Капиталисты поневоле - Ричард Лахман

они могли контролировать (или которые подчинялись тому же авторитету, что и они сами), и опасались тех колдунов, которые были вне их власти. Люди, которые обнаруживали, что все претенденты на магическую силу были за пределами их влияния, или входили в союз с их врагами, склонялись к скептицизму по отношению к самой возможности подчинить себе сверхъестественные силы на этом свете при помощи магии.

Эту гипотезу о сродстве институциональных интересов с верой, страхом или скептицизмом по отношению к колдунам и к самой возможности магии можно опробовать путем сравнения с другими моделями в качестве объяснения различий между целями и достижениями антиколдовских кампаний в Англии и во Франции. Для иерархии англиканской церкви и ее королевских покровителей все колдуны были претендентами на самопровозглашенную англиканскую монополию доступа к божественной силе. Англиканские обвинения XVI в. колдунов-конкурентов во многом совпадали с утверждениями их современников из числа служителей французской католической церкви.

Позиции официальных церквей этих двух стран по отношению к магии различались в двух важных аспектах: во-первых, французская католическая церковь в XVII в. сама возглавила процесс приучения мирян к той мысли, что большинство неофициальных колдунов скорее мошенники, чем подлинные орудия сатаны, в то время как англиканские пасторы были последними из числа элит, кто усомнился в повсеместности белой и черной магии. Во-вторых, французские клирики пользовались сильной поддержкой короны и светских элит в своих антиколдовских кампаниях, в то время как в Англии джентри успешно пытались подорвать англиканское преследование ведьм почти во всех инстанциях и очень редко устраивали собственные светские суды над ведьмами. Эти различия по источникам интеллектуального лидерства для проявления скептицизма в отношении магии (клирики во Франции, миряне в Англии) и по степени светской поддержки атак церковников на колдовство (сильная во Франции, негативная в Англии) вызвали и различия в постреформационной практике магии: французские католические священники были первыми, применявшими магические решения для решения будничных проблем, в то время как в Англии большую часть спроса в таких услугах удовлетворяли платные колдуны-одиночки. В Англии политическое использование магии было успешно подавлено к концу гражданской войны, даже когда платных колдунов оставили в покое и церковь, и государство, а во Франции и государство, и церковь сражались с ограниченным успехом против и политического и коммерческого применения магии до самого конца старого режима.

Англия

В Англии только епископы и священники англиканской церкви, к которым в конце XVI в. присоединились их королевские покровители, пытались восстановить единую иерархию религиозной власти в стране. С их точки зрения, священники-конкуренты и колдуны в лучшем случае были введены в заблуждение, а скорее всего стали орудием в руках сатаны. Англиканские мечты о восстановлении монополии на религиозную власть для своего исполнения требовали бросить вызов духовной и институциональной легитимности конкурентов и доказать единственную правильность своего собственного божественного авторитета. Эта двойная задача казалась более праведной и насущной, когда враги англиканства рассматривались как орудие дьявола (Cross, 1977)-Тем не менее способность англиканской церкви подавить конкурентов, практикующих магию, — будь то католики, диссентеры или коммерческие колдуны — была серьезно стеснена рядом постреформационных парламентских статутов и правлением светских судей, которые ограничивали юрисдикцию церковных судов (Houlbrook, 1976; 1979, с. 7-20, 214-260 и далее).

Церковная иерархия была единственной английской элитой, четко и постоянно противодействующей народной магии от Реформации Генриха до гражданской войны. Три другие элиты — корона, магнаты и джентри — напротив, временами меняли свои взгляды на магию, а магнаты и джентри переживали внутренние расколы по этому поводу. Такие разногласия мешали этим элитам противостоять магии. Интересы джентри в подавлении или снисхождении к народной религии диктовались их позицией в отношении плюрализма, что отвечало, в свою очередь, политике короны в отношении контроля джентри над церковной собственностью. Способности джентри блюсти свои интересы повышались, когда понижались способности короны и магнатов.

Снисходительность короны к плюрализму элиты и народной религии претерпела трансформацию к концу правления Елизаветы I. После Реформации Генрих VIII, Эдуард VI и их советники терпели религиозные разногласия (за исключением движений в поддержку католического духовенства, которые они сокрушали (Fletcher, 1968, с. 21-47; Harrison, 1981) ради того, чтобы ослабить церковную автономию. Эта политика на короткое время в правление Марии была обращена вспять, однако ее чистки были направлены против протестантов в целом и не концентрировались на колдунах (Smith, 1984, с. 80-82). В последние два десятилетия XVI в., «когда протестантизм духовенства был под большим сомнением, политическое подчинение церкви [англиканской] все еще заботило правительство», и поэтому корона по-прежнему поддерживала притязания джентри на власть над церковными постами и имуществом (Hill, 1963, с. 33). Таким образом, в конце XVI в. джентри все еще могли удовлетворять свое желание подавлять народные религиозные и магические движения, не опасаясь, что из-за этого откроется возможность для союза короны с англиканским духовенством для принуждения к ортодоксии, в том числе и самих джентри.

Корона закрепила свой контроль над англиканским духовенством к концу правления Елизаветы I. В результате политика короны начала изменяться со все большим ускорением при Якове I и Карле I в сторону помощи усилиям англикан получить церковную власть.

Слияние интересов короны и духовенства в борьбе с расколом в конце XVI в. повлияло и на отношение джентри к народной религии и магии. До этого джентри могли противостоять народной магии и радикальным сектам, не опасаясь, что корона поддержит атаку англиканской церкви на их религиозную независимость. Как только Елизавета I обратилась к союзу с епископатом, первичным религиозным интересом джентри стала защита своего направления, даже если это и означало снисходительность к магии и религии низшего класса. Когда при Якове I и Карле I власть джентри в графствах укрепилась, пуритане «еще более уверились в способности богатства одержать победу в системе свободной конкуренции и приготовились принять конфессиональную независимость как цену альянса с сектами» (Hill, с. 345).

Англиканский епископат и выжившее католическое священничество предъявляли сильные, хотя и противоречивые, претензии на обладание волшебными силами, это подтолкнуло диссентеров, которые уже не доверяли обеим группам, к скептицизму по отношению ко всем магическим претензиям. Многие диссентеры зашли еще дальше и отвергали любые утверждения англикан и короны по поводу божественной силы (Hill, 1963, с. 39-45; Bossy, 1975, с. 52, 278-280; Fullbrook, 1983, с. 102-129). Этот «рационализм» среди элиты диссентеров усугублялся, в свою очередь, страхом перед последствиями, которые могут быть