"ВСПОРОТЫЙ ЖИВОТ КУБАНСКОЙ КРЕОЛКИ." - Владимир Чекмарев

- ШШШШШШШШШ…… прошелестел порыв ветра с правого борта, а мои слезящимся глазам предстало безумное зрелище, извержения вулкана! Над "Нью-Йорком", окутанным багрово-огненным дымом поднимался огромный черно-серый гриб высотой в полкилометра!

- Да здравствует Италия! Да здравствует Италия! - заорали на палубе и кормовом мостике.

По всей видимости, пожар в кормовой башне, достиг погребов американского корабля и поставил точку на его карьере - носовая часть американского крейсера, облепленная людьми, стремительно погружалась в море. От внезапности и трагичности момента, не только мы, но и американцы прекратили стрельбу. Американская канонерка и следовавшее за ним авизо, тут же рванули к тонущему крейсеру. А мы… Мы остановились.

- Сеньоры! Приготовьтесь к покиданию крейсера! - раздался во внезапно повисшей тишине, голос старшего механика тенете-ди-навио князя Франческо Габриани.

Он был великолепен князь Габриани - белоснежный китель, покрытый черными пятнами угольной пыли, обгорелый в некоторых местах и абсолютно мокрый.

- У нас пробоины в подводной части, сеньоры. К счастью снаряды не взорвались, но котлы пришлось погасить. Нам нечем останавливать поступление воды - ручные помпы не справляются. Полчаса - вот все, что нам осталось, - пояснил он, когда мы стали одолевать его вопросами…

Из всех плавсредств крейсера уцелели паровой минный катер и баркас. Пока мы готовили их к спуску на воду, стало ясно, что из всего экипажа в 267 человек, уцелело 130. 32 ранены. В строю остались 98 человек, в том числе 5 офицеров из 13. Когда мы возились со шлюпками и ранеными, американский крейсер приблизился к нам на дистанцию минного выстрела, и выпустил мину Уайтхеда. К сожалению, мы не могли ему ответить тем же - минный аппарат левого борта был разрушен, а отсек затоплен. Все что мы могли в данной ситуации, так это кричать:

- Американцы - грязные свиньи! Да здравствует Италия!

Торпеда ударила в борт нашего крейсера и почему-то не взорвалась. Впрочем, американцы уже и так сообразили, что совершенно зря потратили мину - им было видно, что мы погружаемся в море. И похоже, что они наконец-таки разглядели и наш итальянский флаг. Они рискнули, и подошли к нам совсем близко, поднимая волну, от которой наш баркас вполне мог перевернуться. Мы наградили их отборной руганью, и гордо размахивали нашим флагом. Их командир предложил нам перейти на борт американского крейсера, но мы отказались, и попросили указать кратчайшее направление до кубинского берега. Похоже, что американцы раздумывали о том, не взять ли нас на абордаж, но я навел на них однофунтовую пушку Гочкиса прокричав:

- Да здравствует Италия!

А раненный лейтенант Джованни Мазолини, стал готовить минный аппарат для минной атаки. Продрейфовав несколько минут, рядом с нашими плавсредствами, американцы пронаблюдали за тем, как наш героический "Джованни" скрылся в морской пучине, с гордо развивающимся флагом Италии, дали малый ход, и повернули к эскадре.

Вскоре мы остались одни. Примерно два часа мы дрейфовали сносимые течением, пока наконец не подняли пар в котле катера, после чего, взяв баркас на буксир, отправились в сторону кубинского берега. Мы не дошли до Гаваны около тридцати миль, с учетом дрейфа - порядка сорока. Нам предстояло дойти до ближайшего города, где смогут позаботиться о наших раненых, после чего нужно было как-то связаться с консулом в Гаване. Памятуя, о кубинских повстанцах, я ( как старший из оставшихся в живых офицеров) приказал приготовить к бою карабины, и нести постоянное дежурство у пушки на минном катере. Впереди нас ждал неизвестный берег…

Я восхищен самообладанием нашего адмирала! После того рокового попадания, вызвавшего пожар в кормовой башне, он только поморщился, и отдал приказ:

- Носовой башне стрелять в два раза чаще!

