Маска Зеркал - M. A. Каррик

секунду не поверил, что Меззан действительно поддерживает Стаднем Андуске и их дело. Что бы он ни делал с Идушей, это должно было служить какому-то более глубокому замыслу. Но если сейчас надавить на нее, то это приведет лишь к драке.

Оставалась последняя подсказка. "В ту ночь многие видели во сне молодую женщину. Врасценянку, но никого не узнавали. Она появлялась в кошмарах нескольких человек и даже разговаривала с некоторыми из них — в том числе с шорцей Мевеным Стравеши и Далисвой Младоской Коржецу, внучкой Киралича".

Идуша сплюнул, не успев задать вопрос. "Даже если бы я что-то знала об этом, неужели ты думаешь, что я отдала бы ее тебе?"

Самообладание Грея окончательно вышло из-под контроля. "Да. Потому что я единственный в этом городе сокол в маске, который позаботится о том, чтобы старейшины клана сначала поговорили с ней, а не тащили ее прямо в Аэри".

Она покачнулась на пятках. Кланы не имели официальной власти в Надежре со времен завоевания; одна из постоянных претензий врасценцев заключалась в том, что их людей всегда передавали лигантинским судьям. Но делегация Соглашения пострадала не меньше, чем Синкераты, — даже больше, поскольку один из ее лидеров погиб, — и Грей, предоставив им возможность первыми разобраться с проблемой, мог бы во многом успокоить их.

Если бы Керулет узнал об этом, Грей был бы мертв. Но он уже давно смирился с вероятностью того, что погибнет ради этого города.

Звон башенных часов вернул его в настоящее. "Подумай об этом. Я должен идти", — тяжело сказал Грей. "Похороны моего друга…"

Он не успел закончить фразу. Выражение лица Идуши смягчилось от привычных мрачных черт. "Иди. И — пусть дух твоего друга обретет покой на небесах, родственников во сне и новую жизнь в пути".

Нинатий, Совиные поля, Верхний берег: Киприлун 19

После красочного великолепия Себатиума накануне, Нинатиум в Совиных полях на окраине города был строг, как пространство между звездами. Стены, задрапированные черным бархатом, заглушали все звуки, создавая благоговейную тишину. По идее, они должны были приносить ощущение покоя, отгораживая от мирской суеты и отвлекающих факторов, но Рен они казались скорее саваном.

Это было не место для обычного поклонения. Люди, желающие помянуть умерших близких или сосредоточиться на границе между жизнью и смертью, отправлялись в одну из небольших нинатий, расположенных в других частях города. Эта служила только одной цели — превратить тела умерших в пепел.

Даже сама мысль об этом слове заставляла Рен содрогнуться. Леато был отравлен пеплом, теперь он станет им.

Они с Тесс присоединились к медленному шествию скорбящих по пути нуминаты, уложенной в землю. Горечь наполнила ее рот. У Трементисов было так мало друзей и еще меньше родственников; при обычных обстоятельствах вряд ли многие пришли бы на похороны Леато. Но он погиб в Ночь Ада — один из восьми погибших, и единственный, о ком заботилась городская знать. Остальные были врасценцами или мелкими чиновниками Синкерата. Так что если Манжеты хотели продемонстрировать свое возмущение случившимся, то это был их лучший шанс.

Если бы не гнетущая тишина храма, нарушаемая лишь шарканьем ног, она могла бы разгневаться на их лицемерие. Язык ее развязывался от усталости: рано или поздно она скажет то, что не должна. Или достанет из-под юбки нож и воспользуется им.

Скорбящие входили в зал и занимали свои места на изогнутых скамьях. Большинство из них были дворянами — здесь был даже Меттор Индестор, — но она увидела среди них и Варго, и Танакиса, и Грея Серрадо, с мрачным лицом, в траурной одежде, с черной повязкой на руке. Рената заняла свое место и посмотрела вниз, в полузатопленную камеру в центре пола.

В самом низу, в пределах круга, нарушенного одной недостающей плиткой, находился нуминат: девятигранная фигура, отлитая из жидкого серебра, шириной с Мост Заката. Фигуры внутри спиралей закручивались вокруг нонаграммы с головокружительной геометрической точностью: каналы, по которым потечет сила космоса, когда фокус будет установлен и контур замкнется.

Донайя и Джуна стояли рядом со священником в черном одеянии — три маленькие фигурки в комнате, которая должна была вместить дюжину близких родственников. Одетые в черное, они ждали, не поднимая глаз на заполнившую зал толпу, пока не прозвучал гонг, возвещающий о начале церемонии.

Восемь носильщиков несли груз под руководством Бондиро Косканума и Оксаны Рывчек. Позади них женщина пела погребальный напев, обращаясь с молитвой к Анакснусу — лигантскому названию маски божества, которое Рен знал как Чель Кариш Тмекра, податель жизни и смерти. Тело Леато было обмыто и завернуто в черную ткань, чтобы скрыть раны, от которых он умер. Видно было только голову, и волосы цвета старинного золота болезненно блестели на фоне мрачной картины.

В тишине раздались рыдания Донайи.

В конце нумината они установили погребальный ящик, и мать и сестра Леато вместе подошли к нему, чтобы попрощаться и накрыть его лицо вуалью. Рен зажмурила глаза, чтобы отгородиться от этого зрелища, зная, что люди тоже будут наблюдать за ней, и не обращая на это внимания. С таким расположением ритуальной площадки ей казалось, что она снова в амфитеатре, смотрит вниз, в бесконечную яму пустого колодца, где она оставила умирать Леато.

Если бы Леато был врасценцем, она могла бы утешиться хотя бы тем, что он умер так близко к сердцу Ажераиса. Три части его души легко нашли бы свой путь оттуда: длакани вознеслась бы на небо, сзекани осталась бы во сне Ажераиса как почитаемый предок, а чекани отправилась бы на перерождение. Но Леато не был врасценцем, и кто мог сказать, найдет ли его душа выход из сна, чтобы пройти через сферы нумины, как считали лиганти. Возможно, его недостатки не будут сожжены чистым огнем Люмена до самого перерождения.

Вздрогнув от этой мысли, Рен открыла глаза и успела увидеть, как жрец берет у служителя диск с сигилами — фокус для нумината, призывающий божество разрушения принести очищающий огонь. Подняв диск над головой, жрец прочитал несколько молитв, затем шагнул вперед и положил его в центр нумината.

Отойдя от круга, который должен был защитить зрителей от сил, находящихся внутри, он опустился на колени и положил недостающую плитку на землю, замкнув линию.

Внутри кольца из плиток вспыхнуло пламя. Жар от них ударил по лицу Рен. Она снова вспомнила жар горящего дома своего детства, а потом, не в силах больше сдерживаться, разрыдалась. На ее плечах лежала рука Тесс, пытавшаяся утешить ее, не переступая границ