Герои, почитание героев и героическое в истории - Карлейль Томас

На эти размышления навели нас «Записки о Вольтере», человеке, в истории которого удивительным образом снова является на свет относительное значение интеллектуальной и физической силы. Это было частное лицо, не отличавшееся высоким происхождением, а между тем можно сказать, насколько позволяют судить настоящие исследования, что если устранить Вольтера и его деятельность из XVIII столетия, то это произведет большую разницу в порядке вещей. Может быть, за единственным исключением Лютера, не найдется ни одного человека с такой умственной деятельностью, влияние и слава которого сделались бы так популярны в Европе, как слава и влияние Вольтера. Подобно великому немецкому реформатору, его учение с самого начала оказывало влияние не только на верования мыслящего человека и молча распространялось на все умы, но в высшей степени влияло и на действия политического мира и способствовало страшным гражданским переворотам, о которых рассказывает европейская история.

Без сомнения, Вольтер казался уже своим современникам, по крайней мере тем, которые имели уже некоторое понятие о тогдашнем настроении умов, замечательной и вполне исторической личностью. Но может быть, самые горячие его поклонники не смели пророчить ему того величия, которым он окружен теперь в глазах даже своих противников и хулителей. Он приобретал все большее и большее значение по мере того, как время отдаляло его от нас, и по мере того, как его деятельность начала обнаруживать явные результаты. Наперекор многим великим людям, но подобно всем великим агитаторам, Вольтер всюду является человеком своего века, соединяя в себе все умственные преимущества, наиболее ценимые в то время. Но при этом у него недоставало остроумия понять дальнейшее стремление этого века, у него не было благородства бороться с ними и тем оказывать на них непосредственное влияние. Он вел толпу туда, куда увлекал ее собственный слепой инстинкт. Он держался во главе движения, умея не только отдавать приказания, но заставлять и повиноваться себе. В настоящее время, когда мы смотрим издали на это дело, все действия его последователей и учеников, даже целый ряд могучих политических переворотов, в которых эти действия, впрочем, принимали довольно пассивное участие, кажутся нам как бы исключительно его делом, так что он представляется нам воплощением и квинтэссенцией целого умственного периода, теперь почти исчезнувшего, но все-таки замечательного и любопытного для нас, стоящих, по-видимому, на пороге нового и более лучшего.

Если б мы даже забыли, что наш век есть «век прессы», где всякий не только может читать, но и снабжать нас чтением, и если б мы только пересчитали те книги и брошюры, рассеянные, как осенние листья, которые были напечатаны об этом человеке, то мы могли бы смотреть на него, как на замечательную личность не только XVIII столетия, но и всех столетий, начиная с самого Всемирного потопа. У нас есть биографии Вольтера, написанные его друзьями и врагами – Кондорсе, Дюверне и Лепаном. Частные заметки, документы и разного рода достоверные или сомнительные сведения были составлены бесчисленным количеством рук, из которых мы упомянем только о трудах его секретарей: Коллини, появившихся двадцать лет тому назад, и двух объемистых томов Лоншана и Ваньера. Кроме того, существует замечательное во многих отношениях собрание барона Грима. Затем 36 томов сплетен и болтовни, явившихся под заглавием «Мемуары Башомона»; памфлеты и панегирики, выходившие отдельно при его жизни, и целая масса критических статей, написанных в форме апофеоза или проклятий, отпечатанных после его смерти, и множество беглых заметок, которые могли бы наполнить целые библиотеки. Оригинальный талант французов к повествованиям, анекдотическим рассказам придает этим произведениям удобочитаемый характер. Вследствие этого качества они легко распространились не только во Франции, но и за границей, так что о Вольтере читала большая часть стран и его имя и жизнь сделались так же известны, как жизнь какого-нибудь деревенского соседа.

