В мире фантастики и приключений. Тайна всех тайн - Лев Успенский

— Я человек, — сказал пилот и умолк, не отрывая глаз от Пиркса, словно хотел выяснить, какой эффект произведут эти слова.

Однако Пиркс, который сидел, опустив веки и опершись головой о переборку, выложенную белым пенопластом, даже не шевельнулся.

— Я сказал об этом потому, что хочу вам помочь, — начал Броун. Он говорил так, будто произносил тщательно отрепетированную речь. — Когда я предлагал свои услуги, я не знал, в чем дело. Таких, как я, было, наверно, много, но нас принимали по одному, чтобы мы не могли ни познакомится, ни даже увидеть друг друга. О том, чт именно мне предстоит, я узнал только тогда, когда меня окончательно отобрали после всех полетов, проверок и тестов. Мне пришлось дать обещание, что я сохраню всё в абсолютной тайне. У меня есть девушка, мы давно хотим пожениться, но нам мешали финансовые затруднения, — а тут всё устраивалось просто великолепно: мне сразу дали восемь тысяч, и еще столько же я должен получить по возвращении из рейса, независимо от его результата. Я рассказываю вам всё как было, так как хочу, чтобы вы знали: в этом деле моя совесть чиста. Честно говоря, в первый момент я не понимал, на какую ставку идет игра. Странный эксперимент, и только, — так я поначалу думал. Но потом мне это начало нравиться всё меньше. В конце концов существует какая-то элементарная общечеловеческая солидарность. Неужели я должен молчать вопреки интересам людей? Я решил, что не имею на это права. А вы так не считаете?

Пиркс молчал. Немного погодя пилот продолжал, по вроде уже не так уверенно:

— Из той четверки я не знаю никого. Всё это время нас держали изолировано. У каждого была своя комната, своя ванна, свой гимнастический зал. Мы не встречались даже во время еды, только перед самым выездом в Европу нам разрешили в течение трех дней есть вместе. Поэтому я не могу вам сказать, кто из них тоже человек, а кто нет. Я ничего не знаю точно. Но подозреваю…

— Минутку, — прервал его Пиркс. — А почему, когда я спросил вас о боге, вы ответили, что заниматься этим вопросом не входит в ваши обязанности?

Броун уселся поудобнее, шевельнул ногой и, глядя на носок ботинка, которым водил по полу, сказал тихо:

— Так ведь я, собственно, уже тогда решил всё вам рассказать и — знаете, как это бывает: на воре шапка горит. Я боялся, как бы Макгир не пронюхал о моем намерении. Ну и когда вы меня спросили, я ответил таким образом, чтобы ему показалось, будто я намерен свято сохранить тайну и наверняка не помогу вам разобраться в том, кто я на самом деле.

— Вы так ответили из-за присутствия Макгира?

— Да.

— А вы верите в бога?

— Верю.

— И вы думали, что робот не должен верить?

— Ну да.

— И что, если бы вы сказали «верю», было бы легче догадаться, кто вы?

— Да. Именно так и обстояло дело.

— Но ведь и робот может верить в бога, — немного погодя заметил Пиркс. Он произнес это небрежным тоном, как бы мимоходом. Броун даже глаза вытаращил:

— Что вы говорите?

— По-вашему, это невозможно?

— Мне бы такое никогда не пришло в голову…

— Ладно, оставим. Это — по крайней мере в данный момент — не имеет значения. Вы говорили о каких-то своих подозрениях…

— Да. Мне кажется, что этот темный — Барнс — не человек.

— Почему вам так кажется?

— Это мелочи, которые трудно заметить, но в совокупности они создают определенное впечатление. Ну, начать с того, что когда он сидит или стоит, он вообще не шевелится. Словно статуя. А ведь вы знаете, ни один человек не в состоянии сохранять абсолютную неподвижность. Когда ему становится неудобно или, скажем, затечет нога, — человек невольно переменит позу, шевельнется, коснется лица, — а этот прямо застывает.

— Всегда?

— Нет. В том-то и дело, что не всегда, и это мне показалось особенно характерным.

— Почему?

— Я думаю, он делает такие незначительные, якобы невольные движения, когда специально обращает на это внимание, а как только забудет — замирает. Зато у нас наоборот: нам как раз приходится напрячься, чтобы какое-то время оставаться неподвижными.

— В этом что-то есть. Что еще?

— Он всё ест.

— Как это «всё»?

— Что бы ни дали. Ему совершенно безразлично. Я замечал это много раз, и в дороге, когда мы летели через Атлантику, и еще в Штатах, и в ресторане на аэродроме. Он с полным равнодушием ест всё, что подадут, а ведь каждому человеку обычно какие-то блюда особенно нравятся, ну а чего-то он не любит…

— Это не доказательство.

— Да нет, конечно, нет. Но если суммировать, знаете ли… Кроме того, есть еще одно обстоятельство.

— Ну?

— Он не пишет писем. Правда, тут у меня не может быть стопроцентной уверенности, но я сам, например, видел в гостинице, как Бертон опускал письмо в почтовый ящик.

— А вам разрешено писать письма?

— Нет.

— Я вижу, вы строго соблюдаете условия контракта! — буркнул Пиркс.

Он выпрямился на койке и, приблизив лицо к лицу Броуна, медленно спросил:

— Почему вы нарушили данное слово?

— Что? Что вы говорите?! Командор!

— Ведь вы дали слово сохранить в тайне, кто вы.

— А! Да. Дал. Но я полагаю, что при определенных обстоятельствах человек не только имеет право так поступать, но, если хотите, это является его обязанностью.

— Например?

— Сейчас сложились именно такие обстоятельства. Взяли металлические куклы, склеили их пластиком, нарумянили, перемешали с людьми как фальшивые карты, и хотят сделать на этом огромные деньги. Я думаю, каждый порядочный человек поступил бы так же, как я. К вам еще никто с этим не приходил?

— Нет. Вы первый. Но мы только что взлетели… — заметал Пиркс, и хотя он сказал это совершенно безразлично, его слова были не лишены иронии; однако, если Броун ее и заметил, он никак этого не показал.

— Буду стараться и в дальнейшем помогать вам во время рейса. И сделаю со своей стороны всё, что вы сочтете желательным.

— Зачем?

Броун заморгал кукольными ресницами:

— Как это — зачем? Чтобы вам легче было отличить людей от нелюдей…

— Вы ведь взяли эти восемь тысяч долларов, Броун.

— Да. Ну и что же. Меня нанимали как пилота. Я и есть пилот. И неплохой.

— По возвращении вы возьмете еще восемь тысяч за эти несколько недель работы. За такой рейс никто никому не платит шестнадцать тысяч долларов, ни пилоту первого класса, ни лоцману, ни штурману. Никому. Следовательно, вы получили эти деньги за молчание. За сохранение тайны. Не только от меня, но и от всех остальных — хотя бы от конкурентов этих фирм. Вас хотели уберечь от всех соблазнов.

Пилот ошалело смотрел на Пиркса, его красивое лицо выражало крайнее изумление: