или даже изгнать, но унизить коллектив не может, — спокойно возразила Наталья Захаровна. — Было бы правильнее сказать, что опоздавшие хотели нас унизить, потому что опоздание без исключительных причин — признак наплевательского отношения к собранию. Но это, конечно, не так… Унизить они нас не хотели. Здесь нужно говорить о другом. О личном примере учителя! Как же мы можем требовать точности от учениц, когда сами позволяем себе такую расхлябанность. Ставлю вопрос на голосование.

Вера Гавриловна, очутившись в положении провинившейся школьницы, стояла перед собранием, не зная, куда деть глаза… «Наплевательское отношение», «Расхлябанность», «Унижение» — все эти слова, как и сам факт голосования, больно задели самолюбие старой учительницы, но доклад Марии Михайловны и развернувшееся затем обсуждение заглушили личную обиду и сильно ее взволновали.

Вера Гавриловна давно заметила, что с приходом Константина Семеновича в школу учительский коллектив раскололся на три группы. Одна группа, во главе с новым секретарем и директором, думала о каких-то преобразованиях воспитательской работы, говорила о Макаренко, о единстве цели и требований и что-то предпринимала в этом направлении. Другая, совсем немногочисленная, группа — несогласные и недовольные тем, что затевалось. К этой группе Вера Гавриловна причисляла Софью Борисовну, Лидию Андреевну, физкультурницу Валю и еще двух-трех учительниц. Все они отстаивали существующее положение в школе и открыто выступали против, как они говорили, «необоснованных экспериментов». К третьей группе относились все остальные, не примыкавшие ни к первой, ни ко второй.

Они прислушивались, присматривались и выжидали, во что выльется борьба между первыми двумя группами. К этой группе, до сегодняшнего дня, Вера Гавриловна причисляла и себя.

В этом году Вере Гавриловне пришлось принять пятый «Б» класс. Это был коллектив девочек, объединенный какими-то интересами, живой, действующий организм. Как и куда она должна его вести? Чего добиваться? Какие цели, задачи должна она поставить перед собой? Задумывалась ли она над этим? Нет. Все это было продумано и решено много лет назад. За плечами Веры Гавриловны большой опыт, многолетняя практика, и ей незачем размышлять над такими элементарными, как ей казалось, вопросами. Она давно выработала в себе необходимые привычки, приемы. Она была в меру строга и требовательна, умела сдерживаться, и ее невозможно было вывести из себя. Говорила она всегда невозмутимым, ровным голосом, быстро разбиралась в индивидуальных особенностях своих воспитанниц и, если кто-нибудь из них срывался, умела воздействовать и, что называется, «приводить в порядок». Класс ее обычно ничем не блистал, но и от худших был далеко. Незаметный, средний класс, не доставлявший никому хлопот.

И вот сегодня из доклада Марии Михайловны и выступлений других учителей Вера Гавриловна поняла, что она является «классной дамой» или «надзирателем», а все ее методы и приемы есть не что иное, как методы и приемы буржуазной педагогики. Имя Веры Гавриловны на педсовете ни разу не упоминалось, но ей все время казалось, что разговор идет о пятом «Б» классе и все примеры взяты из ее практики.

Выступление Константина Семеновича особенно взволновало педсовет. Он говорил об уважении к личности ученика и доказывал, что основа советского воспитания состоит в том, чтобы предъявлять как можно больше требовательности к человеку, но вместе с тем и как можно больше оказывать уважения ему.

— Уважение чаще всего бывает взаимным, — говорил он. — В чем же выражается уважение со стороны учителя? Прежде всего, в доверии. Если мы хотим, чтобы дети были честны, правдивы, мы должны им верить.

— А если ученица явно врет? — спросила Орешкина.

— Все равно верить! — убежденно ответил Константин Семенович и с улыбкой прибавил: — В обязательном порядке верить. Какого результата вы добиваетесь тем, что не верите? Ну, предположим, что ученица действительно врет и вам легко ее разоблачить. Станет ли она от вашего разоблачения правдивей и поймет ли она, что врать нехорошо? Думаю, что нет. Скорее всего, она сделает вывод, что соврала плохо, и в следующий раз придумает что-нибудь похитрей, «поправдоподобней». Ну, а если вы поверите? Поверите искренне, без всяких расспросов и сомнений… «Хорошо! Я верю тебе. Я уважаю тебя как пионерку или комсомолку, как советскую школьницу. Я знаю, что и ты уважаешь меня». Как вы думаете, товарищи, что произойдет в душе этой лгуньи? Произойдет какой-нибудь сдвиг? Конечно, произойдет. А если он произойдет не сразу, то этому поможет коллектив. Ведь он несет за нее ответственность. Всем будет стыдно за эту ненужную, чаще всего просто трусливую или механическую, по привычке, ложь… Товарищи, я не призываю вас прекратить борьбу с ложью. Ни в коем случае! Мы должны продумать и создать такую систему, при которой у детей не было бы этой необходимости лгать и чтобы они видели, что солгать безнаказанно немыслимо. Все равно правду узнают. Я убежден, что честность, правдивость, чувство, ответственности и долга, о которых говорила Мария Михайловна, воспитать недоверием, бесконечным назойливым контролем немыслимо. Зачем я буду говорить правду, если каждое мое слово берут под сомнение? Зачем я буду честным, если за каждым моим шагом следят? Наоборот. Ребенок постарается оставить нас в дураках. Он будет врать, а вы и не узнаете.

Выступление Константина Семеновича Вера Гавриловна слушала с исключительным вниманием. Высказанные им положения были на редкость смелы и необычны.

— Давайте решим сегодня — верить детям! — говорил он с теплой улыбкой. — Разве мы не имеем этого права? Будем строить нашу работу на доверии. Постановим сегодня, и это будет законом для всех…

Последние слова вызвали веселое оживление. Когда, гул голосов затих, Наталья Захаровна прочитала подготовленное раньше предложение «О правах учеников школы имени Ушинского». Положение о дежурных никого не смутило. Дежурные имеют право требовать от непослушной ученицы дневник, передавать его классному руководителю; и тот обязан записать туда замечание без всякого обсуждения. Если дежурный говорит, — значит, он говорит правду. Пять замечаний в дневнике дают основание педсовету сбавлять отметку по поведению. После второго урока к директору собираются рапорта всех дежурных по классам, и в учительской должна быть сводка отсутствующих по школе. Передача дежурства происходит в торжественной обстановке. Все это хорошо. Но дать право ученику перед началом урока заявить, что он по уважительной причине не подготовил домашнее задание, и на основании одного такого заявления не спрашивать его? Это положение вызвало много вопросов и горячий спор.