Но затем стало ясно, что полученный пожар мы устранить не сможем -белоснежный корпус нашего "Нью-Йорка" буквально разорвало внутренним взрывом кормовых погребов. Большинство из тех, кто находился на мостике, включая адмирала Сэмпсона и меня, оказались за бортом. И я понял, что мой прямой долг - спасти адмирала. Но он, несмотря на свой возраст, отлично держался на воде, и даже не потерял самообладания. Когда к нам подскочил "Глочестер", адмирал сказал, что эта яхта для остальных членов экипажа, а он поднимется на борт последним. И не "Глочестера", а "Вилмингтона", ибо он адмирал, и ему положен боевой корабль, а не притон для журналистов и проституток. Так оно в итоге и произошло, и я вместе с адмиралом оказался на борту "Уилмингтона". Через пару часов, после доклада командира "Амазонаса" о потоплении противника, о том, что им оказался итальянский крейсер, и о том, что сам "Амазонас" получил серьезные повреждения*, Сэмпсон, перенес флаг на "Бруклин", произнеся всего одну фразу:

- Только бы эти журналисты….

Увы, но он ошибался! Уже через двое суток, многие из газет, вышли с огромными разгромно-скандальными статьями, расписывающими наш бой, и дело запахло международным скандалом…

25 апреля 1989 года. Газета "Mail and Empire"

Кэтлин Блейк Уоткинс (Kathleen Blake Watkins)**

"Синее море, белая сталь, красная кровь".

"…и американские корабли устремились на неприятеля. Я, внутренне чувствуя на своей спине взгляды мужчин, попросила у одного из офицеров "Глочестера" бинокль, чтобы рассмотреть происходящее в мельчайших подробностях. Молодой энсин был учтив и любезен, но рекомендовал держаться подальше от установленных на яхте пушек, и если дадут команду на открытие огня - раскрыть рот, чтобы не оглохнуть. Стоявшие чуть поодаль коллеги из "Нью-Йорк Таймс" и "Филадельфия Ньюс" стали ожесточенно спорить и сыпать цифрами и морскими терминами, сравнивая боевые качества испанской "Бискайи" и флагманского крейсера "Сэмпсона". По их словам, "Сэмпсон" очень рисковал, выбрав для атаки противника практически параллельный курс - вражеские снаряды будут попадать в бронепояс "Нью-Йорка" практически под прямым углом, с малой вероятностью рикошета, и большой вероятностью пробития брони по нормали. По их мнению нужно было принимать снаряды противника на носовой траверс, прикрытый прочным карпасом - на ближних дистанциях это практически исключало вероятность поражения жизненно важных органов корабля, таких как котлы, паровые машины и артиллерийские подвалы, потом их спор перерос в дискуссию о сравнении максимально допустимой скорости разогрева горизонтальных шотландских котлов с котлами Никлоса…И тут грянул первый выстрел, словно первый весенний гром над ирландским Голуэем под грустную песню шотландской волынки английских оккупационных войск.

А затем еще и еще! Крейсер "Амазонка" стрелял по испанскому кораблю с максимально возможной быстротой. Вскоре к нему присоединился и более величественный гром тяжелых пушек "Нью-Йорка".

- Дамы и господа! Откройте рот и не закрывайте! Мы уполномочены начать вести огонь по испанцам! - громко, пытаясь быть вежливым, напомнил всем корреспондентам энсин.

Хотя пушки на "Глочестере" были небольшие, прозвучали они громко. И стреляли они часто. В наблюдаемой мной картине, ничего интересного не было - яростно стреляли огоньками орудия американских кораблей, а возле испанца поднимались водяные столбы. Мужчины различали гораздо больше меня, так мистер Смит Гаррисон из "Лондон Таймс" выкрикнул: "У испанца сбили пушку!", а кто-то справа от меня: "Мы попали им в мостик!". И тут…. Из кормовой башни "Нью-Йорка" ввысь, взметнулся огненный столб, а затем повалил черный дым. Крейсер, поначалу шел ровно, но затем, все больше и больше отклонялся влево. Нас спасло, что он, сбавляя ход, отвернул в сторону, ибо если бы не этот маневр, то мы могли оказаться совсем рядом с ним, а так, нас разделяло вполне достаточное расстояние, когда флагманский корабль Сэмпсона взорвался.

Это было величественное и одновременно страшное зрелище - клубы кроваво-черного дыма поднялись ввысь почти на полмили, над лазурной гладью спокойного моря. На какое-то мгновенье, мне даже показалось, что белоснежный корпус раненного "Нью-Йорка" покрылся пятнами истекающего из него кровью.

Стрельба прекратилась, началась ругань - командир "Глочестера" потребовал машинистов развить максимально возможный ход и направил яхту к тонущему белоснежному красавцу. Мы успели вовремя.

… Я увидела моряка, рука которого висела на клочке кожи, еще у одного не было половины спины, и было непонятно, как он до сих пор жив, и как мог держаться на воде. Потом достали моряка с обрубками ног, кто-то был с раной в животе, и забрызгал кровью, палубу из красного дерева. Раненые все пребывали и пребывали. Большинство из нас вызвалось помогать ухаживать за ними.