Дилогия об изгоняющем дьявола - Уильям Питер Блэтти

во время Второй мировой войны голубей, и из них получались настоящие камикадзе. Ты сам можешь об этом прочитать в книгах. Этим голубям к брюшкам привязывали маленькие бомбочки. Однако раз за разом случалось так, что птица сбивалась с курса и бомбы падали на Филадельфию. К тому же самому ведет и отсутствие свободного выбора у человека.

Что же касается отпечатков пальцев, то они ничего не означают: они лишь подтверждают вещи, давно мне известные. Убийца сам закрыл ширму в исповедальне, чтобы тот, кто ожидал своей очереди с другой стороны, не увидел мертвого священника. И еще для того, чтобы мы заподозрили в преступлении кого-нибудь другого. Вот для этого он и задвинул ширму так, чтобы стук услышал Патерно. Убийца таким образом заставил остальных поверить, будто священник еще жив, а он — этот неизвестный — закончил свою исповедь, так как ширма задвинулась с его стороны. И это вполне объясняет задержку, о которой мне поведал Патерно: сначала ширма движется, потом пауза, а затем она захлопывается до конца. Ведь убийца не мог полностью закрыть ее изнутри, поэтому он задвигает ее уже с внешней стороны. И отпечатки пальцев, несомненно, принадлежат именно ему. В силу этого наголо бритый человек автоматически исключается — он находился в левом отсеке исповедальни. Отпечатки пальцев и эти странные звуки — все с правой стороны. Значит, убийца — либо старичок с пакетом, либо мужчина в черной ветровке с капюшоном.

Киндерман встал и направился к вешалке за пальто.

— Сейчас я собираюсь в больницу, мне пора навестить отца Дайера. А ты, Аткинс, проведай-ка нашу старушку. Дело о Близнеце уже на месте?

— Нет, пока еще нет.

— Позвони снова. Затем вызови свидетелей из церкви: пусть они составят словесные портреты подозреваемых. Сделай с них наброски. Действуй. Встретимся у рек Вавилона[33]. Чую, мне придется выслушать серьезные жалобы.— У двери Киндерман замешкался.— Я сейчас в шляпе?

— Да.

— Ничего-ничего, это всего-навсего привычка.— Он вышел и тут же возвратился.— А вот еще предмет для разговора, но это уже как-нибудь потом: кому может прийти в голову носить зимой белые полотняные штаны? Подумай. Adieu. И помни обо мне.

Киндерман снова вышел, но на этот раз уже не вернулся.

Аткинс принялся соображать, какие дела ему раскидать в первую очередь.

До Джорджтаунской больницы было только две остановки. Киндерман приблизился к справочному столу с целым кульком гамбургеров в руке. Другой он бережно прижимал к себе большого плюшевого медведя в бледно-голубых шортах и рубашке с короткими рукавами.

— Добрый день, мисс,— обратился он к дежурной.

Девушка подняла глаза и увидела перед собой огромного медведя. На рубашке пестрела надпись: «Если хозяину грустно, немедленно выдайте ему шоколадку».

— Очень остроумно,— улыбнулась девушка. — Это для мальчика или для девочки?

— Для мальчика,— насупился Киндерман.

— Как его зовут?

— Отец Джозеф Дайер.

— Я вас правильно расслышала? Вы сказали «отец»?

— Да, именно так. Отец Дайер.

Девушка удивленно посмотрела сначала на медведя, потом на Киндермана. И только тогда заглянула в списки больных.

— Невропатология, палата номер четыреста четыре, четвертый этаж. Из лифта — направо.

— Спасибо большое. Вы очень любезны.

Когда Киндерман подошел к палате, Дайер полулежал в подушках и, водрузив на нос очки, увлеченно читал газету. «Знает ли он о случившемся?» — подумал Киндерман. Возможно, нет. Дайер, видимо, попал сюда как раз тогда, когда и произошло убийство. Следователь надеялся, что врачи серьезно занялись здоровьем священника и подлечили его нервы. По крайней мере, спокойное поведение отца Дайера и выражение его лица свидетельствовали о том, что он чувствует себя гораздо лучше.

Осторожно ступая, Киндерман медленно подошел к кровати. Дайер не заметил своего друга. А тот внимательно разглядывал священника и в конце концов сделал вывод, что пока вроде все идет нормально. Однако следователя насторожило то, как тщательно Дайер изучает газету. Может, он уже успел прочитать и про убийство? Следователь бросил взгляд на название газеты и остолбенел.

— Ну? Может быть, сядешь, наконец, или так и будешь торчать надо мной и распространять свои микробы? — внезапно спросил Дайер.

— Что это ты читаешь? — каменным голосом произнес Киндерман.

— «Женская одежда», ежедневный выпуск. А что? — Иезуит скосил глаза и увидел медведя.— Это мне?

— Я подобрал его на улице и решил, что это как раз для тебя.

— О!

— Тебе не нравится?

— Цвет чуток подкачал,— с важностью изрек Дайер. И вдруг зашелся в кашле.

— Так, я все понял. А кто пытался меня убедить, что ничего серьезного? — упрекнул его Киндерман.

— Кто же знал? — угрюмо буркнул Дайер.

Киндерман вздохнул с облегчением. Теперь он окончательно уверился в том, что за здоровье Дайера опасаться нечего. Похоже, тот ровным счетом ничего не слышал об убийстве. Следователь вручил священнику кулек с гамбургерами и медведя.

— На вот, возьми,— проворчал он и, пододвинув стул поближе к кровати, плюхнулся на него.— Не могу поверить, что ты так увлекся «Женской одеждой».

— Я должен быть в курсе всех событий,— возразил Дайер,— Я ведь не в вакууме даю духовные наставления.

— А тебе не кажется, что на твоем месте лучше было бы почитать религиозные газеты? Или какую-нибудь другую литературу. Ну, например, «Духовные упражнения».

— Там ничего не сказано про моду,— негромко заметил Дайер.

— Жуй гамбургеры,— предложил Киндерман.

— Я не голоден.

— Тогда можешь съесть только первую половину. Это твои любимые, из «Белой башни».

— А вторая половина откуда?

— Вторая — прямо из космоса, непосредственно с твоей родины.

В палату приковыляла полная, коренастая медсестра с резиновым жгутом и шприцем в руках. Вид у нее был усталый.

— Надо взять у вас кровь на анализ, святой отец.

— Опять?

Сестра застыла на месте.

— Что значит — опять? — удивилась она.

— Только что, минут десять назад, у меня уже брали кровь.

— Вы, наверное, шутите, святой отец?

Дайер поднял руку, и на внутреннем сгибе локтя мелькнул маленький кусочек пластыря.

— А вот и дыра,— добавил он.

— Черт побери, а ведь и правда! — возмутилась сестра.

Резко повернувшись, она с воинственным видом покинула палату. Спустя мгновение коридор огласился ее свирепым воплем:

— Кто посмел зайти к этому парню?

Дайер уставился на распахнутую дверь.

— До чего же мне по душе такое внимание и забота,— пробормотал он.

— Да, здесь