В мире фантастики и приключений. Тайна всех тайн - Лев Успенский

«У него на уме шантаж», — сообразил Пиркс. Ему казалось, что это сон. Но продолжал слушать с предельным вниманием.

— Надеюсь, теперь вы понимаете, почему я хочу, чтобы ваша оценка нелинейников была отрицательной.

— Да. Понимаю. А вы… можете указать, кто еще из команды?..

— Нет. То есть у меня нет уверенности, а предположения могли бы вам больше повредить, чем помочь. Лучше иметь нулевую информацию, чем быть дезинформированным, ибо это значит иметь отрицательную информацию, меньшую, чем нуль.

— Так. Хм. Во всяком случае — независимо от ваших побуждении — благодарю вас. Да. Благодарю. А… не могли бы вы в таком случае рассказать мне что-нибудь о себе? Я имею в виду детали, опираясь на которые, я…

— Догадываюсь, что вас интересует. О том, как я устроен, я не знаю ничего, подобно тому, как и вы ничего не знаете о своей анатомии или физиологии, во всяком случае, не знали, пока не прочитали какого-нибудь учебника биологии. Но эта конструктивная сторона, вероятно, вас мало интересует, речь идет, скорее, о психике? О наших слабых местах.

— О слабых местах тоже. Но… видите ли, каждому в конце концов хоть что-то известно о своем организме, ото не научные знания, они приобретаются в результате опыта, самонаблюдений…

— Конечно, ведь мы используем свой организм, живем в нем… Это дает возможности для наблюдения…

Барнс снова улыбнулся, показав ровные — но не слишком ровные — зубы.

— Значит, вы разрешите мне задавать вопросы?

— Прошу вас.

Пиркс пытался собраться с мыслями.

— Могут ли это быть вопросы… нескромные? Даже интимные?

— Мне скрывать нечего, — ответил Барнс просто.

— Встречались ли вы с такими реакциями, как потрясение, страх, отвращение, вызванные тем, что вы не являетесь человеком?

— Да, один раз во время операции, на которой я ассистировал. Другим ассистентом была женщина. Я уже знал тогда, что это такое.

— Не понял…

— Я уже знал тогда, что такое женщина, — объяснил Барнс. — Сначала мне ничего не было известно о существовании полов…

— А!

Пиркс разозлился на себя за то, что не сумел воздержаться от этого восклицания.

— Значит, там была женщина. И что же произошло?

— Хирург поранил мне палец скальпелем, резиновая перчатка расползлась, и было видно, что у меня не идет кровь.

— Как же так? Но Макгир говорил мне…

— Сейчас бы кровь пошла. Тогда я был еще «сухой», как говорят на своем жаргоне наши «родители»… — сказал Барнс. — Ведь это сплошной маскарад: внутренняя поверхность кожи сделана губчатой и пропитана кровью, причем процедуру пропитки нужно повторять довольно часто.

— Ага. И та женщина заметила? А хирург?

— О, хирург знал, кто я, а она нет. Она сообразила не сразу, только в конце операции, и то главным образом потому, что хирург смутился…

Барнс улыбнулся.

— От схватила мою руку, поднесла ее к глазам и, когда увидела, что находится… внутри, оттолкнула ее и кинулась бежать. Она забыла, в какую сторону открывается дверь операционной, стала тянуть на себя, а дверь не открывалась, и у женщины началась истерика.

— Так, — сказал Пиркс и проглотил слюну. — Что вы тогда чувствовали?

— Вообще-то я чувствую не очень много… Но это не было приятно, — медленно сказал Барнс и опять улыбнулся. — Я ни с кем об этом не говорил, — добавил он немного погодя, — но у меня сложилось впечатление, что мужчинам, даже непривычным, легче общаться с нами. Мужчины мирятся с фактами. Женщины с некоторыми фактами не хотят примириться. Они продолжают говорить «нет», даже если ничего кроме «да» сказать уже невозможно.

Пиркс всё время смотрел на собеседника, особенно внимательно он вглядывался в него тогда, когда Барнс отводил глаза. Пиркс старался найти в нем какое-нибудь отличие, которое бы его успокоило, как доказательства того, что воплощение машины в человека всё-таки не идеально. Прежде, пока он подозревал всех, ситуация выглядела иначе. Теперь, когда с каждым мгновением оставалось всё меньше сомнений в правдивости Барнса, он доискивался признаков подделки то в его бледности, которая бросилась Пирксу в глаза еще при первой встрече, то в его сдержанных жестах, в неподвижном блеске светлых глаз, и наконец вынужден был сказать себе, что в конце концов встречаются и люди, такие же бледные или малоподвижные; и вновь возвращались сомнения, — и всем этим наблюдениям и мыслям Пиркса сопутствовала улыбка врача, которая вроде бы не всегда имела отношение к его словам, скорее, она показывала, что Барнс понимает чувства Пиркса. Эта улыбка вызывала у него досаду, сбивала с толку, и ему всё труднее было продолжать расспросы, оттого что Барнс в своих ответах был абсолютно, до конца откровенен.

— Вы обобщаете на основании одного случая, — буркнул Пиркс.

— О, потом я много раз имел дело с женщинами. Несколько женщин со мной работали, то есть учили меня. Они были преподавательницами. Но они знали заранее, кто я. И старались скрывать свои эмоции. Это давалось им нелегко, так как иногда мне доставляло удовольствие их дразнить.

Улыбка, с которой он смотрел Пирксу в глаза, была почти дерзкой.

— Знаете, они искали каких-то особых признаков, отличающих in minus,[15] и, поскольку для них это было так важно, иногда я развлекался, демонстрируя такие признаки.

— Не понимаю.

— О, вы, несомненно, понимаете. Я изображал марионетку: и физически, некоторой угловатостью движений, и психически — пассивностью повиновения… Но когда они начинали упиваться этими открытиями, неожиданно обрывал игру. Думаю, они считали меня дьявольским созданием.

— А вы не предубеждены? Это только ваши домыслы. Не забывайте, если они были преподавательницами, они должны были получить соответствующее образование.

— Человек — существо абсолютно несобранное, — флегматично сказал Барнс. — Это неизбежно, если возникаешь так, как вы; сознание — это часть мозговых процессов, обособленная от них настолько, что субъективно воспринимается в виде некоего единства, но это единство всего лишь иллюзия интроспекции. Иные процессы, которые вздымают сознание, как океан — айсберг, не ощущаются непосредственно, однако они дают о себе знать, иногда настолько отчетливо, что сознание начинает их искать. Из таких именно поисков возникло понятие дьявола, как проекция во внешним мир того, что хотя существует и работает в человеке, в его мозгу, но чего не удается локализовать ни так, скажем, как мысль, ни так, как руку…

Он улыбнулся шире.

— Я излагаю кибернетические основы теории личности, которые вам, наверное, известны? Логическая машина отличается от мозга тем, что не может иметь одновременно несколько взаимоисключающих программ действия. Мозг может их иметь, он всегда их имеет, поэтому у святых он — поле сражения, у обыкновенных людей — выжженная пустыня… Нейронная сеть женщины несколько иная, чем у мужчины; я говорю не об интеллекте; впрочем, разница здесь только статистическая. Женщины легче переносят сосуществование противоречий, — обычно это так. Кстати, поэтому главным образом мужчины создают пауку, ибо она — поиск единого, а следовательно, непротиворечивого порядка. Противоречивость мешает мужчинам больше, они стараются ее ликвидировать, приводя многообразие к однородности.