Тропинка в зимнем городе - Иван Григорьевич Торопов

«Всякое уже со мной случалось в жизни… но сегодня, наверно, случилось самое страшное…»

За ночь небо выплеснуло на землю всю мокрую хмарь и заголубело чисто; сияло солнце, прохладный ветерок овевал лицо. Хотелось распахнуть грудь и шагать, шагать, не останавливаясь, навстречу этой свежести…

А идти в милицию — ну, никак не хотелось. До десяти еще оставалось время, и он свернул в парк.

Деревья там были облеплены вороньём, горласто хлопочущим у гнезд. Берега Сысолы уже освободились от снега, однако сама река еще была скована толстым панцирем льда. А осенью будет наоборот: берега скроются под снегом, а река будет течь еще свободно. Природа мудра: всему отмерен свой срок и указан свой черед.

Над головой послышался громовой раскат. Гроза? Так рано?.. Ким запрокинул голову: в бездонное синее небо вонзался реактивный самолет, оставляя за собой четырехполосную белую гриву. Ким от души позавидовал пилотам этой машины: вот сидеть бы сейчас в их кабине, мчаться в голубую чистую бездну…

Вообще, в это утро он завидовал всем, у кого не было причин нести на душе ту тяжесть, которую нес он.

Может, наведаться в парикмахерскую — постричься, побриться, освежиться одеколоном и таким способом занять еще полчаса так медленно тянущегося времени?

Он попал в кресло к молоденькой и разбитной парикмахерше, которую соседка называла Зиной. Ее мягкие и теплые руки коснулись шеи Кима. Она сказала:

— Волосы у тебя ершистые, упрямые… неужто и характером таков?

— Иные считают, что такой.

— Ну ничего. Волосы мы сейчас усмирим, уложим, пригладим… А с характером как быть — не знаю, это уж не по моей специальности. А скулу где зашиб, красавчик? Или ты — спортсмен, боксер?

— Балуюсь иногда, сюда явился прямо с ринга…

— Оно и видно, — рассмеялась Зина.

Ровно в десять Ким был в отделении милиции. Дежурный отвел его в дальний кабинет, велел ждать.

Он сидел и терзался: «Паспорт сразу не вернули… ну, конечно… небось с той же целью у себя оставили, что и я Валеркин…»

В кабинет вошел мужчина в милицейской форме, бритоголовый, крупный, лет пятидесяти.

Ким взглянул — и обомлел: это был вчерашний дядька из очереди в «Гастрономе», с которым повздорили на улице, который позвал милиционеров, а те отвели его в вытрезвитель. Он посмотрел на парня строго, сказал натянуто:

— Что, герой, жив-здоров? Ну, так вот, познакомимся еще раз: я — майор милиции, следователь. Вчера ты совершил на меня нападение, избил — видишь, губа рассечена… и ногу я ушиб, когда падал…

В голосе майора было торжество, и глаза выдавали нетерпеливую радость от того, что преступник теперь никуда не денется от справедливого возмездия.

«Но ведь мне велели прийти за паспортом…» — горько недоумевал Ким.

Майор снял трубку телефона, набрал номер:

— Это партком механического завода? Здравствуйте, звонят из горотдела милиции. Тут вот сидит у меня один ваш товарищ — фамилия Котков…

Он долго и подробно рассказывал о вчерашнем происшествии, перевирая все так, что Ким не верил своим ушам.

Потом, положив трубку на рычаг, опять обратился к нему:

— О твоем деле я уже доложил своему начальству. Шутка ли — нападение на сотрудника милиции! Такое случается оч-чень редко, да…

— В таких случаях, кажется, говорят, что несколько сгущены краски… но я скажу прямее: вы все врете! И по телефону, и сейчас… — ответил Ким. — Никто на вас не нападал и не набрасывался. Вы не были при исполнении служебных обязанностей, были в штатском, сами нарушали порядок — лезли без очереди… Еще вопрос: кого следовало доставить в милицию?

— Можешь плести что угодно, — прихмурился майор. — Но мы к делу подошьем еще и клевету на работника милиции, намеренное оскорбление… запротоколируем и это!

— Мне лично милиция никогда и никакого зла не причиняла, — сказал Ким, стараясь быть предельно спокойным и собранным. — С какой стати я стану нападать на нее? Клеветать?.. Нет, я пока что в здравом уме.

— Об уме надо было помнить вчера, — отрезал Пантелеймон Михайлович Кызродев. — Мы отпускаем тебя. Но учти: дело уже возбуждено…

Киму вернули паспорт, а также виновницу всех бед — бутылку.

Принес ее домой, поставил на стол.

Генка, прибежавший в обеденный перерыв узнать, что там и как с милицией, — ни слова не говоря, взял эту бутылку, вынес во двор и разбил о край мусорного контейнера.

Голову Кима сверлили мысли — одна мучительней другой. «Может, сходить в горком комсомола? Объясниться, сказать: поверьте, товарищи, ничего, мол, такого я не совершил, а вот грозятся тюрьмой… Нет, никуда не пойду… Что скажет Света, когда обо всем узнает?.. что подумают обо мне родители, если им сообщат? Особенно младший брат, который служит на границе. Ведь они верят в меня, в мою честность и совестливость… Может, напрасно я приехал в город? Родился в лесу — в лесу бы мне и жить…»

Стыдно было идти на работу: ведь наверняка там все уже знали о случившемся. Вот ведь какая странность: ты остался таким же человеком, что и раньше, но с тобой произошло нечто нелепое, непредвиденное — и уже люди смотрят на тебя совсем другими глазами… Особенно мучил стыд перед Юром: вот тебе и наставник…

До начала смены Ким рассказал своим товарищам обо всем, что стряслось.

— Вот вам честное слово, за которым моя рабочая честь: с моей стороны не было никакого хулиганства, но не мог я стерпеть, что делают из меня без вины виноватого, тащат в милицию ни за что ни про что…

— Ну, положим, выпивши ты был, а это уже… — вздохнул Анатолий. — Вот, братцы, что творит с нами эта злодейка с наклейкой!

Юр был растерян до крайности, но смотрел на Кима преданно и открыто.

— Так, подведем предварительные итоги… — сказал Геннадий Игнатов. — Совершенно ясно, что поведение нашего товарища, Кима Коткова, вряд ли заслуживает похвалы. Это факт…. Однако есть достаточные основания подозревать, что и с ним обошлись не по справедливости, кому-то понадобилось непременно его ошельмовать, замарать напраслиной, клеветой… Ну, нет, мы не позволим топить своего товарища! Разберемся.

Потом началась смена, пошла работа, и было уже не до разговоров.

А возвращаясь с обеда, Ким встретился в цеховом переходе с Вилем Николаевичем, секретарем парткома завода. Тот не прошел мимо, остановился, подал руку.

— Как же ты так — угодил в историю, а, Котков? Ведь мы тебя в партию собирались рекомендовать. Помнишь наш разговор?

— Помню. И даже то помню, что сомневался тогда: не рано ли мне еще…