Слово о полку Игореве - Александр Зимин

В польском языке есть слово szalbierz, родственное русскому «шалбер», т. е. бездельник, плут.[См. «козаче, шальверю, не губь мое серденько», «Ой вы, козаки, вы шаливеры» (Головацкий. Народные песни. Ч. 1. С. 126 и 25). Эту этимологию принимал И. А. Новиков. Ироничен также термин «ревуги» (по И. Новикову — «крикуны». См.: Новиков И. Слово о полку Игореве и его автор. С. 34). Попытки объяснить его из тюркских языков крайне неудачны (Словарь-справочник. Вып. 5. С. 30–31). Этимологию Ф. Е. Корша «ревуги» — арбуга (богатырь, «человеко-бык») слишком смелой считал еще П. Мелиоранский.] Но это не единственная возможность объяснить происхождение «шельбиров». А. И. Соболевский указал на некоего Шелва, упоминающегося в Ипатьевской летописи (1227, 1245 гг.),[ПСРЛ. Т. 2. Стб. 751, 803.] а также на наименования Шелвово сельцо и «у Шелвова борку» (под 1146 и 1161 гг.). Это имя он сопоставил с «шельбирами» Слова.[Соболевский А. И. Русско-скифские этюды//ИОРЯС. 1921. Т. 26. С. 11.] В пользу этого сопоставления кроме сходного звучания слов говорит и то, что Шелв находится в Ипатьевской летописи, которой пользовался автор Слова, и то, что аналогичное наименование «ольберы» он тоже произвел от личного имени, от Олбыря, также встречающегося на страницах той же летописи.[ «Шельбир» связывают то с «silbür» (калмыкское) — бич, то «silbugur» (монгольское) — весло, то даже с «челеби» (невольник). См.: Малов С. Е. Тюркизмы в языке Слова о полку Игореве. С- 134–135. {См. также: Баскаков Н. А. Тюркская лексика… С. 134.}] Вопрос в настоящее время не может считаться решенным. Наконец, сами «были» перекликаются с польским «бывальцы» (bywalec), что означает людей, хорошо знакомых с воинским искусством (ср. «bywly» — опытный).[Вяземский П. Замечания на Слово о плъку Игореве. С. 283. Б. А. Рыбаков сопоставляет былей со словом «быланит» — бродяга, беглец (Дьяченко Г. Полный церковнославянский словарь. М., 1899. С. 62; Рыбаков Б. А. Древности Чернигова. С. 53). Такая расшифровка «былей» соответствует ироническому — «ревуги», «могуты» (разбойники), «шельбиры» — бездельники.]

В последнее время О. Прицак попытался найти еще одно восточное название народа в Слове. Здесь среди племен, которыми «тресну земля», названы «литва, ятвязи, деремела и половци».

Кто такая «деремела», не вполне ясно. В. Ф. Миллер производит ее от финского — törmä (высокий берег).[Миллер Вс. «Хинова» Слова о полку Игореве//ИОРЯС. 1914. Кн. 1. С. 115.] Но, как полагает М. Фасмер, это невозможно, так как финскому начальному t никогда не соответствует d. Он не считает фонетически удовлетворительным объяснение П. Владимирова и литовского drimelis («олух»). Скорее, по его мнению, следует производное от derme (лит. договор) со значением, аналогичным «варягу».[Фасмер. Этимологический словарь. Т. 1. С. 502.]

Г. Ильинский сблизил «деремелу» с прусским (? ятвяжским) названием Dernme, Derne, Dernen в Восточной Пруссии.[Ильинский Г. Несколько конъектур к «Слову о полку Игореве» (по поводу труда ак. В. Н. Перетца)//Slavia. 1929–1930. Roć. 8. Seś. 3. S. 656–657.] Эту мысль развил А. В. Соловьев, отождествивший «деремелу» с жителями округа Дернен, т. е. с ятвяжской землей Деново.[Соловьев. Политический кругозор. С. 100–103.] В. Т. Пашуто видит в деремеле особую прусскую территорию (он ее не локализует), так как ятвяги и так упомянуты в Слове.[Пашуто В. Т. Образование Литовского государства. М., 1959. С. 29.]

