В барханах песочных часов. Экстремальный роман - Olga Koreneva

- Ну угощайся, раз пришла, - сказал он тоном хлебосольного хозяина.

- Это не я пришла, а меня пришли, - в тон ему ответила она.

- Тебе просто передали приглашение, и подали карету, как принято у меня при дворе.

Яна отметила про себя шутливый тон, взятый Туркиным. “Не спроста”, - подумалось ей. - “У полковника, видно, дело швах”. А Туркин продолжал, он сегодня был словоохотлив на редкость!

- К сожалению, мы встречаемся с тобой все время в деловой обстановке, и не очень часто. Мы ведь люди деловые, и ты, и я. Да угощайся же, возьми пирожное.

- Спасибо, - отозвалась она. - Надо ж, феэсбешники умеют быть галантными, когда им очень надо.

Федор посерьезнел.

- Мне очень надо, Яна, - ответил он, делая упор на “очень”. И, как бы уточняя, произнес: - Понимаешь, позарез.

Она презрительно хмыкнула. Полковник посмотрел на нее с особой проникновенностью, и она принялась гадать: что это, отработанное притворство, или… Или? Он не похож на человека, способного лгать. Может, второе, что она подумала, неужели возможно?.. Но такое еще более невероятно. И она пошла в наступление:

- Что, следствие в тупике? Теперь и я пригодилась? Вот ведь неожиданность, понадобилась-таки. Прямо странно как-то. Что же это, полковник Туркин, а? Как вас понимать? - голос ее выражал всю степень презрительного недоумения, какую только она смогла изобразить, и даже досаду.

Федор смутился, но тут же взял себя в руки.

- Что ты говоришь, не пойму, Яна. Наверно, ты чем-то удручена была по моей вине.

Она отметила, что заговорил он в несвойственной ему манере, слишком уж гладко, интеллигентно, как по-писаному. Раньше она такого не замечала, речь его была отрывиста и деловита. Он больше слушать любил. Видимо, жизнь заставила его пройти своеобразную школу. Но ведь и ее саму переплавила она, жизнь-то эта… Что ж, люди меняются, известная истина. Все вокруг меняется…

- Яна, ты мне всегда очень нравилась, - продолжал Федор, - Нравилась, - повторил он и замолчал, подыскивая слова. - Ты неожиданная и решительная женщина, - нашелся он. - Это меня даже пугало. Трудно признаться, что я, боец, мужчина, пасовал перед тобой. Ты не замечала, или не так все поняла, конечно. Я, видишь ли, скрытный, вообще. Чувств своих не проявляю. Мы ведь люди без эмоций, служба такая, все эмоции - на замке.

- Заливай, не на дуру напал, - отозвалась она.

- Слушай, Яна, дорогая ты моя, мне ей-богу очень круто пришлось, ну вот не обойтись без тебя, и точка. Вместе, может, и разберемся.

Голос был ласковый, молящий, грустный.

Полковник чутко угадал ее молчаливое полусогласие. Она колебалась, но дело сдвинулось с мертвой точки. Он понял, о чем и как с ней надо сейчас говорить.

- Я думал о тебе. Ты вспоминалась неожиданно, даже среди кучи дел, когда ни о чем другом не думаешь. Да, оказался с Леной, так вышло, в мыслях не держал, ее отец, расследование, дискеты у нее оказались, поневоле заехал за дискетами, искали, и она, так вышло, внезапно, судьба. И не думал, а вышло. Ты же знаешь меня. Женился, она простая, ясная, не мог отказать, бывает, я же мужчина. А ты потрясающая, ты просто стихия, шторм, океан, но я был занят, да и зачем тебе я? Тебе никто не нужен, ты сама в себе, живешь по своим законам, смеешься над мужиками, которые все пред тобой ничтожества.

- Мы провели с тобой когда-то великолепную ночь, - ответила она с затаенной нежностью. - Это было такое счастье!

- Да, но после той ночи я чувствовал себя болваном. И, думаю, так было со всеми твоими мужчинами.

- Вот неожиданность! - воскликнула Яна. - Нет, ну надо ж! Ах, я понимаю, ну теперь мне все ясно! Да ладно, - смягчилась она вдруг. - Давай пить кофе.

Они одновременно взяли в руки свои чашечки и отхлебнули успевший остыть напиток. Протянули руки к блюду с эклерами. Такая синхронность действий насмешила обоих. Янка расхохоталась, Федор молча улыбнулся.

- Значит, тебя напугала моя радикальность, - сказала Янка, все еще посмеиваясь. - Вот не думала. А знаешь, сейчас я расскажу тебе весьма забавную штуку.

- Расскажи, - согласился полковник и незаметно включил диктофон.

