Тропинка в зимнем городе - Иван Григорьевич Торопов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А та теперь беспечно кружилась по чистой воде, может быть приняв их лодку за плывущую по течению коряжину.
Стволы ружья неотступно следовали за нею. Девушка уже каким-то особым чутьем уверилась, что попадет непременно. Ей даже чудилось, что каждая зернина дроби в патроне незримой нитью связана с целью и промаха быть не может.
Она выстрелила. И сразу же услышала возглас Кима:
— Ну, молодец! Только теперь не двигайся, лежи спокойно.
Подгребли, достали добычу. Это оказался крупный селезень. Но любоваться им было некогда. Следовало побыстрее прибиться к берегу. Лед на реке пошел гуще, и тьма вокруг плотнела. Лесистые берега как будто отдалялись, утопая в сумраке.
Они услышали, как где-то вдали Николай Васильевич пытался завести моторку, а двигатель, как назло, тотчас глох…
Ким напряг мышцы и зрение. Руки гребли беспрерывно, но при каждом взмахе весла на колени плескалась ледяная вода. Сперва он даже не замечал этого, а когда спохватился — был уже мокрым по пояс. Вытянутые ноги озябли, задубели, их охватывала судорога.
Чтобы подбодрить себя и спутницу, сказал усмешливо:
— А ты, оказывается, хорошо стреляешь! Значит, коми девушка даже с высшим образованием остается охотницей — это у нее в крови, от предков…
— Ну, кто промажет с такого близкого расстояния? — зубы Светы отчетливо постукивали. — Это ты молодец, что так ловко подобрался…
«Вон как замерзла, а хоть бы слово жалобы…» — подумал он.
Наконец в глухой непрогляди затарахтел мотор. Света и Ким закричали наперебой:
— Эге-ге!
— Па-а-па!..
Через несколько минут Николай Васильевич принял на борт окоченевших охотников.
— Вот удачная поездка — с первых же шагов приключение! — бодрилась Света, кутая плечи теплой отцовской тужуркой.
— Из-за вашего приключения я чуть инфаркт не заработал… — ворчал Николай Васильевич, руля к берегу.
Время было позднее, поужинали в спешке, бутербродами, вскипятив на костре чайник. Надо было часок-другой поспать, чтобы поспеть к заревой лётке уток. Подняли из моторной лодки в избушку бакенщика весь скарб, постелились на полу и, не раздеваясь, улеглись в ряд.
— И чтоб никакой болтовни! — предупредил Туробов. — Спать…
Ким думал, что от усталости и после недавних страхов заснет как убитый. Но сон не являлся. Теперь, когда под ним был твердый пол, он снова и снова холодел, вспоминая этот сумасбродный выход во льды на утлой скорлупке. Теперь казалось чудом, что они благополучно вернулись да еще и принесли добытую утку.
Он почувствовал на шее горячее дыхание Светланы: во сне она повернулась к нему. Ощутил совсем близко ее ровно дышащую грудь. Его охватила сладкая истома. Лежал, боясь шелохнуться, чтобы не потревожить, не спугнуть…
А совсем рядом, за стеной избушки, по-прежнему ухала река, тараня берега заблудшими поздними льдами.
Когда он открыл глаза, через крохотное оконце в избушку сочился утренний свет.
Николая Васильевича уже не было на месте. А Света еще спала сладким сном, раскрасневшись, губы ее были чуть приоткрыты. Возникло неодолимое желание коснуться этих губ своими, сомкнуть их. Но как посметь…
На дворе, привалясь к бревенчатым венцам стены, сидел бакенщик, задумчиво глядел на реку. Он был, вероятно, не слишком стар, однако забородател, обомшел, словно вековой бор: лишь глазки поблескивали в волосяных дебрях да торчал задранный кверху нос.
— Чолэм… — приветствовал его Ким. — Что не спите?
— Да вот не спится, сынок… — тихо ответил бакенщик. — Река-то какая нынче, а? Ну и могуча! Верно сказано: огонь — властитель, вода — владычица…
— Избушку бы вашу половодьем не унесло… — Ким опять прислушался, как ледяные глыбы тычутся в обрыв. — И не заметите, как уплывете.
— Вполне может быть такое, — спокойно согласился тот.
«Хорошо этому бакенщику. Вот уж счастливчик!.. — позавидовал ненароком Ким. — Устранился, отошел прочь от жизненной суеты, от коловращения, от всякого ненужного хлама… Вместе с солнышком просыпается, слушает, как щебечут в радости пичуги, любуется, сколь душе угодно, бескрайним лесом и раздольной рекой… Хорошо».
— А Николай Васильевич где? — спросил уже вслух.
— У костра. И вам пора: на восходе утиная лётка шибчей…
На жарком костре закипал чай. Николай Васильевич с осунувшимся от недосыпа лицом, но весьма оживленный, извлекал из рюкзака кружки-ложки.
— Выспался? — спросил он Кима.
— Вздремнул малость.
— Вот и добро: значит, восстановил силы. Сейчас хлебнем по глотку чаю — и вовсе отлично будет… Я считаю, что вам со Светой следует пойти вдоль большой тыколы. А я тут утоплю сеть, покружу окрест. Может, рыбки на уху добуду… Обед приготовлю к вашему возвращению.
Ким не знал, радоваться ли ему, что снова окажется наедине со Светланой. Ему-то, конечно, хотелось этого. Да как распорядится она сама?
Спустя некоторое время Светлана вышла из избушки с полотенцем через плечо. Он видел, как она спустилась к курье, умылась, фыркая от холода. Достала зеркальце, пристроила на сосновом суку и кончиком черного карандаша обвела веки.
«Для кого басится? Для лешаков, что ли?» — подивился Ким.
Старая тыкола вминалась в лес огромной подковой, километров пять длиною. На правом, высоком ее берегу стоял сосновый бор. Наверное, Вычегда текла когда-то именно здесь, и крутояр был ее берегом, а потом река почему-то выбрала себе путь левее, оставив озеро в утеху рыбакам да охотникам. Действительно, лучшего места и не сыскать: здесь можно было, прячась за соснами, подойти почти к самой воде.
Оставив спутницу в сосняке, Ким спустился к озеру, вгляделся. И сразу же увидел уток, безмятежно снующих по тихой глади.
Вернулся, рассказал. Черные глаза девушки загорелись:
— Ой, Ким, ты ведь такой добрый парень — уступи мне первый выстрел!
— Конечно… — пробормотал он, зная, что ради этих глаз будет всю жизнь готов к любым жертвам, к любым потачкам.
Пригнувшись, девушка заспешила к берегу. Но вместо выстрела он вдруг услышал всполошенное хлопанье крыльев — птицы всей стаей поднялись в воздух.
Когда подошел, Света стояла растерянная и едва не плакала от обиды. Попыталась оправдаться.
— А одна из них, оказывается, плавала у самого берега — я ее и не заметила. Она — порх, и всех остальных подняла за собою…
— Поспешишь — людей насмешишь, — напомнил Ким, усмехнувшись. Он-то знал, что если б пошел сам, то из эдакой стаи парочку никак бы не упустил.
Над бором вставало большое красное солнце.
Какое-то время они молча шли