Этимология О. Прицака совершенно фантастична. Он сближает «деремелу» с «кангу Тарман» (другое чтение — «кангу tap6am>) — «трансокеанский брод» — Орхонских надписей VIII в.[Прицак О. Деремела-Бродники//International Journal of Slavic Linguistics and Poetics. 1965. Vol. 9. S. 82–96. По мнению С. Г. Кляшторного, Тарбан (Тарбанд, стяженная форма согдийского «Трарбанд») означает позднейший Отрар (Кляшторный С. Г. Кангюйская этнотопонимика в орхонских текстах//Советская этнография. 1951. № 3. С. 57).] «Тар» (переход, брод) мог звучать у половцев как «dar», отсюда могло существовать слово «därmäl» («дермела»)[Неясное прозвище сходного звучания (darmala) есть в «Тайной истории Монголии» 1240 г. (§ 102, 105, 111, 112, 128, 281). Но «darma» (санскр. dharma) означает «учение», и возводить его к «tar-man» достаточных оснований нет.] со значением «люди с брода», древнерусские бродники («потомки согдийских купцов евразийской степи»). Они жили якобы у переходов, бродов через реки, являвшихся, по мнению О. Прицака, местами наиболее оживленных торговых сношений. Отсюда и происходит их наименование «бродники» или «деремела».

Эта сложная цепь построений может существовать только потому, что автор реконструирует слова, реально не существующие, а в известные наименования вкладывает смысл, не соответствующий их действительному содержанию. Так, у нас нет сколько-нибудь прочных оснований для реконструкции половецкого термина «därmal» со значением «жители местности у бродов». В свою очередь и «бродники» (от слова «бродить») были выходцами из русских земель,[Греков Б. Д., Якубовский А. Ю. Золотая Орда и ее падение. М.; Л., 1950. С. 203.] а не «насельники бродов», да еще «согдийского происхождения». Непонятно, почему название «деремела» отсутствует во всех древнерусских источниках (кроме Слова), почему бытовало два наименования для одних поселенцев и т. п.

Наконец, сомнителен тезис и о «бродах» как местах средоточения торговых операций — иначе говоря, тюркско-монгольского происхождения слова «деремелы» О. Прицаку доказать не удалось.[См. также замечания Н. Ф. Котляра (Котляр М. Хто таю бродники (До проблеми виникнення украУнського козатцтва) // Украшський кггоричний журнал. 1969. № 5. С. 95—101).] Возможно, в данном случае перед нами след этимологических домыслов автора Игоревой песни, что «деремела» так же происходит от слова «дремать», как «ревуги» от «реветь». Прозвище «дремала» (сонливый человек) встречается в русском языке.[Даль. Толковый словарь. Т. 1. С. 492. Л. Н. Гумилев термин производит от «Дармала», которым мог называться какой-либо монгольский баскак XIII в. (Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства. С. 320). {См. также: Ковалев Г. Ф. Загадочный этноним «деремела» // Филологические записки. Воронеж, 1993. Вып. 1. С. 122–133.}]

Целый ряд «скрытых тюркизмов» видит в тексте Слова О. Сулейменов. К ним он, в частности, относит «припешали» (от «пишь» — резать), «рассушась» (от «уш» — летать), а также и «Осмомысл» (от «сепз кырлы» — восьмиугольный), «до кур» (до стен), «горазд» (от «кораз» — петух), «тули» (от «тул» — вдова), «съ трудомь» (от «турта» — осадок), «дебрь кисань» (железные путы), «жирня времена» (от «жирик» — раздор), тропа (от «торп» — земля), «ходына» (от «хотын» — баба) и т. п.[Сулейменов О. Аз и я. С. 51–83, 112, 121, 126.] Вопрос об этом нуждается в доисследовании. В ряде случаев другие объяснения терминов имеют право на существование не в меньшей мере. О. Сулейменов, к сожалению, находит параллели в языке, исходя из презумпции о Слове как о памятнике XII в., не доказывая ее. Поэтому он часто не делает сопоставления своих предположительных объяснений с имеющимися в литературе с целью выяснить, какое же из них наиболее правдоподобно связано с текстом памятника и эпохой, когда он мог возникнуть.

Итак, разбор ориентализмов Слова показывает, что они сами по себе никак не могут свидетельствовать о древности памятника, некоторые из них (харалужные) дают серьезное основание для его поздней датировки. Другие вполне могли быть известны книжнику, знакомому с летописями и Задонщиной. Третьи бытовали еще в XVIII в. (топчаки). Наконец, четвертые отнесены к ориентализмам вовсе по недоразумению (шереширы, могуты, ревуги). Это, конечно, не означает, что ряд слов восточного происхождения Игоревой песни не мог уходить корнями в глубокую половецко-печенежскую старину. Но вместе с тем нет никаких оснований отрицать возможность знакомства с этими словами писателя, жившего много столетий спустя после похода Игоря 1185 г.[Современную оценку ориентализмов «Слова» см. в книге: Баскаков Н. А. Тюркская лексика…]

