Избранное - Нора Георгиевна Адамян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она была в своем старом халатике, румяная, с не просохшей после мытья косой. От нее повеяло запахами мыла, воды, свежеотглаженного белья, домашними, женскими запахами.
Все, что знал Александр Семенович о Гале, не нравилось ему. Но сейчас, когда она присела к его столу смущенная и милая, он с досадой вспомнил о ее ночных телефонных разговорах, о дурацком Леониде, о многозначительных словах Марьи Трофимовны: «Да, попила наша Галя шампанского, попила».
Сейчас все это не подходило к ней. Он знал, что, вернувшись с работы, Галя убирала «места общего пользования», как значилось в списке, вывешенном в кухне. Потом она купала сына, перестирала кучу детского белья и сидела сейчас усталая, с натруженными руками и разгоревшимся лицом.
Она сказала:
— В щелочки двери проходит свет. Я поняла, что вы не спите.
— Я поздно ложусь, — ответил он, — выпьем чаю?
— Спасибо, не надо.
— Ладно, — сказал он, — все-таки выпейте. Гостя надо кормить.
— Соседи не ходят друг к другу в гости. Соколовы сколько жили, а я у них всего раза два была. Я ведь и к вам по делу… — Она оглядела комнату. — У вас просторно. У Соколовых здесь два гарнитура стояло. Спальня и столовая. Они и окно сервантом заставили.
Александр Семенович придвинул к ней вазочку с леденцами и хлебницу:
— Берите лепешки.
— Ржаные… Я их тоже раньше часто покупала.
— Почему же раньше?
— До Тимки. Тогда совсем другая была жизнь. И кино, и театр. Теперь забежишь в магазин, хватишь что-нибудь, лишь бы скорей. Я сейчас даже читать не успеваю.
— Это временные трудности. Зато у вас капитал растет — сын.
Галя засмеялась:
— Капитал ненадежный. Только вырастет — его отберут.
Александр Семенович промолчал.
— Может быть, это смешно, но я уже сейчас решила, то есть мне кажется, что девушке, будущей жене, я его отдам легко. Но если война — я ведь и об этом теперь думаю, — то это просто невозможно себе представить…
— Они вырастают и уходят сами. И к девушкам, и на войну. Но войны не будет.
— Сейчас не будет. Но ведь когда-нибудь непременно…
— Никогда не будет. Верьте мне. И помажьте лепешку маслом.
— Нет, я без масла. А знаете, есть сыновья, очень привязанные к своим матерям. Вот у меня знакомый — его фамилия Салтанов. Он сам строитель… Я ведь к вам по его делу и пришла, побеспокоила вас.
Она рассказала довольно обычную для Александра Семеновича историю. Мать и сын живут в разных районах города. У сына комната в новом доме, светлая и сухая. У матери — в старом, деревянном, подлежащем сносу. Мать пенсионерка, часто болеет, в основном живет в комнате сына, что создает всяческие неудобства.
— И соседи там очень недовольны, что она непрописанная живет, даже участкового, кажется, вызывали.
Дело осложнялось тем, что в домах, подлежащих сносу, всякие обмены запрещались, и Салтановым отказали. Сын ходатайствовал, чтоб его дело передали на рассмотрение депутатской комиссии.
— Неправильно им отказали, — горячилась Галя, — какая разница, кто будет жить в старом доме — мать или сын? Этот дом уже пять лет собираются сносить и еще десять прособираются, А у нее сердце больное. Может, ей так и не придется жить в хороших условиях, Вот тут пусть и вспомнят, что человек — прежде всего, пусть и проявят заботу о человеке, а то ведь как до дела доходит, так бюрократы всегда верх берут.
— У кого они были на приеме? — спросил Александр Семенович.
— У женщины какой-то. Даже не выслушала как следует. Сказала: «Хорошо, идите». А через три дня — отказ.
Знал Александр Семенович эту женщину. Действовала она правильно. Ошибалась редко.
— Ну ладно. Вы говорите, что у матери больное сердце. А ведь если что с ней случится, вашему строителю свою хорошую комнату не вернуть. Он это понимает?
Галя обхватила себя руками за плечи.
— Что вы! Он этой мысли даже не допускает! И кто тогда будет вспоминать о комнате? Разве это можно?
— Можно, — сказал Александр Семенович, — живому человеку многое нужно и многое можно.
Галя почувствовала себя неловко. Она посмотрела на фотографию женщины на письменном столе. Александр Семенович понял ее взгляд.
— Когда умерла моя жена, мне было безразлично все на свете. А через год пришлось меняться, и я уже искал комнату светлую и чтоб с телефоном.
Почему он заговорил о ней с этой молодой женщиной? Может быть, потому, что больше не с кем ему было говорить о ней.
— Ваша жена была хорошая, красивая? — спросила Галя и тут же пожалела об этих глупых словах.
«Сейчас он выставит меня из комнаты, и будет прав», — подумала она.
Александр Семенович ответил:
— Для меня она была всегда лучше всех. Всегда.
Галя подошла к столу. На нее, чуть улыбаясь, смотрела немолодая, полная женщина. Наверное, в молодости была хорошенькой. Лицо приятное, но совсем обычное.
— Вы говорите так, потому что она уже умерла, — вдруг с внезапной горечью сказала Галя.
Он покачал головой — нет, нет.
— А она это знала?
— От первого до последнего дня.
— И ничего в ваших отношениях не менялось? Может быть, вы обманывали и себя, и ее?
— Отношения менялись, — он говорил уже с трудом, — она становилась частью меня. Моей душой. У меня не было ничего дороже.
— Как это может быть? — спросила Галя. — Не верю я вам. Какая же она была?
Нет, он ничего не мог о ней рассказать. Слова ничего не выражали.
— Она была очень женщиной и очень другом…
— Это ничего не стоит, — непримиримо сказала Галя, — вы думаете, я всегда такая была? Когда я училась в университете, студенты с других факультетов прибегали на меня посмотреть… — Она заторопилась: — Дело не в этом. Я знаю. Вы не думайте, я ведь все понимаю…
Ей тоже было трудно рассказать о своей первой любви, в которой она была и женщиной, и другом, и нянькой. Ей казалось, что эта любовь будет вечной. Конечно, она наделала много глупостей. Ираклий, воспитанный в патриархальной семье, никогда не бросил бы своего ребенка, но Гале казалось нечестным привязывать его таким путем. Она чуть не умерла от аборта, сделанного неопытной подругой-медичкой, но ничего ему не сказала. Она ревновала его ко многим девушкам и не скрывала этого. Она требовала, чтоб он любил ее безоглядно и самоотверженно.
А Ираклий был красивый, избалованный мальчик, очень молодой, вспыльчивый, несдержанный. Они жестоко ссорились, и обычно Галя первая прибегала к нему мириться. Однажды, на Ноябрьские праздники, он не пришел в условленный
