Капиталисты поневоле - Ричард Лахман

Духовенство средневековой католической церкви выдвигало взаимно подкрепляющие друг друга институциональные и идеологические притязания. Католические клирики использовали свои признанные способности сообщаться с Богом ради блага мирян на этом свете и на том, чтобы вытребовать себе десятину и другие права на феодальную продукцию. В то же время ритуальная компетенция клириков удостоверялась их назначением на церковные должности, которые, в свою очередь, определялись по их правам на десятину в конкретной местности. Теоретически католическая церковь была самообеспечивающимся органом. Новых клириков назначал и подтверждал их духовную власть существующий корпус клириков. Высшие выбирали кандидатов на низшие церковные должности. Церковная доктрина, объявляемая папами и повторяемая клириками повсюду в английской и французской католических церквях, говорила о совершенной идентичности институциональной и духовной власти церкви и ее служителей.

На самом деле существующие корпусы католических церквей Англии и Франции были вынуждены поделиться контролем над церковными назначениями и доходами с монархами и аристократами этих стран. То, насколько короли и аристократы смогли присвоить себе церковные посты и доходы, повлияло и на способность церкви претендовать на магическо-религиозный авторитет. Английские и французские короли использовали свое институциональное положение как глав католических церквей этих стран, чтобы наделить и свои светские должности магической силой, позволявшей им стать rois thaumaturges (королями-чудотворцами. — Прим. перев.). Короли в обеих странах присвоили себе магические силы церкви, исцеляя больных, используя ритуальные объекты для своего светского управления настолько же, насколько священники использовали свои таинства для удовлетворения мирских нужд своих подданных (Bloch, 1973; Thomas, 1971, с. 194-204).

Мелкие английские дворяне, потеряв контроль над институциональными пунктами в рамках церкви, не могли выдвигать магические притязания. Однако многие французские аристократы и корпорации городских нобилей смогли присвоить себе и духовные ресурсы церкви наравне с экономическими и политическими. Французские дворяне контролировали богатства духовенства и жреческие обязанности через мирские религиозные братства, которые сами же и возглавляли. Таким образом, французские аристократы часто были способны обратиться в посредников между духовенством и мирянами, направляя магические силы церкви на достижение духовных и светских целей по своему выбору. Хотя немногие представители французской знати могли лично претендовать на магические способности, сравнимые с теми, которые имелись у королей, мирские братства под их руководством стали той силой, к которой обращался народ для магическо-религиозной помощи в делах на этом и том свете (Bordeaux, 1969, с. 66-68; Bossy, 1970; Hoffman, 1984).

Дореформационное католическое духовенство столкнулось с вызовом другого вида от народных целителей и колдунов. Если судить по записям судов над ведьмами, в столетия до Реформации католическим священникам или их высшим чинам, состоявшим в Инквизиции и других судебных органах, в рамках английской и французской церквей угрожало немного конкурентов. Так как народные колдуны и их приверженцы не оставили по себе записей, историки никогда не смогут до конца определить, насколько подобные практики были распространены до Реформации, ни абсолютно, ни относительно, по сравнению с гораздо более преследуемой и поэтому более задокументированной магией постреформационной эпохи. Для данного исследования важен контраст между относительным равнодушием английских и французских приверженцев магии из кругов духовенства, аристократии и королевской семьи к вызову со стороны конкурентов из народа до Реформации и более интенсивными, хотя и не совсем последовательными и успешными усилиями этих же слоев уничтожить неофициальную магию после Реформации.

ИНСТИТУЦИОНАЛЬНАЯ И ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ РЕФОРМАЦИЯ

Реформация бросала и институциональный, и идеологический вызовы монопольным претензиям католического духовенства на церковные должности и богатства, и на их способность понимать и использовать божественную силу. Критика католицизма в устах Мартина Лютера и Жана Кальвина отличалась от предшествующих попыток мирян узурпировать привилегии духовенства тем, что они отрицали права любых индивидуумов и институций монополизировать магическо-религиозную власть и знание. Они утверждали, что все люди имеют прямой доступ к божественной благодати. Кроме того, Лютер и Кальвин отрицали, что эту благодать можно применить для накопления магических сил, действенных в этом мире, и тем самым отвергали все претензии как католических священников, так и их королевских и аристократических соперников.

Короли, аристократы и другие миряне воспринимали идеи Лютера и Кальвина в контексте возможностей использовать и присваивать ресурсы католической церкви. Эти возможности, в свою очередь, определялись дореформационной структурой взаимоотношений между короной, аристократией и духовенством в Англии и Франции. Причинно-следственная связь, которую я здесь предлагаю, отличается от той, о которой говорила Фулбрук (1983), потому, что она не смогла объяснить принятие «пуристской» религии в некоторых частях Западной Европы и утверждала, что позже политическое значение этих «протестантизмов» определялось действиями государства. На самом деле оба религиозных течения и их политическое содержание в то время определялись правящими элитами Англии и Франции XVI-XVII вв.

Минимальные основания, которые разделяли все протестанты в Англии, Франции и повсюду в Европе — отрицание верховенства папы и поддержка государственного и местного приходского контроля над церковными постами. При трактовке Реформации таким образом огромное большинство землевладельцев Англии были протестантами, а во Франции протестантизм никогда бы не получил значительной поддержки, так как там можно учитывать лишь меньшинство знати.

Протестантизм был принят в Англии иначе, чем во Франции. Вопреки Вутноу, землевладельцы обычно не противодействовали протестантизму и в Англии, и во Франции. Напротив, английские землевладельцы были самыми важными союзниками Генриха VIII в его Реформации. Скорее они, а не маленькая и политически слабая городская элита, были распорядителями большей части национализированной церковной собственности и обеспечили принятие реформационных законов в наиболее могущественной Палате лордов. Более важно, что крупные светские магнаты развернули независимые армии, которые они по-прежнему контролировали в первой половине XVI в., чтобы подавить, а не поддержать прокатолические восстания, которые последовали за упразднением монастырей (Davies, 1968, с. 54-76; Fletcher, 1968, с. 21-47; Harrison, 1981; James, 1970, с. 3-78; Smith, 1984, с. 18-35).

Критическое различие между Англией и Францией состояло не в степени королевской автономии от знати, которая, вопреки утверждениям Вутноу, была невелика в обеих странах. Все дело было в общей структуре элит: в Англии большая степень независимости от светской элиты землевладельцев духовенства делала его привычной мишенью как для короны, так и для манориальных лордов. Во Франции крепкие связи между духовенством и аристократами привели к тому, что большинство светских землевладельцев, включая аристократов-протестантов, поддержали сопротивление духовенства королевским притязаниям на их доходы, при условии, что они