В языковом фонде Слова о полку Игореве встречаем значительный пласт слов, эпитетов и устойчивых сочетаний, близких к украинскому и белорусскому, а также к польскому языкам. На последнее обстоятельство уже обращали внимание первые исследователи Слова Я. Пожарский, М. Максимович, О. Сенковский, а также Л. А. Булаховский и В. Мочульский.[Пожарский Я. Слово о полку Игоря. СПб., 1819; Максимович М. Песнь о полку Игореве// ЖМНП. 1837. Январь. С. 51–54; Булаховский Л. А. «Слово о полку Игореве» как памятник древнерусского языка//Слово. Сб.-1950. С. 130–163; Мачульст. Да пытаньня; Гонсиоровский О. О. Заметки о «Слове о полку Игореве»//ЖМНП. 1884. Февраль. С. 263 и след.] См., например, выражения «свычая и обычая» (в устойчивом сочетании только в украинском фольклоре),[Ф. Филин ссылается на то, что слова «съвычай» и «обычай» по отдельности встречаются в памятниках XI–XII вв. (Рыбаков, Кузьмина, Филин. Старые мысли. С. 174). Но дело не в отдельных словах, а в определенной формуле или устойчивом сочетании (именно подобные сочетания, как установил В. В. Виноградов, характерны для определенного автора и времени). Однако формула «свычая и обычая» встречается не только в украинской поэзии конца XVII в. Ср.: «Каков свычай, таков и обычай» во Владимирской губернии (Словарь-справочник. Вып. 5. С. 106).] «прапорзи»,[См.: Словарь-справочник. Вып. 4. С. 55–56. Конъектура «паворзи» (Там же. С. 53–54) без доказательств. {Конъектура «прапорзи» принадлежит А. А. Зимину.}] «спивая» (конъектура Г. А. Ильинского), «на ниче ся годины обратиша», «чи», «чему», «чили», «абых», «жалощи», «пороси»[Об этом см.: Булаховский Л. А. Функции чисел в «Слове о полку Игореве»//Мовознавство. 1952. Т. 10. С. 123–124.] (ед. число «порох»), «потручяти» (укр. «потручати», потолкать),[Гринченко. Словарь. Т. 3. С. 382.] «бiсовi дiти», «смага»,[В значении «жажда» и «сила» встречается в смоленских говорах (Опыт. С. 207; Дополнение к «Опыту областного великорусского словаря». СПб., 1858. С. 247).] «у (в) Римъ», «въсрожать» (от srogi — суровый, укр. «срожатся» только в памятнике XVII в.[Булаховский. О первоначальном тексте. С. 441.]), сморци, «росушясь» (rozsuc się), «претръгоста» (przetargac), «поскепаны» (укр. «скепать», щепать), «съ трудомь» (trut — яд, укр. «отрута») и др.[Н. В. Шарлемань, в частности, пишет: «Термин „ширяться“ сохранился в украинском языке как единственное слово для обозначения парения» (Шарлемань Н. В. Из реального комментария к «Слову о полку Игореве»//ТОДРЛ. М.; Л., 1948. Т. 6. С. 112); ср.: Даль. Толковый словарь. Т. 4. С. 634 («орел ширял по поднебесью»). Н. В. Шарлемань также пишет, что выражение «въ мытехъ» «сохранилось кое-где среди охотников» до нашего времени (Шарлемань Н. В. Из реального комментария… С. 112). На Украине бытовали слова «оконить», «сыновей». С. Гординский говорит, что слово «паполома» до сих пор бытует на Гуцульщине: Слово о полку Ігореві: Героїчний епос XII віку /За ред. Свят. Йорданського. Філаделфія, 1950. С. 50. Слово «закладать» в украинском языке имеет значение глохнуть («чи тобі заклало?» — «оглох ли ты, что ли»), «могутный» — могущественный, могучий (Гринченко. Словарь. Т. 2. С. 438).] Некоторые из этих слов встречаются и в древнерусских текстах («чи», «чили», «скепание», «претръгоста», «жалощи», «чему» (в Задонщине) и др.). Поэтому они могут вполне уложиться в систему языка как XII в., так и значительно более позднего периода. Выражение «молодая мѣсяца Олегъ и Святъславъ» можно понять, только зная игру слов «княжич» и «месяц» (księżyc). Здесь особенно важно совмещение двух понятий в одном слове. В русском фольклоре такого совмещения при употреблении образа «месяц» нет.