В Англии по крайней мере, где в продолжение целого столетия изучение иностранной литературы ограничивалось только французскими писателями и старинными итальянскими классиками, в читателях произведений Вольтера и сочинений, касавшихся его, недостатка не было. Мы полагаем, что нет литературной эпохи, даже отечественной, относительно которой англичане были бы так сведущи или по крайней мере собирали бы столько анекдотов и мнений, как относительно эпохи Вольтера. Также не было недостатка и в отечественных произведениях по этому предмету, отличавшихся разнообразием формы и содержания. Проклятия, хулы и страшные угрозы, напоминавшие мрачные изображения на испанских «Sanbenitos», выходившие из головы ограниченных, но благомыслящих людей враждебного класса; громкие похвалы явных или тайных друзей – все это издавна и в обширных размерах совершалось у нас. Существует даже английская «биография Вольтера», изданная в 1821 году Холлом Стэндишем. Кроме того, мы припоминаем, как в брошюре одного «деревенского джентльмена» некоторые места из его сочинений цитировались «с ужасом», – в брошюре, трактовавшей, трудно сказать, о народном ли образовании или о сохранении дичи.

Но с «веком прессы» и ее подобными манифестациями относительно этого предмета – мы далеки, чтобы ссориться. Мы прочли «Тысяча и одно» воспоминание о Вольтере Лоншана и Ваньера не без удовольствия и не прочь бы видеть еще другие воспоминания.

Ничего нет естественнее желания добыть все возможные сведения о какой-нибудь выдающейся личности, в особенности нашей собственной эпохи. Изучение характера подобного человека, его умственной индивидуальности и оригинального образа жизни весьма поучительно для всех людей. Даже его внешность, самые привычки и поступки – если б только большая часть этих рассказов не была ложью – заслуживают внимания. Впрочем, и подобная ложь, если она только держится в скромных пределах, и предмет ее уже давно умер, не походит ли на охоту за бекасами или на чтение романов о великом искусстве распоряжаться жизнью, или, говоря технически, убивать время? Что касается нас, то мы скажем: пусть каждый Джонсон имел бы своего правдивого Босуэлла или целую стаю Босуэллов! Тогда мы могли бы терпеть его Хокинсов, если б они даже и лгали. Относительно же Вольтера необходимо и полезно, чтоб истина о его деятельности была вполне раскрыта. Биография человека, который – чтоб не сказать более – употребил свои лучшие силы, и, как многие полагают – с успехом, на нападки на христианскую религию, должна быть событием значительной важности. Что он делал и чего он не мог сделать, как он это делал или пытался сделать, т. е. с какой силой и ясностью и в особенности с какой нравственной целью, с какими теориями и взглядами на человечество и человеческую жизнь, – вот вопросы, которые требуют разрешения. Для определения индивидуальности Вольтера эти вопросы не важны, но в наших глазах они не только касаются собственно замечательного лица или назначаются для любопытных или ученых, но составляют предмет высокого значения для всех людей, предмет, который не под силу обнять нашей философии.

Мы намереваемся предложить несколько замечаний относительно этого quaestio vexato, надеясь, что читатель примет их благосклонно. Если мы рассмотрим всю деятельность Вольтера, то заметим мало единогласия относительно этого предмета, как в настоящую эпоху, так и в другой какой-либо период. Вероятно, еще немалое время будут говорить об этом «универсальном гении», этом «апостоле разума», «творце здравой философии», тогда как другие будут называть его «чудовищем безверия», «софистом», «атеистом», «обезьяною-демоном» или заклеймят его именем «враля», как это сделал покойный д-р Кларк. Трудно, чтоб эти партии когда-нибудь пришли к соглашению. Тем не менее истина лучше заблуждения. Нужно надеяться, что взгляды людей на Вольтера, имеющие некоторое значение, и вольтерьянизм, имеющий громадное значение, если и не совсем сойдутся, то будут сближаться постепенно при каждом новом сравнении. Что всего желательнее, сближаться в том пункте, который ближе к истине, нежели тот, на котором они в настоящее время находятся.