- Видишь ли, есть у меня один друг, востоковед, крутой профессор, человек сведущий во всяких потусторонних приколах. Он много путешествует по свету и собирает сведения о тайных учениях, о иных ипостасях, неизвестных религиях. Ему хорошо известны тонкие миры, запредельные глубины. Я тоже в этом кой-чего секу, ну вот мы и поспорили. И в доказательство он показал одну из ипостасей Ада. Я видела процессию, тени людей преломлялись до белых точек, тянулись на Север, там мучительно сгорали, не сгорая, в холодном огне. Одни - нечеловечески весело, но это было жуткое веселье, другие - с дикой иронией, от которой стынет кровь, а третьи… Есть еще и третьи… Когда мы с Ромгуром поравнялись с ними - а были мы с профессором в непроницаемом прозрачном коридоре, что находится между Адом и Чистилищем, разделяя их и соединяя “небо” и “землю” (по этому коридору мы из плотской жизни переместили свои души в “занебесье”) - когда мы поравнялись с ними, третьими, мой взгляд скользнул по их лицам, и я чуть не заорала от жути. Лицо одного из них являло вид чрезвычайно выпуклых женских гениталий, внутри которых были мужские органы того же типа, но как бы один в другом, и так до бесконечности, причем все это казалось многомерным в невесть какой степени, геометрический прикол какой-то. С другими лицами обстояло и того хуже. Но дело вовсе не во внешней стороне, не в эстетике. Самым жутким было их самоощущение. Будто мозг все время сверлят бормашиной. Я спросила, что это значит, Ромгур пояснил:

- Так, человечек на сексе зацикленный. Вся жизнь у него концентрировалась ниже пояса, все мысли, даже сны. Миллиардер, между прочим. Деньги делал на порнобизнесе, даже на нелегальной детской порнографии с насилием и извращениями, все это порой проскальзывало в интернет. Тут среди них есть и маньяки, и извращенцы, изобретательный народец, кстати говоря. Но ты их лучше не рассматривай, опасно.

Туркин молча слушал, вертя в руках зажигалку. Наконец, сказал:

- Удивительная штука. Я Ад себе иначе представлял. Там много отделений?

- Много. Ад разнообразен. Бесконечное разнообразие. И в каждом сегменте - свой фокус. Есть такое, что и представить себе невозможно. Из серии жутких курьезов. Если б человечество могло это знать при жизни. Мир бы содрогнулся. Там сырость, плесень кругом, при этом сверхъестественный холод с жарой одновременно. На “земле живых” так не бывает, а там вот так, сразу и минус 666 градусов, и плюс 666.

- По Цельсию, или по Фаренгейту? - уточнил Туркин. – Впрочем, этого не может быть: -273 абсолютный ноль, остановка молекул, ниже не бывает.

- Там другое измерение. Земные термометры там взрываются.

- А туда попадают земные термометры?

- Туда много чего попадает из Мира Живых. Есть такие умельцы, что протаскивают разные предметы. Для них там особое местечко уготовано, и они это знают, но надеются выкрутиться. Заковыристые людишки. Например, Ёхомба и ёхомбисты всех мастей. Да ну их. Видела я там подобие человека, это была разлагающаяся, гниющая масса, она орала от боли. И длится это будет много миллиардов лет, или веков, не помню точно. Так как там не умирают, там нет движения, а есть длительность. Там все длится. При жизни это гниющее подобие человека, мужчина это был, он совершал, мягко говоря, то, что сейчас нередко делают в России, особенно в Москве. Этот бизнесмен выяснял, в каких квартирах живут одинокие женщины, матери с детьми, старики, инвалиды, в общем, незащищенная часть населения. Их отслеживали и уничтожали по его указке, жилье их он регистрировал в свою собственность, ремонтировал и продавал по коммерческим ценам. Это называется - квартирный бизнес. Преуспевал. Хорошо пожил, пока его свои же не ухлопали. Теперь настал этап его мучительной Вечности. Так мне пояснил Ромгур. Мне там не понравилось жутко, хоть мы и находились в другой плоскости, в прозрачном теплом коридоре, но все ощущения улавливали. Это было, как бы тебе объяснить… Ну, необъяснимо.

Туркин задумался. Яна надкусила эклер и положила его обратно на тарелку.

- Не знаю, имею ли я моральное право помогать твоей организации, - произнесла она. - Видишь ли, к ФСБ у меня предвзятое отношение, как и к КГБ, МВД, ко всякого рода чекистам. И не только у меня. У каждого русского человека в крови эта неприязнь, сразу вспоминаются губчека, репрессии, гонения…

Полковник неожиданно расхохотался.

- Извечный страх советского человека перед железной хваткой государства, - сказал он. - Но сейчас нет государства. Того государства нет. Времена переменились.

- Ну, лучше они не стали, - возразила Яна. - И вряд ли станут.

- Видишь сама, - начал полковник. - Да, служба госбезопасности работала сурово. Но раньше за жилплощадь не убивали. Народ был защищен.

Яна резко отодвинула кофейную чашечку.